Лекарь-недоучка для Генерала Тьмы
Истерика затянулась до глубокой ночи. Мир рушился. Впереди виделась лишь беспросветная тьма, без надежды на рассвет.
Конечно, можно было воспользоваться влиянием семьи – потребовать вернуть честно заработанное место при императорской лечебнице. Но тогда все поймут: я добилась этого не сама. А для меня это было принципиально.
Я помнила времена, когда мы не были богаты. Видела, как отец упорно трудился, пробиваясь наверх. Его талант и ум заметил император, приблизил к себе. И теперь я хотела повторить его путь – только своим трудом, без чужих подсказок и покровительства.
Но кто‑то решил, что вправе распоряжаться моей судьбой.
В темноте комнаты слезы высыхали, оставляя на щеках холодные дорожки. Где‑то вдалеке слышались приглушенные голоса родных – они все еще обсуждали случившееся. А я лежала, глядя в потолок, и понимала: это не конец. Это только начало.
Когда-то я училась в начальной школе для детей из средних сословий. Все изменилось, когда отец получил повышение: меня тут же перевели в более престижное заведение – мир высоких потолков, мраморных лестниц и надменных взглядов.
С десяти лет я терпела нападки знатных детишек. Они обступали меня кольцом на переменах, цедили сквозь зубы: «Ты здесь только благодаря папочке!» Будто сами попали сюда не по протекции влиятельных родственников.
Их насмешки ранили, но я сжимала кулаки и твердила себе: «Докажу. Обязательно докажу, что стою здесь по праву».
Друзья из старой школы тоже отвернулись. «Теперь ты одна из них», – бросали они с обидой. Я пыталась объяснить, что осталась прежней, но стены непонимания становились все выше.
Возможно, именно тогда во мне зародилась эта неукротимая жажда добиться всего самой – чтобы никто, ни единый человек не смог сказать, что я чего‑то стою лишь благодаря фамилии.
А теперь… Предательство Дигори оставило в сердце огромную, кровоточащую дыру. Я считала его настоящим другом – верным, надежным, тем, кому можно доверить самые сокровенные мысли. И сама старалась быть для него такой же. Но что мне делать теперь? Как верить людям после этого?
Мои мысли прервал осторожный стук в дверь. Мама – как всегда, точно подгадав момент. Она обладала удивительной способностью чувствовать, когда мне нужна поддержка.
– Милая, я войду? – ее голос, мягкий и теплый, просочился сквозь приоткрытую дверь.
– Да, мам, входи, – всхлипнула я, уткнувшись в подушку, пропитанную слезами.
– Ну что ты, не стоит лить слезы из‑за временных трудностей, – мама поставила на прикроватную тумбу пиалу с ароматным отваром. Присев рядом, она обняла меня за плечи и притянула к себе.
И в этот миг все напряжение, вся боль, копившаяся днями, хлынули наружу. Я прижалась к ней, вдыхая знакомый запах лаванды и воска, и заплакала – уже не яростно, а тихо, облегченно. В объятиях матери было так тепло и безопасно, что слезы быстро иссякли, оставив лишь легкую дрожь.
– Я знаю, ты справишься и с этой задачей, – мама ласково поглаживала меня по волосам. – На императорской лечебнице свет клином не сошелся. Ты найдешь другой способ добиться признания. Двери столичной лечебницы для тебя открыты. А если на практике хорошо проявишь себя, тебя обязательно заметят и при дворе.
Ее слова, словно целебный бальзам, смягчили острые края моей боли.
– Ты права, – выдохнула я, чувствуя, как тяжесть понемногу отпускает. – Но за Дигори я все равно не пойду замуж. Он сговорился с Онэрией и подставил меня. Не могу связать жизнь с человеком, которому не могу доверять.
– Хорошо, я поговорю с отцом, – мама нежно поцеловала меня в макушку. – Завтра мы пригласим семью Кернэй и обсудим этот вопрос. А теперь пей успокоительный отвар и отдыхай.
Несмотря на выпитое снадобье, сон мой был тревожным. Я то и дело просыпалась, прислушиваясь к ночным шорохам, потом снова проваливалась в тяжелую дрему – и вновь открывала глаза, будто что‑то будило меня изнутри.
В очередной раз очнувшись, я уставилась в потолок, где плясали желтые всполохи – отблески магического света, пробивавшиеся сквозь оконные стекла.
«Что это?» – мелькнула мысль.
Сначала подумала, что это просто игра воображения на нервной почве. Но тут за дверью раздался встревоженный голос мамы:
– Нимуэ! Быстро одевайся и выходи во двор!
Что случилось?
Я подскочила с кровати, бросилась к окну. Сквозь стекло лился холодный, мерцающий свет – не лунный, не звездный, а какой‑то иной, зловещий. Кто мог устроить световое представление посреди ночи?
Распахнув ставни, я увидела во дворе группу мрачных фигур. Они двигались молча, освещая путь магическими кристаллами, и сгоняли всех обитателей поместья в центр двора.
Вот и мама вышла на крыльцо, ведя за руку Лексу. Сестренка испуганно таращилась на происходящее, ее плечи вздрагивали – кажется, она плакала.
«Да что же происходит?!» – сердце сжалось от недоброго предчувствия.
Я бросилась одеваться. Брюки для верховой езды, теплая кофта, плащ, сапоги с высоким голенищем – все, что позволит двигаться быстро, если придется бежать. Пальцы дрожали, завязывая шнурки, а в голове уже рисовались картины: вот я встаю плечом к плечу с отцом, вот мы отбиваемся от нападающих…
Ночные визитеры пришли явно не для того, чтобы поздравить меня с окончанием учебного года.
Глава 4
Стоило выйти на крыльцо, как один из солдат грубо схватил меня за предплечье и рывком поволок в общую кучу.
«Так, стоп!» – мысленно вскрикнула я, пытаясь осмыслить происходящее.
Солдат?
Приглядевшись к форме нападавших, я похолодела: это не грабители и не убийцы. Они из судебной палаты.
«Да какого демона тут происходит?! – внутри все закипало от ярости и растерянности. – Как они посмели вторгнуться в наш дом?!»
Я уже хотела открыть рот, чтобы разразиться гневной тирадой, но мама мягко дотронулась до моего плеча и отрицательно покачала головой.
– Нимуэ, не горячись, – прошептала она, и в ее голосе прозвучала непривычная тревога. – Сейчас не время для споров.
И правда… Чего это я?
Отец стоял рядом, поджав губы, и напряженно наблюдал, как наше имение обыскивают. Он – глава семьи, человек с весом и связями, но не вмешивался. Значит, знал причину происходящего. От этой мысли внутри все сжалось, а в горле встал горький ком. Предчувствие страшной беды ворочалось тяжелым комом в груди.
Чуть в стороне от нас собрали всех слуг. Их нагло обыскивали, ставили на колени, тыкали пальцами в ребра. К счастью, с нашей семьей так не обращались… Но бабушке с дедушкой приходилось тяжелее всех. Они стояли, сгорбившись, их лица были бледны, а руки дрожали. Бабушка тихо охала, прижимая ладонь к сердцу, а дедушка, обычно такой бодрый и жизнерадостный, выглядел словно тень прежнего себя.
– Эй, ты! – набравшись смелости, крикнула солдату, охраняющему нас. Голос дрогнул, но я заставила себя говорить твердо: – Принеси два стула для пожилых господина и госпожи! Они не могут долго стоять!
– Не положено, – грубо отрезал он, направив в нашу сторону меч. Острие холодно блеснуло в свете магических кристаллов, будто предупреждая: «Не испытывай судьбу».
– Нимуэ, не провоцируй их, – шепотом одернула меня мать, крепко сжав мою руку. Ее пальцы были ледяными. – Сейчас не время. Мы ничего не можем изменить.
– Но мама, бабушке с дедушкой сложно стоять! – я повысила голос, чувствуя, как слезы злости щиплют глаза. – Они могут заболеть! Это бесчеловечно! – Я обвела взглядом остальных солдат – ни один даже не ухом не повел. – Вы же люди! У вас тоже есть родители! Как вы можете так поступать?!
Тишина. Лишь шорох сапог по гравию и приглушенные всхлипы слуг, которых продолжали обыскивать.
Ладно. Все равно сделаю по‑своему.
В глубине души зародилась холодная решимость. Я незаметно сложила пальцы в нужный жест, мысленно перебирая нити заклинания от запоров. Немного изменила структуру – и вот уже едва заметный магический поток, искрящийся нежно‑салатовым светом, устремился в спину бессердечного солдата. Искорка вошла в его тело прямо между лопаток.
Сперва ничего не происходило. Солдат стоял, как прежде, невозмутимый и суровый. Но уже через несколько мгновений он начал переминаться с ноги на ногу, беспокойно озираться. Потом схватился за живот, согнулся, свел колени друг к другу.
– Где у вас тут туалет?! – его лицо исказила мучительная гримаса. Голос дрожал от напряжения, а в глазах читалась паника. – Быстрее, где?!
Я едва сдержала торжествующую улыбку. Пусть почувствует, каково это – когда игнорируют твою боль и страдания.
Мама метнула на меня быстрый взгляд – в нем смешались тревога и подозрение. Отец, краем глаза наблюдавший за происходящим, едва заметно пожал плечами. Он не собирался облегчать жизнь захватчику.
Никто так и не понял, что внезапная болезнь гвардейца – моих рук дело.
Солдат, скрючившись, бросился прочь, бормоча проклятия. А я уже не обращала на него внимания – весь двор замер, когда из парадных дверей вышел человек в мундире с гербом судебной палаты. Его трость с рубиновым набалдашником глухо стучала по мраморным ступеням, каждый удар эхом отзывался в моей груди.
– Господин Вэрнон, – голос следователя напоминал скрип ржавых петель, – вы обвиняетесь в государственной измене.
Отец побледнел, но сохранил достоинство. Его взгляд был тверд, хотя я заметила, как дрогнула жилка на шее.
– На каком основании? – спросил он спокойно, в голосе прозвучала стальная нотка.
– Письма. – Мужчина достал пергамент с королевской печатью. Бумага шелестела, будто змея, готовящаяся к броску. – Ваша переписка с повстанцами из провинции Эльдгард.
Мама вскрикнула, прижав Лексу к груди. Сестренка испуганно всхлипнула, вцепившись в мамино платье. Я почувствовала, как ноги подкашиваются. Эльдгард… Отец действительно ездил туда прошлой зимой – по приказу императора улаживать конфликт с местной знатью.
– Это подлог! – вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать. – Отец никогда…
– Молчать! – Трость ударила по моим коленям, заставив вскрикнуть от боли. – Дочь изменника тоже будет допрошена. Особенно та, что обучалась в магической академии.
– Еще ничего не доказано! – ахнула мама, бросаясь ко мне. Она опустилась на колени и прижала меня к себе. – Милая, потерпи…
Лекса громко заплакала и тоже прильнула к маме. Ее маленькие пальчики вцепились в ее руку, в поисках защиты.
– Всех под стражу! – громко распорядился следователь. На его лице не было ни капли сострадания. – До выяснения обстоятельств.
Во дворе поднялся шум: солдаты начали сгонять нас к воротам, слуги всхлипывали, а бабушка тихо молилась, держась за дедушку. Я оглянулась на дом – наш уютный, теплый дом, где прошло столько счастливых лет. Сейчас он казался чужим, захваченным, словно раненый зверь.
В душе не было ни капли надежды на благополучный исход. Происходящее казалось кошмарным сном, из которого не выбраться.
Глава 5
Воздух в тюремной камере пах плесенью, сыростью и затхлостью, казалось отчаяние и безысходность предыдущих узников пропитали каждый камень. Через крошечное окошко под потолком, забранным ржавой решеткой, лился сизый рассветный свет, едва пробиваясь сквозь толщу утреннего тумана.
Лекса дрожала всем телом, уткнувшись лицом в мое плечо. Ее маленькие ручки вцепились в мою одежду, а дыхание прерывалось от тихих всхлипов.
– Все будет хорошо, – шептала я, гладя ее мягкие волосы. Слова звучали неубедительно, будто чужие. Сама я в это не верила ни на миг.
Нас разделили сразу после ареста. Меня с сестрой бросили в тесную камеру с холодным каменным полом, а взрослых куда‑то увели. Я слышала лишь гулкие шаги и лязг засовов, прежде чем тяжелые двери захлопнулись за нами.
Тишина давила и сводила с ума.
Я подождала, пока дыхание Лексы станет чуть ровнее, и тогда, едва шевеля губами, попыталась позвать:
– Мама?.. Папа?..
Голос потонул в гулком безмолвии подземелья.
Ни звука. Ни шороха. Ни единого признака того, что они где‑то рядом.
– Они вернутся, – прошептала я скорее себе, чем сестре. – Обязательно вернутся. Но в груди разрасталась ледяная пустота.
Лекса подняла лицо – глаза красные, щеки в разводах от слез.
– А вдруг их… – она запнулась, не решаясь произнести страшное слово.
– Нет, – я сжала ее ладони в своих. – С ними все в порядке. Они сильные. И мы сильные.
Она кивнула, но в глазах все еще стоял страх.
Я оглядела камеру – голые стены, сырое пятно в углу, одинокая лавка у стены. Ни одеяла, ни воды. Только холод, проникающий под кожу, и тишина, от которой звенело в ушах.
Где‑то далеко – за несколькими поворотами и десятками запертых дверей – раздался стон. Или это просто скрип старых балок?
Я прижала Лексу сильнее и накрыла плащем, стараясь передать ей как можно больше тепла.
– Слушай меня, – сказала твердо. – Мы не одни. Нас выпустят. Отец не позволит, чтобы с нами что‑то случилось.
– А если… если они не смогут? – ее голос дрогнул.
Я глубоко вдохнула, собирая остатки мужества.
– Тогда мы сами что‑нибудь придумаем. Я не дам тебя в обиду. Обещаю.
Лекса опустила голову мне на грудь, и я почувствовала, как ее дрожь понемногу стихает.
За окном медленно разгорался рассвет и свет становился чуть ярче.
Лекса, пригревшись под моим боком, наконец уснула. Ее дыхание стало ровным, ресницы тихонько подрагивали. Я посмотрела на ее мирное лицо и невольно прикрыла глаза, пытаясь хоть на миг отключиться от гнетущей реальности.
Но сон не шел. В голове роились беспокойные мысли, толкали, требовали: «Действуй! Найди выход! Спаси сестру!»
А что я могу?
Этот вопрос жег изнутри, разъедал остатки самообладания. Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Нужно сохранять спокойствие. Хотя бы ради Лексы.
Вдруг дверь с пронзительным скрипом отворилась. В проеме возник тюремный надзиратель – силуэт, окутанный дрожащим пламенем факела. Свет выхватывал из полумрака грубые черты его лица, глубокие морщины, холодные глаза.
– Нимуэрина Вэрнон? – его голос звучал глухо, словно доносился из-под толщи воды. – Следователь требует тебя на допрос.
Я вздрогнула, но тут же взяла себя в руки. Медленно отстранила голову Лексы от себя, осторожно уложила ее на лавку, сняла плащ и укрыла. Сестренка что-то пробормотала сквозь сон, но не проснулась.
– Хорошо, – мой голос прозвучал тверже, чем я ожидала. – Я иду.
Надзиратель шагнул в камеру, факел в его руке дрогнул, отбрасывая причудливые тени на сырые стены.
– Оставь ее, – я инстинктивно прикрыла собой спящую Лексу. – Она ни в чем не виновата. Ей всего шесть.
Он замер на мгновение, затем медленно кивнул:
– Как скажешь. Но если попытаешься бежать…
– Не попытаюсь, – перебила я, поднимаясь. – Мне нужно только узнать, что с моей семьей.
Надзиратель молча указал на выход. Я бросила последний взгляд на Лексу – ее грудь мерно поднималась и опускалась, лицо было безмятежным. «Держись, малышка. Я вернусь».
Ступив за порог камеры, ощутила, как холод подземелья пронизывает до костей. Факел в руке надзирателя отбрасывал неровный свет на каменные стены, покрытые пятнами плесени. Где‑то вдали капала вода – монотонный звук, будто отсчитывающий секунды моей свободы.
– Куда мы идем? – спросила я, стараясь не отставать.
– Туда, где правда выходит на свет, – ответил он с горькой усмешкой. – Или тонет во тьме.
Мы спускались по узким ступеням, каждый шаг отдавался гулким эхом. Я сжимала кулаки, повторяя про себя: «Не бойся. Не сдавайся. Ты нужна Лексе».
Наконец мы остановились перед массивной дверью, украшенной резным гербом судебной палаты. Надзиратель толкнул ее, и та со скрипом отворилась, открывая взгляду длинный стол, за которым сидел следователь. Его пальцы барабанили по пергаменту, а глаза, холодные и непроницаемые, впились в меня.
– А вот и наша юная лекарка, – его голос скользнул по коже, как лезвие. – Присаживайся, Нимуэрина. У нас много вопросов.
Я медленно опустилась на край жесткого деревянного стула. Спинка скрипнула под моей рукой, когда я невольно вцепилась в нее, пытаясь унять дрожь в пальцах. В комнате было прохладно, но на виске уже выступила капля пота – от напряжения или от страха, не разобрать.
Осторожно бросив на следователя опасливый взгляд, поняла что жалости ждать не стоит.
Мужчина средних лет, с лицом, будто высеченным из серого камня. Острый, пронизывающий взгляд, тонкие губы, вечно сжатые в презрительной гримасе. На мундире – ни единой складки, каждая линия безупречна, словно он только что вышел из ателье императорского портного. На пальцах – перстни с темными камнями, мерцающими при свете магической лампы.
– Ну что ж, начнем, – произнес он, разворачивая перед собой стопку бумаг. Его палец медленно скользнул по строчкам, будто выискивая самое болезненное место. Пауза затянулась – нарочитая, давящая. – Расскажи‑ка мне, Нимуэрина, что ты знаешь о связи отца с повстанцами?
Глава 6
Я сглотнула, пытаясь подобрать слова. В горле стоял ком, но я заставила себя дышать ровно – вдох‑выдох, вдох‑выдох. Голос не должен дрожать. Нельзя показывать слабость. Ни в коем случае.
– Ничего не знаю, потому что никаких связей у него не было, – ответила ровно, глядя прямо в его непроницаемые глаза.
– Любопытно, – протянул следователь, медленно откинувшись на спинку стула и постукивая пальцем по краю стола. Ритм был размеренным, почти гипнотическим. – Весь город шепчется о тайных встречах в Эльдгарде, а ты – «ничего не знаю». Неужели ни слухов, ни намеков? Ни странных гостей по ночам?
Я почувствовала, как вспотели ладони. Спрятала руки под стол, сжала кулаки.
– Мой отец – верный слуга императора, – произнесла четко, выдерживая его взгляд. – Он не стал бы рисковать положением семьи ради сомнительных интриг.
– «Верный слуга», – следователь передернул плечами, будто от холода. – Как удобно. А письма? Ты видела письма, которые он получал из провинции?
– Я не проверяю личную корреспонденцию отца, – мой голос зазвенел от напряжения. – Это было бы неуважительно.
Он резко подался вперед, и лампа на столе дрогнула, бросив на его лицо причудливую тень – один глаз утонул в темноте, другой сверкнул холодным блеском.
– Неуважительно? – его ядовитая насмешка заставила сжать кулаки сильнее.
– Мой отец невиновен! – вырвалось у меня прежде, чем я успела сдержаться.
Губы следователя дрогнули в усмешке – холодной, без тени веселья. Он вновь откинулся назад и скрестил пальцы в замок.
– О, мы еще разберемся в этом. Но сейчас речь о тебе. Скажи, Нимуэрина, как ты представляешь свое будущее?
Я не нашла что ответить. Просто молча смотрела ему в глаза, пытаясь разглядеть за этой ледяной маской хоть что‑то: сомнение, колебание, человечность. Ничего.
– Не знаешь? – следователь ухмыльнулся. – Думаю, ты осознаешь, что будущего у вас нет. Но я могу тебе помочь… Если ты скажешь то, что я хочу услышать. Подумай хорошенько, Нимуэрина, – он медленно собрал бумаги в стопку. Перстни на его пальцах тихо звякнули, соприкасаясь. – От твоих слов зависит многое. Очень многое. Например, судьба твоей младшей сестры.
Сердце пропустило удар. Лекса. Они не посмеют… Я сжала зубы, чувствуя, как внутри разгорается огонь – не страха, а ярости.
– Что вы хотите от меня услышать? – голос дрогнул, но я тут же взяла себя в руки, выпрямилась. – Я сказала правду.
Он улыбнулся – медленно, как кот, заметивший мышь у своей миски. Его пальцы начали выстукивать новый ритм по столу – быстрый, нервный.
– Правда, Нимуэрина, всегда имеет несколько граней. И сейчас ты должна выбрать, какая из них станет официальной.
В этот момент дверь за его спиной тихо скрипнула. В проеме показался помощник следователя – бледный, с дрожащими руками. Он шагнул ближе, склонился к уху начальника и что‑то прошептал.
Сначала следователь слушал, не меняя выражения лица. Но с каждым словом его глаза расширялись, а пальцы сжались в кулак.
– Что?! – рявкнул он, вскакивая с кресла. – Когда?!
Помощник забормотал что‑то невнятное. Я уловила лишь обрывки фраз: «…побег… стражник… не справился…»
Следователь резко развернулся ко мне. В его глазах теперь горела ярость, но за ней я уловила… страх? Он пытался его скрыть, но мышцы вокруг глаз дрогнули, а на виске проступила капелька пота.
– Так, значит, ты не одна такая «талантливая» в семье? – процедил он сквозь зубы. – Похоже, нам придется поговорить еще раз. Позже.
Он хлопнул ладонью по столу так, что магическая лампа на нем мигнула, едва не погаснув. Пламя дрогнуло, на мгновение осветив его искаженное лицо. В отблеске огня черты следователя казались резче, глаза впали глубже, а на лбу проступили вены.
– Увести ее! – бросил он стражникам, уже не глядя на меня.
Двое солдат шагнули вперед и схватили меня за локти. Я не сопротивлялась и не опустила взгляд. Напротив, смотрела прямо перед собой, будто пыталась просверлить взглядом каменную стену, за которой скрывалась разгадка.
«Что произошло? Кто сбежал? Отец? Мама? Или…»
Мы шли по узкому коридору, каменные стены давили, факелы бросали неровные тени, которые извивались, словно живые существа. Каждый шаг отдавался гулким эхом, смешиваясь с лязгом доспехов стражников.
По дороге в камеру меня охватил дикий страх – ледяной, липкий, пронизывающий до костей. Я пыталась рассуждать здраво: Лекса слишком мала, чтобы устроить побег. Но тревога, что это была именно она, нарастала с каждой секундой, сдавливая грудь, мешая дышать.
«Только бы с ней все было хорошо. Только бы…»
Стражники распахнули тяжелую дверь камеры. Скрип ржавых петель резанул по нервам.
– Вперед, – буркнул один из них, грубо втолкнув меня внутрь.
Дверь захлопнулась с глухим стуком, и я осталась одна в полумраке.
Но лишь на миг.
В углу, на узкой лавке, я увидела ее – маленькую фигурку, сгорбившуюся под моим плащем.
– Лекса! – выдохнула я, бросаясь к ней.
Она подняла лицо, щеки в разводах от слез, глаза красные и опухшие, но живые, теплые, родные.
– Нимуэ!.. – всхлипнула она протягивая ко мне маленькие ручки.
Я прижала ее к себе так крепко, как только могла, чувствуя, как ее тело дрожит, как бьется сердце – быстро, испуганно, но уверенно.
– Ты здесь… ты цела… – шептала я, гладя ее спутанные волосы. – Слава небесам, ты цела.
– Я думала, ты не вернешься, – ее голос дрожал. – Я проснулась, а тебя нет, потом был шум, крики… Я так испугалась.
– Все хорошо, – отстранилась, чтобы посмотреть ей в глаза. – Я здесь. И мы вместе.
Она кивнула, но слезы продолжали катиться по щекам. Я вытерла их пальцами, пытаясь улыбнуться.
– А что случилось? Ты слышала? – спросила осторожно. – Был какой‑то побег…
Лекса нахмурилась, вспоминая:
– Да, были голоса за дверью. Кто‑то кричал: «Он сбежал! Он ушел!» Потом бегали, топали… А потом все стихло.
Я задумалась. «Он». Значит, это мужчина. Отец? Или кто‑то другой?
Кто же сбежал и чем это теперь грозит нашей семье?
Глава 7
В ожидании следующего допроса и приговора время тянулось мучительно долго. Каждый день сливался с предыдущим, теряя границы; только смена факелов в коридоре отмечала ход часов.
К нам приходил лишь угрюмый стражник – дважды в день, без слов, будто нелюдимая тень. Он ставил на пол оловянную миску с пресной тюремной похлебкой и кружку затхлой воды, затем молча разворачивался и уходил. Его сапоги глухо стучали по каменному полу, а решетка двери всякий раз лязгала так, что у меня сжимались кулаки.
Прошло несколько дней – или недель? Я потеряла счет времени. На допрос меня больше не вызвали.
Лекса заметно похудела. Ее щеки впали, под глазами залегли темные тени. Она все чаще дремала, свернувшись на лавке, и просыпалась с тихим стоном. Однажды утром я заметила, что ее губы потрескались, а кожа стала сухой и горячей.
– Сестренка, как ты себя чувствуешь? – я присела рядом, осторожно касаясь ее плеча.
Она приоткрыла глаза, взгляд был затуманен.
– Все нормально… просто устала, – прошептала она, пытаясь улыбнуться.
Я провела магическую диагностику, легкие прикосновения к ее запястьям, сосредоточение на потоке энергии. В голове вспыхнули тревожные образы: истощение, обезвоживание, слабый пульс. Сердце сжалось.
– Лекса, тебе нужно поесть, – я пододвинула к ней миску с вчерашней похлебкой. – Хоть немного.
– Не хочу… – она отвернулась, уткнувшись в одеяло. – Вкус противный.
Я глубоко вдохнула, стараясь не поддаваться панике.
– Давай так: ты съешь три ложки, а потом я расскажу тебе историю. Про то, как мы с тобой нашли тот старый дуб с дуплом, помнишь?
Ее глаза чуть оживились.
– Где мы прятали наши сокровища?
– Именно! – я выдавила улыбку. – Ну что, три ложки?