Пепел. Хроники земли Фимбульветер

– С призраком ясно. Но при чем тут хронист?

– Я хочу, чтобы вы просмотрели летописи замка. – Вернувшийся Харальд тяжело оперся кулаками о стол. – Вычислили того, кем наш призрак был при жизни. Тогда, быть может, удастся понять, почему он привязался к Урсуле.

Проведя некоторое время в библиотеке, даже если не рассматривать внимательно книги на полках, можно многое понять о хозяевах дома.

В замке Мёнлус не водилось особых книгочеев, но порядок в библиотеке поддерживали. Рабочий стол для меня собрали быстро и толково. Листы коры серого дерева, перья, бутылка чернил, лампа. Даже стул с мягким сиденьем и высокой спинкой кто-то заботливо отодвинул ровно настолько, чтобы удобно было сесть.

Харальд переминался в дверях.

– Хроники там. – Он указал на несколько сундуков, стоящих вдоль стены. – Боюсь, беспорядок среди них страшный. У нас летописями занимались все кому не лень. Или не занимался никто. Если что-то понадобится, говорите любому из слуг, но лучше всего Биргеру. За хозяйским разрешением – ко мне, дядюшке Освальду или Урсуле. Она моя невеста. – Голос Вермъера чуть изменился. – Сейчас что-нибудь… Слушайте, может, на «ты»?

– Хорошо.

– Ну и хвала Драконам! – обрадовался Харальд. – Ты не обижайся, но не могу я человеку моего возраста выкать. Так сейчас что-нибудь спросить хочешь?

– Да. Харальд, где все? Ведь в замке должно быть больше людей?

– Как ты догадался? – Хозяин Мёнлуса больше не улыбался.

– Стол. Слишком длинный для тех, кто сегодня сидел за ним. Сделан недавно из целой доски. А ведь дерево дорого, и каждое лишнее финге серьезно увеличивает цену.

Харальд сдержанно кивнул.

– Потом – сам замок. Извини, но он выглядит неухоженным. Снаружи видно, что большая часть окон грязные до невозможности, но при этом некоторые прямо сверкают. В комнатах, где сейчас живут люди? Так бывает, когда стараются поддерживать порядок, но сил на все не хватает. Заплатки, как бы аккуратно и любовно ни были они нашиты, все равно заметны. Значит, мало слуг.

– А если здесь живут сплошь бездельники и неряхи, которые работают, только когда над ними стоишь с палкой?

– Я рос в замке, знаю, как в подобных местах любят новизну. Стоит появиться свежему человеку, и на него в течение часа явятся поглазеть все. Любые предлоги измышлять будут, сто нагоняев получат, но примчатся.

– Где все… – повторил Харальд тоскливо, глядя куда-то вбок. – Пойдем, покажу.

Каждый край награжден и проклят по-своему. На востоке теплее, и сюда не добираются кочевники, зато север почти не знает моровых поветрий. Только в книжках читал я о том, свидетельство чему сейчас видел воочию. Черная каменная стела, похожая на вбитый в землю кол. На ней нет имен – их было бы слишком много, – только одна-единственная дата. Год эпидемии. Под памятником в глубокой яме тесно стоят металлические сосуды с пеплом умерших от чумы людей, прах вурдов и простолюдинов вперемешку. Над ними еще один слой пепла: тут не просто растопили снег, как это делают на обычных кладбищах, а сутки палили костер, будто хотели сжечь саму землю. Сверху положили каменные плиты и воздвигли обелиск, вбили глубоко, чтобы пронзить заразу в мерзлой земле, пригвоздить навечно, не дать подняться.

– Все здесь, – сказал Харальд. – Мои родители тоже. Мне не дали с ними попрощаться, даже взглянуть в последний раз не позволили. Зацепили крючьями и поволокли. Сейчас в замке остались те, кто пережил чуму.

– Когда закончилась эпидемия?

– Полтора года назад.

– Зараза не держится больше месяца.

– Но страхи людские живут дольше. Извини, что не сказал тебе сразу, но кто ж поедет в чумной замок. Потому и слуг новых набрать никак не можем. А тут еще этот призрак. Мои люди не испугались чумы, а выходца с того света… Один я не смогу держать Мёнлус.

Я понял. Если семья вурдов по какой-либо причине покидает цитадель, конец приходит и замку, и клану. Выморочное жилище отходит в казну, род считается пресекшимся.

– Надо было сразу тебе сказать, – каменным голосом произнес Харальд. – Теперь чувствую себя редкостной скотиной.

– Хеск Блумель отказался приехать?

– И звать не стали, – махнул рукой Харальд. – Ты же с ним общался…

Я припомнил с таким трудом заученные имена жителей Остейна и окрестностей, в этой саге больше не упоминающихся, и новых вопросов задавать не стал.

– Ты успеешь вернуться в город до темноты. Но лучше все же переночевать в замке, завтра с утра…

– Как закончу с вашими хрониками, так и поеду. Служителям своим только скажи, чтобы рано утром не будили.

На расставленные на полках книги я и смотреть не стал. Хотя очень хотелось. Но это ж стоит только подойти, как на глаза обязательно попадется что-то, что захочется взять в руки, раскрыть, прочитать хотя бы страничку. Вечером, а то и раньше меня, конечно же, найдут и вернут к реальности, но кто делом заниматься будет? Может быть, потом спрошу у хозяина разрешения…

Харальд сказал правду: летописи замка Мёнлус пребывали в безобразнейшем состоянии. Некоторые даже были записаны не на нормальных листах, а на каких-то обрывках, огрызках и свалены в короба без всякого почтения. Совсем недавно кто-то хотел навести здесь порядок, но то ли не успел, то ли счел труд непосильным. Идеально выглядели только записи, связанные с началом рода. Похоже, в это время в Мёнлус был призван или просто забрел хронист.

На первом листе тщательно нарисован герб. Форма щита не каноническая, вместо плавно скругленных дуг торчат острые углы ромба. Первой в роду Вермъер была женщина. Дамы не участвуют в сражениях и турнирах, а значит, не нуждаются в щите как средстве защиты. Не знал, что нежная подруга подарила королю Гуннару дочь. В Гербовнике об этом почему-то ни слова.

Я ожидал увидеть медведя Ильвъенгов, хотя бы и под перевернутой короной королевских бастардов, но посреди щита красовалась тонкая изящная лира. Король не смог оставить незаконнорожденной дочери свой герб, только имя[1 - Урсула – «медведица». На гербе правящего дома Ильвъенгов изображен медведь, идущий вдоль крепостной стены.]. Геральдического Дракона удостаивались первые вурды, соратники короля Хлодвига, вставшие с ним на рубеже. Здесь, на востоке, он почти не встречается. Это знак служилой или воинской знати, а в замке Мёнлус король Гуннар находил отдохновение, веселье и радость.

Урсула Вермъер. Ничем не примечательная вурдесса. Думаю, король сознательно держал девочку подальше от столицы и своего законного сыночка Карла, который был человеком настолько милым и добродетельным, что, еще будучи принцем, заслужил прозвище Проклятый. Урсула за престол не боролась, замуж умудрилась выйти за младшего сына соседа, Хагена Леръега. Родила единственного ребенка, сына. Смуту супруги пересидели в замке, никто их жечь и убивать не приходил. Скончались в глубокой старости, чуть ли не в один день.

Лишь одно яркое событие было в жизни Урсулы. Накануне свадьбы некто Сигурд Фебъерн, очевидно отвергнутый ухажер, собрал отряд отчаянных головорезов и двинулся к замку Мёнлус. До цитадели не добрался, был встречен на подступах Хагеном и его людьми. Битву выиграл удачливый жених, Сигурд сгинул бесследно. В замке сыграли свадьбу, а на другой день грянула Смута.

Потомки Урсулы унаследовали медлительный нрав прародительницы. В замке Мёнлус годами ничего не происходило, записи о рождениях, свадьбах и смертях перемежались сведениями о приплоде на кхарне и оброке, собранном с арендаторов. И ничего более.

Но у кого-то из этих спокойных людей случилось в жизни нечто, не позволяющее духу умершего мирно отойти под крыло Дода. И почему этот призрак прицепился именно к Урсуле нынешней?

А может, нет никакого беспокойного предка, а Харальд лукавит? Но что тогда помешало Вермъеру просто пригласить хрониста, чтобы навести порядок в архивах?

Дурную славу чумного замка его хозяин от меня и так поначалу утаил, но даже если бы эпидемия в Мёнлусе была в разгаре, я не мог бы отказаться от прямого приглашения. Долг хрониста – сохранить память, кажущуюся людям важной. Даже если дело касается одной семьи, а присутствие может стоить хронисту жизни.

За окном между тем окончательно стемнело. Лампа давала достаточно света, но мне уже до смерти надоели чужие брачные договоры и хозяйственные счета. К тому же мой учитель Торгрим Тильд всегда говорил, что слишком долго работать без перерыва вредно. Не заметишь, как устанешь и начнешь больше ошибаться и портить, чем делать дело. Если уж совсем не можешь без работы, то займись чем-нибудь другим. С документами я уже достаточно ознакомился, теперь можно поговорить с людьми.

Я поднялся, расправил плечи и отправился на поиски Харальда, Урсулы и прочих обитателей замка.

Где как, а в Къольхейме большая часть населения вечерами подтягивается на кухню. В замке Мёнлус всё оказалось так же. Дела закончены, утварь прибрана, освобожденная от готовки печь одаривает собравшихся теплом, но не жаром, и самое время для неторопливых бесед или сказок.

Даже Биргер присутствовал здесь и выглядел вполне мирно. Это на территории хозяев должен быть полный порядок, почтительность и трепет благоговейный, а в своем обиталище челядь вольна творить все, что не запрещено законами людей и Драконов. Тем более что и владетель замка не против.

Харальд, стоявший облокотившись о дверной косяк, приветливо улыбнулся и подвинулся, давая мне место.

На кухне слушали хеска Освальда.

– И на третью ночь пришел рыцарь к ледяному озеру, русалка поднялась на берег, и влюбленные были вместе до утра. А когда луна пошла на убыль и Унн собиралась вернуться обратно, Эгиль обнял ее и не отпускал. Тогда русалка начала уменьшаться и выскользнула из объятий, но рыцарь подхватил ее в ладони. И даже когда Унн обернулась водой, не отпустил, а бережно понес ту воду в пригоршнях в свой замок. Но надо же было такому случиться, что на пороге Эгиль споткнулся, и одна капля упала на землю!

Хеск Освальд замолчал и обвел слушателей горделивым вопрошающим взглядом: ну, мол, каково? Завздыхали пригорюнившиеся служанки, кухарка быстрым кошачьим движением отвесила подзатыльник захихикавшему мальчишке. Биргер уважительно кивнул. Урсулы среди собравшихся не было.

– Всю же оставшуюся воду рыцарь внес в свой замок и вылил на серебряный щит. И тут же встала перед ним Унн, и была она как живая девушка из плоти и крови. И прожили они долго, и люди славили красоту жены Эгиля, но была она всегда холодна, не добрая и не злая, никого не любила и не ненавидела, ибо капля, пролитая рыцарем на пороге замка, была ее сердцем.

Хеск Освальд замолчал. Слушатели тоже безмолвствовали, только тихонько вздыхали. Сочувствовали то ли рыцарю, то ли ставшей бессердечной русалке.

Очевидно, посиделки на кухне были традиционным завершением дня в замке Мёнлус. Хеск Освальд не стал больше ничего рассказывать, и народ, позевывая, начал разбредаться. Я подумал, не вернуться ли в библиотеку, но шастать ночью по чужому незнакомому жилищу, разыскивая свою комнату, не лучшая идея. Да и спать вдруг захотелось нестерпимо. Я в очередной раз спросил дорогу в свою комнату, пожелал всем спокойной ночи и отправился на отдых.