Созданы друг для друга

Константин Павлович – гениальный, совершенно уникальный врач общей и экстренной хирургии, служивший в НИИ Склифосовского, как-то очень быстро и почти сразу, еще с девяностого года, вдруг стал получать такие жалкие копейки вместе со всеми медиками страны, что прокормить семью на них не было смысла даже и пытаться. А мама Тоня, к тому моменту уже возглавившая интернат, билась на той работе беспросветно, с утра до ночи, стучась в разные инстанции и обивая пороги государственных учреждений, пытаясь сохранить интернат, учеников и уникальный преподавательский состав, изворачиваясь чудесами какими-то, чтобы выбить хоть малую зарплату и финансирование.

Дед Павел умер в девяносто третьем, уж после очередного переворота и расстрела Белого дома, когда Динке исполнилось одиннадцать, в возрасте восьмидесяти пяти лет. И умер очень мирно – заснул, сидя в кресле и читая очередную «разоблачительную» газетную статью, поливающую все его прошлое помоями, и так и не проснулся.

Тихо и мирно, уже не тревожась страстями нового времени.

Бабушка Васюля очень тяжело переживала уход любимого мужа и как-то быстро начала сдавать, все чаще болея, и Костя с Тоней настояли и уговорили, чтобы мамины родители – дед Боря и бабушка Лида – переехали к ним. Те согласились, не заставили себя долго уговаривать, и зажили они теперь совсем уж полной семьей, к которой присоединялись дети из маминого интерната. Антонина Борисовна постоянно приводила пожить каких-то своих подопечных, кто-то задерживался на несколько месяцев («Надо бы ребенка подкормить», – шепталась она с папой на кухне), а кого-то оставляла лишь на выходные. Одним словом, все те тяжелые времена ее одаренные ученики не переводились у них в доме. А квартиру маминых родителей они очень удачно сдали, хоть какое подспорье при тех-то «веселых» реалиях.

Жили, как подавляющее большинство населения страны в девяностых, – трудно, с натугой, не зная, что ждет завтра, считая копейки, в режиме бесконечной, затяжной экономии. Зато дружно, с юмором и шутками – так получалось легче выживать, когда с шутками-то.

У бабушки Лиды совсем плохо стало с работой, повылазили, как грибы после дождичка, одна за другой какие-то новые радиостанции, молодые, острые, безбашенный, с новыми модными ведущими и тенденциями, интересующиеся исключительно современной музыкой, не нуждавшиеся в музыкальном редактировании. Помыкалась Лидия Юрьевна, пытаясь пристроиться в разные места по своей профессии, немного на телевидении поработала, за копейки почти, и дети настояли, чтобы она выходила на пенсию – хватит уже, наработалась. К тому же за Васюлей уход требовался, она стремительно сдавала, да и Динка без присмотра – уговорили.

Основными добытчиками стали дед Саша и Костя. Дед гастролировал с оркестром, и им таки что-то платили, бывало, неплохо, а Костя иногда брал взятки – куда ж без этого. Фильтровал, конечно, взяткодателей, принимал только у так называемых новых русских и достаточно обеспеченных граждан, категорически отказываясь от любой подачки от «братвы», и никогда не «взимал» с малообеспеченных и простых граждан.

Да и то смешно сказать – «взятки»! Во-первых, далеко не каждый день и не каждую неделю, а то и месяц ему конвертики в карман халата совали, и он же не пластический какой хирург, и не в клинике дорогущей работает, где по тарифу даже вход с выходом. Он трудится в экстренной хирургии и оперирует-спасает всех подряд, не разбираясь, какого они роду-племени, не выясняя их платежеспособность до того, как они окажутся у него на столе. И только позже, если больной пошел на поправку, родственники благодарят врача, спасшего их близкого человека, вручая тому благодарность в денежном эквиваленте. А он, в свою очередь, делится со всей своей операционной бригадой. Вот как-то так.

– А как ты стала матерью в столь юном возрасте? – спросил Гарандин у Дины во время одного из разговоров «за жизнь».

– Как водится в такой ситуации, случайно и «так получилось», – усмехалась Дина, вспоминая это самое «так получилось».

Она вполне реально, по-человечески дружила со своим одноклассником Мишей Зининым. Точнее, не она одна дружила – была у них сплоченная компания единомышленников, пять человек: трое парней и Дина с верной и самой близкой подругой Катюхой. Ничего эгоцентричного, криминального и подростково-экстремального, никаких протестов взрослым и нигилизма во всяком его проявлении. Просто у деток совпадали взгляды на жизнь и был талант остро, порой колко и язвительно пошутить.

Ну и, разумеется, группа сплотилась, сбегая с уроков, просматривая запрещенную эротику и боевики на видике у Витьки дома, у которого родители «челночили» по тем временам очень даже неслабо. Пробовали себя в качестве курильщиков – не понравилось, кстати, всем, и вино-пиво пробовали, а как же без них-то. И целоваться-обниматься по подворотням, не минули и этого.

Но дальше поцелуев и тисканья не заходили, во-первых, потому что все учились вполне серьезно и все пятеро собирались поступать в непростые вузы, а во-вторых, потому что, вот не поверите, девочки были правильно воспитаны. Да и парни все трое из вполне благополучных и адекватных семей, с нормальными родителями и тем же нормальным воспитанием. Гормоны, разумеется, шибали всех, и настроение скакало, как ему и положено в этом возрасте, но вложенной в деток родительской любви хватило, чтобы не ринуться во все тяжкие, куда призывно манили реалии времени и наступившая в стране полная вседозволенность с криминальной романтикой.

Но на выпускном балу Дина с Мишей, выпив с одноклассниками за школой шампанского и зацеловавшись от избытка радостных чувств до легкого головокружения и полной бесшабашности, решили продолжить – а-а-а, начинать так начинать взрослую жизнь! И сбежали с шумного мероприятия, не сев вместе со всеми выпускниками на катер кататься по Москве-реке.

А прихватив початую бутылку шампанского, поймали такси и поехали в квартиру Динкиных бабушки-деда, так неудачно… или, наоборот, удачно, пустовавшую в это время – предыдущие жильцы съехали, а новых еще не нашли. Где и осуществилась, так сказать, их любовь.

Дина пошла в первый класс в шесть с половиной лет, соответственно и школу она окончила в шестнадцать.

Впереди ждало поступление, о котором она совершенно не переживала и не беспокоилась вот ничуточки, точно зная, что поступит.

Дальнейший жизненный путь Дины родные определяли методом наилучшей предрасположенности. Понятное дело, что при таких раскладах – половина семейства музыканты, а другая половина – медики, выбор был очевиден с самого рождения.

Но поскольку, к великому разочарованию мамы и ее родителей, музыкальными дарованиями ребенок не блистал, порадовав лишь великолепным слухом и категорически отказавшись уже в третьем классе музыкалки продолжать и дальше эти мучения и издевательства над собой, выбор дальнейшего развития девочки стал очевиден всем.

Всем, кроме самого ребенка.

Хочет ли она стать медиком? А вот как вам сказать…

Поэтому решили, что пусть девочка поступит для начала в медицинское училище, вернее, уже колледж к тому времени, а там посмотрим – и сама определится, и отец присмотрится к ее успехам, подскажет, стоит ли двигаться по этому пути дальше. Тем более что у семьи, увы, были довольно скудные финансовые возможности, и, честно говоря, институт-то они могли и не вытянуть.

Динка и поступила, легко и без затей, и начала с удовольствием учиться, влилась в новый коллектив, приноровилась к новому режиму и новой форме обучения.

И ба-бах тебе – беременность! И з-з-здрасте, не ждали! А мы вот…

– Как же так? – обалдела до оторопи мама, когда папенька, проведя обследование дочери в своем Склифе, вернулся вечером домой и сообщил потрясающую новость, хлопнув пачку анализов на круглый обеденный стол в кухне.

– Тонечка, – поинтересовался он с наигранной непосредственностью, – тебе сам процесс объяснить? Не думаю, что он сильно отличается от обычного, хотя… – протянул Константин Павлович и задумчиво посмотрел на дочь, – черт их знает, молодежь эту, может, достигли каких-то новых, небывалых открытий в этом вопросе. – И полюбопытствовал, старательно сдерживая улыбку: – А, доченька, Диночка, мама вот спрашивает: «Как же так?» Может, как-то особенно?

– Так получилось, – приподняв плечи и разведя ручки в стороны, скривилась Динка и уточнила, как именно: – Случайно.

– Значит, ничего нового, – констатировал папа, начиная тихо посмеиваться, – все как обычно. А ты, Тонюшка: как, как?

Виновника Динка сдала сразу же, без каких-либо мук совести. Семью Мишки и его самого тут же оповестили о беременности по телефону, не откладывая дело в долгий ящик. И уже на следующий день у Нагорных собрался Большой совет, в состав которого вошли все Динины родные во главе с Васюлей, Мишины родители и сам будущий папашка, все тушевавшийся; видать, уже имел «горячую» разъяснительную беседу с родителями.

Но ничего такого уж страшного не произошло – посовещались и без особых дебатов и долгих прений договорились до здорового компромисса: ребенка рожать, а детям совершенно не обязательно из-за этого гробить свои жизни и будущее, и жениться не обязательно, тем более не Ромео с Джульеттой, и большой любви промеж ними как-то не наблюдается.

– Или у вас любовь такая сильная, неземная случилась-таки? – переспросила Васюля, сурово посверлив взглядом внучку и виновника ее положения.

– Нет! – в один голос признались дети.

Ну на нет, оно, как известно, и суда нет. Помогать всем, чем могут, родители Миши и сам Миша обязались с готовностью, не отказывались, на том и сошлись.

Дина родила Кирюшку в апреле, посещая занятия в колледже до самых родов, которые там, в колледже, у нее и начались, переполошив всех преподавателей и сорвав занятия в двух группах. А родив, взяла академический отпуск и на следующий год восстановилась снова на первый курс. Но, поскольку она сдала, между прочим, исключительно на отлично все предметы и зачеты почти за весь курс, то ее освободили от посещения лекций и практических занятий, обязав лишь во время сессии приходить и подтверждать знание предмета.

– Таким образом и получилось, – рассказывала Дина Владу, – что я год просидела с Кирюшкой дома и кормила его весь этот год. И сбежала в учебу с огромной радостью. Кстати, – улыбалась она ему, и лицо ее просветлело от тех теплых воспоминаний. – Я училась и заканчивала колледж вместе с Асей Волхонской[4 - Героиня романа «Руки моей не отпускай».]. Уж ее ты точно знаешь и помнишь.

– Помню, – немного сдержанно улыбался Влад, – еще бы не помнить, я давал ей интервью несколько раз, и она делала про нас с Максом острый, местами обличительный, местами хвалебный большой репортаж.

– Аська, она такая, – рассмеялась Дина, – мы с ней по-настоящему дружили в колледже и дружим до сих пор. Но не близко-близко, – перестала улыбаться она, – в силу специфики моей деятельности я вообще мало с кем теперь дружу, чтобы не подставлять людей. Но про наши дела Аська тоже острые репортажи делала, пока не ушла из профессии. Она редкая молодец. Ты ее книги читал?

– Нет, – признался Гарандин.

– А я читала. – И повторилась: – Она молодец. Парня такого родила щекастого, умненького. Сейчас снова беременна, девочку ждут.

Динка погрузилась в учебу, а Кирюшу вырастила и воспитала прабабушка Лида. Нет, разумеется, вся семья принимала самое активное участие в воспитании малыша, но основная забота о ребенке, о Васюле и о доме-хозяйстве легла на плечи Лидии Юрьевны.

А остальные члены семейства все в работе – дед Борик продолжал разъезжать по гастролям, невзирая на свои шестьдесят пять; мама пропадала, дневала и ночевала, только не поселившись в своем интернате, который как раз начали отстраивать и ремонтировать; отец, ну это понятно, – его они видели урывками и в основном спящего между дежурствами: полторы смены и приработок на стороне ухайдакают кого угодно. А Дина вместе с подругой своей, боевой Асей, на четвертом курсе колледжа устроились работать на одну подстанцию «Скорой помощи» в статусе медсестер, и пропала она для семьи и ребенка напрочь.

Домой приползала, как и отец, только поспать, падала в кровать трупиком, а просыпавшийся ранним утром Кирюшка самостоятельно выбирался из кроватки, писал на горшок и залезал к маме под бочок, так они и досыпали еще часик-полтора. И это было единственное время в сутках, когда Дина могла пообнимать, расцеловать сыночка и побыть с ним хоть чуть-чуть, никуда не убегая и не опаздывая.

Так и жили. Перед самыми выпускными экзаменами Дины в колледже умерла бабуля Васюля. Последние три месяца она уже лежала, не вставала, обессиленная старческой немощью и болезнями. А ушла тихо, мирно, как и дед Павел – во сне.

– Благословил Господь, пожалел, – сказала про ее тихую смерть бабушка Лида, когда нашла ее утром, уже холодную, с застывшей улыбкой на губах, и заплакала.

После окончания колледжа пути подружек разошлись – Ася поступила в мединститут, как и мечтала, и продолжила учебу. А Дина поступать не спешила – захотелось ей отдохнуть хоть годик от напряженной жизни, нормально общаться с ребенком и проводить с ним хоть сколько-то времени, а то вон ему уже четыре годика, а мать родную скоро узнавать перестанет, потому что практически не видит. Вот как-то перевести дух и не мчаться в институт между дежурствами, не сидеть ночами над учебниками и тетрадями, отрубаясь от бесконечной хронической усталости, – так решила для себя Дина и не спешила продолжать учебу, оставшись работать в «Скорой помощи», но уже в должности фельдшера.

Как-то холодной промозглой осенью, в ноябре, произошел с их бригадой один случай, не совсем чтобы стандартный, хотя… этих нестандартных у них завались – что ни смена, то необычная ситуация: то «покойник» оживет, то алкаша с дерева снимают, то работягу с куском арматуры в грудине транспортируют.

Но эта была особенная.

Они уже закончили смену и возвращались с последнего вызова, не потребовавшего транспортировки больного в стационар, – бытовая травма легкой степени тяжести, обработали, забинтовали, направление в травмопункт выписали – и на базу. Отъехали от «адреса» и уже заслуженно расслабились, предвкушая отдых. Доктор их, Петр Ильич Кольцов (который, понятное дело, носил позывной Чайковский), гениальный врач, не в пример великому композитору, великий матерщинник, любитель острых анекдотов, уже было начал повествовать очередной свеженький анекдотец – верный признак окончания смены, когда пришел срочный вызов от диспетчера.

– Пятая бригада, Ильич, – с просящими интонациями обратилась диспетчер в эфире, что сильно не приветствовалось начальством, но допускалось в особо сложных ситуациях среди персонала: – Там рядом с вами экстренный вызов.

– Роды, смерть по причине упития, бытовой беспредел после совместного распития? – вредничая, не самым благостным тоном спросил Чайковский.