Тот, кто назначен судьбой

Побежала – это условно, даже, скорее, образно. Хрен там побегаешь – скользкие камни, кучи валежника разного, то высокие, подмытые берега, на которые приходилось карабкаться, уже совершенно и окончательно попрощавшись с остатками ногтей и сбивая дыхание, то скатываться вниз, в прямом прикладном смысле – на пятой точке, и снова пробираться по берегу с камня на камень, перелезая поваленные стволы деревьев и скопления плавника.

Совсем тяжко – дыхалки не хватало, легкие горели огнем, девушка вся вспотела, спина от рюкзака ныла немилосердно, но Стешка упорно продолжала двигаться вперед – карабкалась, перелезала через завалы, поднималась, спускалась, периодически высматривая и находя в воде фигуру дяди Миши.

Один раз его прибило к камню совсем близко к берегу.

– Только задержись там! Я сейчас! Сейчас!! Не уплывай! Дерись!! – уговаривала его Стеша.

…Она рванула с очередного крутого берега вниз, скатилась то на полусогнутых, то на попе, по ходу спешно расстегивая лямки на груди и животе, скинула рюкзак, дернула молнию вниз и стащила с себя куртку, продолжая не то молиться, не то уговаривать неведомые высшие силы.

Тело Куликова прибило к большому круглому камню и придавливало к нему потоком воды. Стешка с разбегу влетела в ледяную воду, забралась на один из камней, перелезла через него, неожиданно ухнув в реку аж по пояс, сделала пару шагов вперед – глубоко, не пройти! Черт!

Она огляделась, заметила с другой стороны камня торчащий сухой сук, на вид надежный, за который вполне можно было бы держаться. Прикинула расстояние – пожалуй, она дотянется с той стороны, – и начала выбираться назад.

Дело оказалось не таким простым – как раз именно с той стороны каменюки образовался завал из выброшенных водой кусков деревьев, веток и другого мусора. Кое-как пробралась, осторожно ступая по этой куче, переползла на камень, ухватилась за ту самую высмотренную ветку, встала поудобней и потянулась к дядь Мише.

Но в это время волна ударила сильнее обычного, тело сместилось и начало медленно сдвигаться в сторону стремнины.

– Нет!! – возмутилась Стеша. – Не надо!!

И потянулась со всей силы что могла! Она почти достала! Уже прикасалась кончиками пальцев к рукаву его плаща – еще чуть-чуть! Но новая волна сорвала тело с места и потащила на середину реки.

– О-о-о нет! – простонала Степанида.

И такое вдруг бессилие и отчаяние накрыли ее, что не нашлось ни одной мало-мальской силенки сопротивляться, даже рукой пошевелить не могла и не чувствовала, как катятся по щекам слезы.

Одна игривая волна неожиданно стукнулась о камень посильней, обдав лицо девушки брызгами, и это привело Стешку в сознание, что ли. Видимо, она и вправду выпала на какое-то время из реальности, помутилось что-то в голове.

Что она тут стоит и все держится за этот мертвый сук? Там же Михаил Евгеньевич погибает!!

Даже допускать мысли, что он уже… Нет! Нет. Нет. Нет!

Стеша выбралась из реки, с удовольствием даже сопроводив это непростое дело руганью и парочкой крепких словечек, торопливо надела куртку, рюкзак, закрепила его на себе и посмотрела наверх – на ту кручу, куда ей снова предстояло взбираться, вздохнула тягостно и поползла вперед.

Сколько часов она бегала наперегонки с рекой и смертью, Степанида не знала, давно уже потеряв счет времени и не чувствуя своего тела. И настал тот неизбежный момент, когда она поняла, что просто больше не в силах двигаться! Вообще! Ни двигаться, ни дышать, ни даже думать не в силах!

Все! Тело отказалось подчиняться командам мозга, ноги подгибались сами собой и не передвигались, сердце колотилось так, что грозило ребра сломать, легкие варились в кипятке, в правый бок как будто кто-то вогнал раскаленный железный штырь, а перед глазами плыла кровавая пелена.

«Ну, еще чуть-чуть! – уговаривала она себя. – Ну, прибьет же его еще раз где-нибудь обязательно!»

«Не-а, – сказал организм, – баста! Достала – больше не могу! И не хочу!»

Из каких-то уже не собственных сил, а неизвестно как Степанида сделала последние три шага, поднявшись на самый верх кручи над рекой, и, прижавшись к стволу какого-то деревца, судорожно принялась дышать, боясь, что упадет и больше не встанет.

Она дышала, дышала, дышала, и красные круги перед глазами потихоньку начали таять, а сердце уже не крушило грудную клетку. Девушка откинула с глаз висевшие сосульками пряди волос, давно выбившиеся из пучка, и посмотрела на реку.

И обалдела!

Это было как издевательство, как шутка злых богов или… подарок небес за все ее мытарства! Там, внизу река делала крутой изгиб, уходя налево, образовывая у берега небольшой заливчик тихой воды, укрытый от стремнины с двух сторон крупными каменными глыбами, как почетным караулом, и естественный галечный пляжик на берегу. Картинка тихой природной красоты – зашибись! Прямо мечта туриста – прозрачная чистейшая речка, дивный пляжик, где так и просится палаточка, костерок, рыбалка и романтика вдвоем.

И вот на границе этой спокойной прозрачной водицы залива у валуна билось на воде тело дяди Миши, видимо, зацепившееся за что-то.

– Я сейчас!! – прохрипела пересохшим горлом Степанида, прокашлялась и прокричала громче: – Я сейчас!!

И куда усталость делась! Вот только что умирала от бессилия и запредельной перегрузки организма, а тут рванула с места и понеслась, перелезая через поваленные деревья, скатываясь с мелкими камнями по косогору, и бежала, бежала…

Торопливо расстегивала и скидывала с себя на бегу рюкзак, дернула молнию и стащила куртку, неотрывно глядя туда, где болтало дядю Мишу Куликова. Плюхнулась на гальку и ухватилась сдирать с себя мокрые ботинки, понимая, что, скорее всего, придется плыть, а они станут тянуть вниз…

И наконец ринулась в воду, подняв кучу брызг.

– Я сейчас! – все повторяла и повторяла она.

Плыть действительно пришлось. Дядя Миша лежал на спине. У него было совершенно белое лицо, синие губы, и ни единого признака жизни не подавало его подвластное течению реки тело.

Стеша ухватила его за рукав плаща и потащила к берегу. Пока они вот так плыли, было еще ничего, но при попытке вытащить пострадавшего на берег возникла проблема – абсолютно расслабленное, бесчувственное тело в мокрой одежде и с каким-то чудом удержавшимся на спине рюкзаком, набравшимся воды, было совершенно неподъемно для Степаниды.

Она тащила и тащила его, упираясь в гальку ногами и чувствуя, как трещат на пределе все натруженные мышцы тела. Поняв, что так ей не справиться, Стеша стянула кое-как начавшими сильно дрожать от холода руками рюкзак со спины дяди Миши и, перекатывая, вытолкала мужчину на сушу у самой кромки воды.

Она судорожно прижимала пальцы к его шее, пытаясь уловить хоть какое-то биение сердца, и, ничего не нащупав, кинулась расстегивать доисторический брезентовый плащ и плотную кожаную безрукавку с овечьим мехом внутри, подвинула его поудобней, запрокинув голову назад, и принялась делать искусственное дыхание.

Пять нажатий на грудину – вдох рот в рот!

Давай! Заводись! Раз-два-три-четыре-пять! Вдох!

Еще раз! Раз-два-три-четыре-пять! Вдох! Заводись!!

Следы, что она оставила, и читать не требовалось – прямо красная ковровая дорожка с пояснениями всех действий дамочки.

Тимофей поразился: шла она в очень хорошем темпе и преодолевала препятствия практически без остановки – спортсменка, что ли? Что за тетка-то вообще? Вот тебе и преподаватель университета! Он как-то совершенно забыл спросить, а сколько лет этой руководительнице. Ну, то, что она легкая и небольшая – это он по следам еще там, у Бараньего Лба, прочитал, а вот какого женщина возраста, не поинтересовался.

Да уж, упущение. Вот что значит почувствовал себя в отпуске. Расслабился.

Он потратил минут пятнадцать, внимательно рассматривая то место на берегу и в воде, где она копошилась то с одной стороны валуна, то со второй. Видимо, вот тут прибило тело бывшего егеря, и женщина старалась до него дотянуться. Но его сорвало и опять понесло вниз.

И чем дольше он шел, тем все больше поражался этой женщине, проникаясь настоящим уважением – видно же, что уже еле двигается, да и любой другой неподготовленный человек выдохся бы и сломался уже давно, а она упорная – прет и прет вперед, не останавливается, хоть еле ноги переставляет, да еще и рюкзак на себе тащит, не бросает.

А ближе к вечеру Тим увидел пляжик у красивейшего заливчика и какие-то разложенные на камнях на берегу вещи.

Подойдя ближе, он встал за деревом, присматриваясь к обстановке. В левой части пляжа лежал мощный комель с частью корня некогда большого дерева, неизвестно как оказавшийся здесь, скорее всего, занесенный во время большого половодья. Возле него, сидя на корточках спиной к Тиму, копошилась с чем-то женщина, одетая только в белое белье и короткую майку до трусиков.

Тимофей сделал несколько бесшумных шагов к ней, пытаясь разобрать детали в стремительно опускающихся сумерках, присмотрелся, подумал и сделал еще один шаг, намеренно прогремев галькой, выдавая таким образом свое присутствие.

Услышав шум, незнакомка резко поднялась и развернулась к нему лицом, и Саргин обалдел! Он вобрал, оценил и принял мгновенно всю информацию, что увидел в пару секунд, – как она поднимается, одновременно разворачиваясь на пятке, по пути этого движения подхватывает лежавший рядом на гальке пистолет и, уже заканчивая разворот, доводит руку и сразу же занимает позицию профессионального стрелка – корпус чуть повернут плечом вперед, в правой руке оружие, левая ладонь поддерживает ее снизу, голова немного набок. И, встав в стойку готовности к стрельбе, без размышлений и сомнений она сняла оружие с предохранителя.

И только после этого переместилась, сделав шаг вправо и прикрывая таким образом собой лежавшее темной бесформенной кучей тело человека.

А еще он успел заметить, что белье у нее грамотное – хорошей спортивной фирмы, хлопок с эластиком, никаких стрингов и кружев неуместных, без швов и застежек, сплошное, как раз для длительных переходов, чтобы не терло, не жало и держало нужную температуру.

И вот только теперь Саргин обратил внимание, что перед ним совсем молоденькая девушка. И очень симпатичная. Так! И с хорошей фигурой. Та-а-ак! И с длинными темными волосами, небрежно закрепленными узлом на затылке. Несколько прядей, выбившись из прически, свисали по бокам ее лица. Еще больше. Та-а-ак! А еще это чертово белое белье слишком ладно на ней сидело, особенно в районе ее высокой потрясающей груди, и просто слепило глаза во все сгущающихся сумерках.