Ведьмин костёр: обожжённые любовью

Меня уже не было нужды тащить, я сама бежала впереди всех, ведомая отважными мыслями. Поправила шапку, заткнула за пояс верхнюю юбку, чтобы не мешала шагу. Подняла с земли горсть пыли, закрыв глаза, кинула себе в лицо, чтобы уж наверняка не признали.

На воротах ждали. Сидели на таких же черных, как одежды, конях, с беспокойством оглядывали лица бегущих из города людей. Не хотели упустить добычу. Меня искали или кого из сотоварищей отца, не знаю, но перехожих артистов выпустили без задержки.

– Ты куда собралась? – окликнул Петр, когда я торопливо поблагодарила скоморохов и повернула к роще.

– За реку! – я махнула рукой, указывая направление. – В крепость к Ратиборам. Они помогут.

– Глупая, – покачал головой дядька, – так и не поняла, кто на ваш дом напал?

– Даже не смей так думать! – я топнула ногой, не зная, как переубедить Петра. – Игорь муж мне!

– Ну да, ну да. А спроси меня, кто твоей сестре подол задрал, прежде чем убить.

– Игорь не мог, – я сжала пальцы кулаки, слыша гнусный навет. Хотелось ударить лжеца по его глупой физиономии. – Он бы не успел, мы с ним только расстались!

– Ну не знаю, как у них там роли расписаны, а вот только я своими глазами видел, как Горан твою сестру в сарай за косу волок.

– Дядька Петр, не надо, – жалобно пискнул малец, – ее сейчас удар хватит. Видишь, как трясется.

Петр осекся. Взял меня за руку и потащил к реке – в обратную сторону от рощи. Я не упиралась.

– С нами хотя бы не пропадешь. Маленько силы наберешься, придумаешь, что дальше со своей жизнью делать, и иди на все четыре стороны. А пока мы твоя главная опора.

– Зачем я вам? – у меня уже не было сил сопротивляться. Участь сестры меня убила. Что сотворили с мамой, даже думать не хотела.

– Твой отец всегда был добр к нам. Не гнал, разрешал заработать. Почему же мы к его кровиночке должны спиной повернуться? Добро за добро.

– Зло за зло, – переиначила я, оглядываясь на разоренный город.

Запряженные повозки ждали только нас.

– Нашли? – окликнула мальца черноволосая девчонка, яркая представительница племени рома. Цветастая юбка и звенящие монисты на шее не дали обмануться.

– Насилу догнали, – буркнул мальчишка, отбирая у меня свой колпак.

Я огляделась и заметила, что из некоторых кибиток на меня глазели смуглые лица вечных жителей дорог. Как только мы запрыгнули на последнюю из повозок, странный обоз, состоящий из смеси бродячих артистов и черноглазых рома, тронулся.

Очень страшно оставаться один на один со своими думами. В памяти тут же всплыли образы сестры и матери и смотрящие с укором глаза отца. Я винила себя за то, что тайно ушла из дома. Казалось, останься я на месте, и судьба моих родных не была бы столь ужасна. Могла ли я изменить ход событий? Нет, конечно. Но меня тяготило, что в момент, когда их убивали, я миловалась со своим женихом.

Об Игоре, умышленно или нет уведшим меня из дома, ни хорошо, ни плохо думать не хотелось. Плохо – значит, он был в сговоре с врагом, но нашел иной способ одержать победу. Поиграл с дурочкой, получил удовольствие и отбыл. Глупышка сама найдет свою смерть, когда явится домой. Хорошо – Игорь ничего не знал о планах родственников и теперь сам находился в опасности. Если он не примет поступок родичей, сделается им злейшим врагом. А если примет? Неужели я настолько ошиблась? Неужели Игорь вовсе не сокол, а мелкая птичка зарянка?

Я измучила себя размышлениями. Нужно было отвлечься разговорами, хоть какими–то, чтобы не сойти с ума или не зайтись в рыданиях.

– Дядька Петр, что–то я не поняла, – я перелезла к нему поближе. Натянутый на дуги полог надежно скрывал едущих в телеге. – Выходит, вы нарочно за мной в город отправились?

– Мы уже хотели тронуться, чтобы покинуть страшное место, но заметили, как ты вышла из рощи, – мужчина снял шляпу, украшенную длинными фазаньими перьями, вытер рукавом вспотевший лоб. – Побежали предупредить, что тебе в город не надо, но толпа нас разделила. Насилу выбрались из нее.

– А почему с вами рома? – я видела, что на задке предыдущей телеги болтали ногами эти двое – малец–скоморох и девчонка в монистах. – Они же воры и конокрады. Мой отец их никогда не привечал.

– Обездоленные всегда к друг дружке жмутся. Как я мог бросить на полуночной дороге несчастных женщин с детьми?

– А где их мужчины?

– Перебили всех под Торжанами. Они у тамошнего князька хотели табун увести. Вот и поплатились. Их женщины насилу ноги унесли. Все добро побросали. А я их пожалел. Хоть и вороватый народ, но поют душевно. Так и колесим. Мы выступаем, они гадают. А деньги в общий котел складываем.

– Дядька Петр, мне бы убедиться, что мой муж жив. Не верю я, что он к погрому причастный. Клялся же, что никогда врагом мне не станет.

– Э, нет, – он покачал головой. – К Ратиборам сейчас только безумец сунется. Мы все новости в ближайшем городе узнаем. О таком вероломстве быстро гонцы весть разнесут. Там и посмотрим, враг тебе твой жених или нет. Милая, а почему ты его называешь мужем? Ведь свадьбы у вас так и не случилась. Нас твой батюшка пригласил гостей повеселить, и мы думали, что в городе еще не неделю задержимся.

Посмотрев на меня внимательно и увидев, что я прячу глаза, цокнул языком.

– Без свадьбы, видать, справились.

– Мы думали, что пять дней ничего не изменят… – выдавила я из себя.

– А оно вон как случается, – вздохнул Петр и положил мне на плечи руку. Прижал к себе, понимая, что сейчас польются слезы. – Поплачь, милая. Легче станет.

До ближайшего города добирались две недели. Могли бы долететь быстрее, но заходили в крупные села, где тоже находились охочие поглазеть на пляски–драки скоморохов.

Рома сильно не высовывались. Понимали, что их не любят, и в случае ссоры защитить будет некому. Артисты сами нуждались в защите. Из крепких мужиков их было всего четверо. Дядька Петр самый старый. Он считался предводителем ватаги. Остальные трое значительно моложе: балалаечник, акробат и певец.

Малец в шапке с колокольчиками исполнял роль шута, а девчонка в монисто – плясуньи. Она же гадала по руке, и я видела, что маленько подворовывала. То пару яблок из корзины зазевавшейся тетки вытащит, то понравившуюся ленту незаметно с косы снимет.

Наблюдать за жизнью ватаги было интересно. Правда, я боялась нос из кибитки высунуть, чтобы не приметили мои рыжие волосы, поэтому подсматривала в дырочку. Основания прятаться были. В одной из деревень дядька Петр слышал, как расспрашивали о рыжей девке – сбежавшей княжны. За меня обещали большие деньги. Да и мы сами не раз мы видели отряды всадников в черных одеждах, которые скакали то в одну сторону, то в другую.

После таких расспросов не оставалось сомнений, что в обозе все знают, что за птица прячется в повозке дядьки Петра. Оставалось только надеется, что никто не польстится на большие деньги.

– Может, мне уйти? – спросила я как–то своего покровителя.

– Нет, – отрезал он. Всегда так делал, чтобы не вступать в спор.

– Если найдут, что вы меня прятали, никого не пожалеют, – я знала, что говорю. Видела, как безжалостен враг.

– Тебе одной и дня не прожить. Люди Горана тут же смекнут, что за лиса выбралась на дорогу.

– Ну не могу же я быть вечной нахлебницей. Вижу же, что не богато живете.

– До города потерпи. Что-нибудь придумаем, чтобы тебе и людей не бояться, и начать ватаге пользу приносить.

На том и порешили.

Глава 4

Уже на подъезде к городу решено было остановиться в большом придорожном селении. В самом людном месте, у трактира, наши скоморохи–кукольники дали первое «дневное» представление. Я видела, как это делается еще на нашей площади. Кукольники напяливали на себя длинную юбку с обручем и поднимали ее над головой, сооружая таким образом круглую ширму. Оставалось дело за малым – надеть пальчиковые куклы и на радость сбежавшейся детворе устроить сказку. Обычно показывали «Медведя и козу».

Хотя дядька Петр приказал увести обоз подальше от дороги, чтобы ненароком не нагрянули незваные гости, звонкие голоса скоморохов, поющих частушки и бьющих ложки, были слышны далеко за околицей.

Пока ряженые зарабатывали на хлеб, предводитель ватаги договорился с местным старостой о месте, куда можно было привести обоз, и где росло вдосталь травы для лошадей. Получив добро, телеги выстроили вдоль ручья, напоили лошадей и, стреножив их, отпустили пастись в поле, после чего каждый занялся своим делом. Кто постирушками, а кто и латанием скоморошьих нарядов. К выступлению в городе готовились с особым тщанием. Никак нельзя было ударить в грязь лицом: тамошний зритель видал всяких артистов.