Кто диктует нам изнутри
это слово – одно и два?
И умри потом – не сотри,
садовая голова.
И умрешь потом, не сотрешь,
и обиду сожнешь, как рожь,
хоть лови меня – не лови
до крови.
До крови стопчи башмаки,
до десны изгрызи свой хлеб,
лгут желания-гайдуки,
но вертеп – все равно что хлев.
И она, та звезда, взойдет,
ей без нас не родиться бы.
Значит, правда есть звездочет
на звезду судьбы.
7. Старик
Наши внуки, Ева,
рассеялись, как трава.
Я почти простил тебе древо,
забыл – была ли ты неправа.
Или это не я простил,
и не я забыл,
и на прошлую жизнь, бескрыл,
как меньшой говорит, забил.
Обернешься, Ева, цветы
над травой цветут;
вспоминаешь, Ева, где ты,
где тебя не ждут.
И ударит вдруг,
словно яблоком, Архимед,
что любовь, мой друг,
уже не главное, нет.
Вытесняет память за слоем слой,
суеверия просятся на постой.
Возражаешь? С яблоком был Ньютон?
Никогда не умела ты выбрать тон!
Не об этом, Ева,
хотел сказать…
А лукавый слева
хохочет: «За память – пять!»
Мы заучим внуков по именам,
но во сне молодые жены приходят к нам…
Я любил,
я от ревности мертв лежал,
только годы – ил,
затянул, обжал;
как мне жаль, любимая многажды, —
ил и тлен…
Что ты медлишь, возчик, трогай же