Чокнутая будущая

Ага.

Я понимающе кивнула, мигом припомнив огромную пропасть моральных противоречий, которая лежала между братьями.

Алеша был артистом, служил в драматическом театре, где долгие годы продвигался в амплуа героя-любовника.

Нежная душа, одним словом, трепетный разум, романтический темперамент.

А Антон…

А Антон, простите, был у нас гробовщиком.

Владельцем ритуального агентства на самом деле, но Алеша всегда презрительно говорил «гробовщик» и при этом морщился, оттопыривал нижнюю губу, закатывал глаза и всячески терзался унизительностью такого родства.

Особый драматизм этим отношениям придавал тот неловкий факт, что Антон был очень хорошо обеспечен, а Алеша… ну, не очень. И приходилось старшему брату время от времени припадать к кубышке младшего, наполненной ужасными гробовыми деньгами.

Прижавшись щекой к рубашке свежезарегистрированного мужа, я вдыхала густой запах его туалетной воды и из-под ресниц следила за его младшим братом – он продолжал меня беспокоить.

Как песок в туфлях, как слишком тесная юбка, как ресничка в глазу…

Это значило, что мне срочно нужно было кое с кем посоветоваться.

Если невеста на собственной свадьбе запирается в туалете, фантазии на этот счет могут быть самыми разными. Мне, например, сразу представляется бедолага в пышной фате, пытающаяся впихнуть себя в окно, чтобы потом сбежать с сексуальным мотоциклистом.

Поэтому я принялась отступать к выходу, туда, где на парковке ждала нас вереница украшенных лентами автомобилей.

Как может невеста незаметно исчезнуть в разгар поздравлений, спросите вы?

Когда на сцену выходила Римма Викторовна, незаметно мог исчезнуть даже грузовик. Армия слонов могла наступать с трубным ревом, а восторженная публика продолжала бы восхищенно взирать лишь на Римму Викторовну, и только на нее.

Она, разумеется, опоздала и теперь приближалась к нам со скромным величием богини, спустившейся с небес.

Первая жена моего мужа родилась примой. Она блистала на сцене уже тридцать лет, она блистала и в жизни. Окажись Римма Викторовна на дне океана, блистала бы и там. Она казалась сотканной из цветов и аплодисментов, и сердца всех вокруг начинали биться в такт цокоту ее каблуков.

– Ненавижу, – прошелестел почти беззвучный шепот.

Оглянувшись, я увидела двух последующих Алешиных жен с совершенно одинаковыми напряженными взглядами. Ну вы знаете этот взгляд, таким смотрят мыши на сытых кошек. В нем читалась надежда, что в этот раз хищник пройдет мимо.

Кто из них шелестел ненавистью, я не разобрала, но подозревала, что могли обе. В унисон, так сказать.

– Алешенька, – торжественно-громогласно воскликнула Римма Викторовна, и я принялась отступать назад.

Муж мой слабо трепыхнулся, вытянулся в струнку и замер, не моргая.

За богиней следовали два красивых пажа, которые едва не сгибались под тяжестью корзины цветов.

Я сделала еще шаг к служебному выходу, немного запуталась в пыльной портьере, скользкий сверкающий мрамор под ногами сменился потертым ковролином, а простор зала – узким коридором.

– Милая моя! – Уборщица в синем халате посторонилась, пропуская меня вниз, ее метелка вскинулась, отдавая честь. – Вот кабы я сорок лет назад деру от своего Васьки дала, глядишь, и состоялась бы как личность!

Хохотнув, я отсалютовала ей в ответ и выскочила в духоту июньского дня. Толчея и многолюдность остались у центрального входа, а у черного пели птички и буйствовала сирень. Утопая шпильками в траве, я добралась до кособокой скамейки в густой тени и с трудом согнула себя в сидячее положение под хруст стекляруса.

У меня не было при себе ключей, мобильника, денег, карт или помады – все это просто не поместилось бы в крохотном клатче.

Зато у меня была миниатюрная колода Таро – та самая, которую мы всегда брали с собой в путешествия. На море мы ездили поездом, и бабушка всенепременно покупала два нижних места, и дребезжали стаканы в подстаканниках, и неторопливо плыли березы за окном, и пахло горячим железом, пылью и пирожками, и по вагону бегали какие-то дети, а мы читали Жюля Верна и мечтали о приключениях.

Колода была совсем потрепанной, и на месте проплешин бабушка пририсовывала что-то свое. Так, у Шута вместо собаки появилась кошка, а Повешенный болтался на лиане, а не веревке. Эту колоду я любила той грустной любовью, с которой всегда прикасаешься к утраченному прошлому.

Привычно уколовшись о глухую тоску, согрела карты ладонями и вспомнила плюшевого Антона с лезвиями под шкуркой.

Ну что, мил человек, давай посмотрим, отчего ты так меня царапаешь и беспокоишь.

Король Мечей – ну, кто бы сомневался. Решительный, расчетливый и хладнокровный циник, ха. Скажите что-нибудь новое.

А дальше началась полная чертовщина.

Колесо фортуны – снова. Дьявол – снова.

Судьба и судьбоносная страсть.

Предсказания, приведшие меня к замужеству.

Я застыла, как громом пораженная. Вытянула новую карту осторожно, словно ядовитую змею.

Ну надо же!

Тайные свидания и роман, скрытый от посторонних глаз.

Измены – бац!

Ссоры, разбитое сердце, бессонница, страдания.

Мамочки, а что-нибудь хорошее этого беднягу вообще ждет впереди?

Получите-распишитесь: Верховная жрица.

И новая страшная мысль пронзила меня будто электрическим разрядом: а не я ли прохожу в жрицах?

Не может же быть такого, чтобы карты так повторяли друг друга и в моем раскладе, и в раскладе Антона.

Медленно я вытащила ответ на этот вопрос: карта Влюбленные.

Контрольный.

В голову.

– Плохие новости? – раздался мягкий голос над моей головой.

– Отвратительные, – меланхолично согласилась, разглядывая разложенные по скамейке карты.