В огне аргентинского танго

– Лиза! Доченька! – отодвинул ее и принялся целовать везде-везде в лицо и в волосы, и плакал, и кричал: – Лиза!

А она кричала:

– Папочка! Папочка!

И тоже плакала.

Потом все вокруг закричали друг на друга, и прибежали еще какие-то люди с автоматами, и стали кричать еще громче. Но папа ее уже никуда не отпускал и унес в какую-то машину. Лиза вцепилась в него сильно-сильно и все повторяла: «Папочка, папочка!» К ним в машину пришел и сел какой-то дядечка и спросил у Лизы, где остальные детки, она сказала, что их увезли на автобусе, как в прошлый раз, и больше ее ни о чем не спрашивали тогда.

А их с папой куда-то повезли и привезли в дом, который оказался гостиницей, и папа не мог ничего делать, потому что Лиза не отпускала его и сильно держала, обхватив руками и ногами. Какая-то тетенька плакала и помогла им расстелить постель, и они с папой так вдвоем в обнимку и легли спать. И всю ночь Лиза просыпалась, вскрикивала и проверяла, не делся ли куда-то папа.

А утром откуда-то появились бабушка с дедушкой, и только тогда Лиза отпустила папу и перебралась на руки к деду.

В этой секте она провела восемь месяцев.

Первые несколько месяцев после освобождения Лиза ужасно боялась, что если заснет, ее снова куда-то увезут, и засыпала только на руках у папы или деда, и просыпалась несколько раз за ночь, и проверяла, где она и кто находится рядом, поэтому с ней всегда кто-то спал в одной кровати. К ним домой приходили какие-то дядечки и тетечки и расспрашивали ее про ту страшную жизнь. Она рассказывала им про все и про Колю.

Став старше, Лиза узнала подробности случившейся с ними беды. Маленький Павлуша умер во сне от так называемого «синдрома внезапной детской смерти». Отчего это происходит, ученые до сих пор не выяснили. Павлик был совершенно здоровым младенцем, который почему-то перестал дышать во сне.

От горя у Лизиной мамы, Наташи, что-то случилось с психикой. Папа, Григорий Антонович, пытался делать все возможное, чтобы помочь ей, – нашел хорошего психиатра, который приходил к ним домой и занимался с мамой, старался выполнять все рекомендации врачей, но ему нужно было работать и кормить семью, и, между прочим, и самому как-то справляться со своим горем – он же тоже потерял ребенка. Наташа вроде бы пошла на поправку, начала вставать с кровати и выходить из комнаты, а вскоре и вышла на улицу…

Да только пошла в церковь и по дороге «встретила» «добрых» людей, посочувствовавших и понявших ее горе. Потом выяснилось, что агенты этой секты дежурили на кладбищах и, будучи высококлассными психологами, сразу же вычисляли людей со слабой психикой, которые отдавались своему горю безраздельно, а потом якобы случайно встречались с ними на улице.

Одного разговора оказалось вполне достаточно. Мама стала ходить на собрания и очень скоро подписала дарственную на гараж и машину, полученные в наследство от родителей вместе с квартирой. Квартиру оттяпать так просто не удалось бы, потому что ее приватизировали на папу, маму и Лизу.

Оказалось, что их с мамой перевозили несколько раз, и в результате они оказались на Урале. Папа с дедом и дядей Андреем кинулись искать их сразу же, по горячим следам, подключив все свои связи, возможности и знакомства.

Но, на минуточку, на дворе середина девяностых, и органам милиции было наплевать на все эти секты и сгинувших в них людей, да и люди вообще им были в то время до фонаря, органы другими «важными» делами занимались.

Но Григорий Антонович не сдавался и продолжал искать жену с дочерью. Когда органы власти отказались продолжать следствие, он начал свое собственное расследование, смог многое разузнать про эту секту и через Интернет нашел группу энтузиастов, образовавших что-то вроде общества пострадавших, которые помогали друг другу в поисках и просто друг друга поддерживали. Объединив усилия, они продолжили поиск.

Но на их пути встало серьезное препятствие – секту «Светлого Нашего», как и большинство сект в то время, «крышевали» высокие милицейские чины. Создали секты циничные, хладнокровные мошенники, не гнушающиеся ничем, – там крутились очень большие деньги, и такие махинации закручивались, что прибыль от сект почти не уступала прибыли от наркобизнеса.

В той секте, где оказались Лиза с мамой, занимались аферами с недвижимостью в огромных масштабах, некоторых мам с детьми или просто детей похищали специально, предварительно выяснив уровень дохода их семей, а потом требовали выкуп, и это не все – тех, кто оказывался в секте, вынуждали к занятиям проституцией и попрошайничеством.

Грише Потапову было всего тридцать два года, когда беда пришла в его семью, но он уперся и сдаваться не собирался, и через многое прошел, пока искал родных. Его предупреждали, чтобы забыл, не лез и отступился, и дважды избивали в виде предупреждения так, что он попадал в больницу, и пытались завести на него уголовное дело, – но тут родственные связи помогли вытащить его из-под статьи. Его пытались убить – он в последний момент успел отскочить от несущейся на него машины.

Ему повезло, на Урале, куда его привело расследование, он встретил одного настоящего мужика, следователя по особо важным делам, такого же упертого и несговорчивого, как и он. Да еще дед Антон помог, в самый важный момент подключил свои знакомства, распространявшиеся и за рубежи страны, и к Григорию со следователем на помощь прилетела на Урал некая европейская комиссия, о которую сломали зубы высшие милицейские чины. Но предупредить Великого все же успели, – тогда Лизу с другими детками увезли первый раз в лесной дом.

Ну а второй раз следователь и комиссия, буквально выдрав из прокурора разрешение на обыск, действовали более оперативно. Даже если бы Лиза не появилась так вовремя и неожиданно из-за поленницы, руководителей секты на этот раз все равно бы накрыли – слишком много доказательств было собрано, и Лизина мама, Наташа, находилась в этот момент в большом доме.

Лиза прошла длительную психологическую реабилитацию и в сентябре снова пошла в школу, и училась так хорошо, что на следующий год ее перевели сразу в третий класс, поэтому от сверстников своих она не отстала.

Психологи посоветовали родным найти для Лизы какое-то занятие вне школы – музыка, пение, танцы или рисование – что-то, что могло бы ее увлечь, захватить. И когда бабуля привела ее в секцию танцев, после уже опробованного рисования, гимнастики и хорового пения, Лиза заявила, что уходить отсюда не собирается и хочет так же красиво танцевать, как и эти дети. Словом: метод научного тыка в этом вопросе сработал идеально.

А вот с мамой все обстояло намного хуже. Что-то сломалось у нее внутри, и вернуться к нормальной жизни Наталья Ивановна уже не смогла, а ведь ей шел всего лишь тридцать первый год. Пройдя длительный курс психологической реабилитации, она ушла в женский монастырь, сначала послушницей, а потом стала монахиней.

Через два года, когда Лизе исполнилось десять лет, Григорий Антонович женился второй раз. Надежда Лизе сразу понравилась, никаких недопониманий и противостояний между ними не возникло. Жили дружно, хорошей семьей, и Лиза сразу начала называть ее Надей. Но душевной близости между ними как-то не возникло, и самым близким, доверенным другом, заменившим Лизе маму, стала бабушка Ася.

Когда Лизе исполнилось тринадцать, у папы с Надеждой родился сын Назар, братик Лизы. И первый год его жизни она страшно за него боялась, и вставала по ночам, и шла проверять, дышит ли он там, живой ли. Пару раз застукав дочь за эти занятием у кроватки сына, Григорий Антонович, понимая, что с дочкой надо быть очень осторожным, и это последствия ее психологической травмы, собрал семейный совет, на котором они договорились проверять Назарчика по очереди и распределили «дежурство», и Лиза сразу успокоилась. Брату сейчас двенадцать лет, и у них с сестрой взаимная любовь и полное обожание.

Когда с человеком происходят некие события, столь сильные по воздействию, что переворачивают обычный ход его жизни, хорошие ли, радостные или трагические события, пусть они кратковременные и после них жизнь возвращается в свое обычное течение, – они навсегда оставляют свой след в человеке. Навсегда.

И очень часто человек начинает смотреть на мир через призму того, что с ним случилось, полученного и пережитого опыта. Именно так произошло с Лизой.

С ней работали прекрасные специалисты, стараясь минимизировать ущерб, нанесенный ее психике, и им это удалось, но у девочки на всю жизнь остались воспоминания и вопросы.

В классе пятом, наверное, или шестом, Лиза как-то спросила учительницу истории:

– Почему возникают секты?

– Я не могу тебе точно ответить на этот вопрос, – честно призналась та, но добавила: – Есть такая наука, социология, она занимается изучением того, что происходит с обществом, в том числе изучает, почему возникают те или иные социальные явления и группы, например секты.

Конечно, Лиза тут же решила, что обязательно займется этой наукой. Но еще ей не давал покоя другой вопрос – почему среди всех детей, что были там, в этом доме Светлого Нашего, один только Коля смог понять, что происходит, и сумел остаться в разуме. Ведь все ребята такие разные, так почему только Коля?

Она задавала эти вопросы родным, и они честно пытались на них ответить, только ее не устраивали их ответы, потому что они и сами не знали. И тогда Лиза решила разобраться во всем самостоятельно. И поступила в институт учиться на социолога, а потом стала специализироваться по детской психологии.

В прошлом году Лиза защитила кандидатскую диссертацию и теперь работает в научно-исследовательском центре, а еще два раза в неделю – в среду и в субботу – ведет кружок бального танца в Реабилитационном центре для детей, пострадавших от насилия. Насилием считается не только физическое, но и любые формы морального и психологического давления.

Яркий пример – ее ученица маленькая девочка Настенька. У нее умерла мама, и девочка осталась жить с папой вдвоем. Папа ее, бывший военный в каких-то высоких чинах, дочка у него поздний ребенок, и он понятия не имеет, как надо воспитывать детей, к тому же оказался в какой-то степени тираном. Бедную девочку он муштрует, как первогодка в армии, – все по часам, по правилам, даже гауптвахту дома завел. Тревогу подняла бабушка и привела ребенка в Центр, а заодно и ее папу. Он вроде бы и согласился, что неправ, и даже ходил на приемы к специалисту. Настенька начала оттаивать, ей очень нравилось заниматься танцами, но тут папашу сорвало, и он забрал ребенка из Центра.

Пусть Лиза и не нашла всех ответов на свои вопросы, но очень многое ей стало понятно и словно освободило в чем-то. Ей нравится то, чем она занимается, она увлечена своей наукой, ей нравится заниматься с детками, она продолжает танцевать, – но внутри, где-то глубоко, засели навсегда воспоминания о тех восьми месяцах ада, в котором ей пришлось прожить.

Она не знает точно, спас тогда ее Коля или проще было бы для ее психики и всей дальнейшей жизни находиться в состоянии постоянного транса и ничего не понимать, стать роботом, как остальные дети, но точно знает, если бы ей сейчас предложили выбирать, она бы, не раздумывая, выбрала первое. И десять лет назад, и пятнадцать и даже тогда, в семь лет, если бы ее спросили, она бы выбрала реальность.

Поэтому лично она уверена, что он ее спас.

Колю она больше никогда не видела. Хотя папа и рассказал, что им удалось найти и спасти всех детей, но Колю с его мамой разыскать не удалось, и никто из арестованных хозяев так и не признался, куда делись они и еще несколько пропавших людей.

Лиза замолчала, продолжая смотреть в холодный камин, словно через черный портал в прошлое.

– А что с твоей мамой сейчас? – тихо спросил Протасов.

– Она все так же живет в монастыре.

– Ты с ней видишься?

– Да. – Лиза оторвала взгляд от камина и посмотрела на Глеба. – Раньше я ездила к ней раз в два-три месяца, но лет семь назад настоятельница сказала мне, чтобы я не ездила так часто, это сильно травмирует маму.

– Она все еще… – запнулся он, подбирая слово.

– Нет, – Лиза поняла, о чем он спрашивает. – Она давно в полном разуме и очень верующий человек. Каждый раз, когда я приезжаю, она рассказывает мне, как неустанно молится за всех нас и за душу Павлуши и что просит у Бога прощения за то, что сотворила со мной. Я как-то спросила: мам, а почему ты никогда не попросила прощения у меня? Я же вот она, рядом, живая, и это мне пришлось пережить те месяцы. – Лиза замолчала, погрузившись в воспоминания.

– И что она ответила? – на сей раз подтолкнул ее к дальнейшему рассказу Протасов.

– Она сказала, что не может. Так и сказала: «Я не могу», и все. Ей вообще-то даже видеть меня тяжело, поэтому настоятельница и попросила меня не приезжать. Знаешь, я думаю, что монашки, монахи и вообще все, кто сбегает в некие закрытые от мира общины или в одиночное уединение, делятся на две категории: просветленных, которые на самом деле ищут постижения неких духовных и божественных истин, своего духовного очищения и роста и осознанно жертвуют ради этого физической стороной жизни, и тех, кому просто слабо жить. Ведь находиться в закрытом от окружающего социума мирке гораздо проще, чем нести ответственность за собственную жизнь и жизнь родных и близких, и еще при этом сохраняя веру в Бога. Вот она из второй категории, которым слабо.

– Может, ты ее слишком строго судишь? – осторожно спросил Глеб.