Одушевляющая связь

* * *

ТиВи всё время отдавала. Раздаривала всё, что у неё было: предметы, подарки, тепло, идеи свои.

И занятия (со взрослыми, в том числе) начинала всегда с дарений, с подарков, а потом вдруг говорила очень серьёзные вещи о таких значимых для нас ценностях, на которых, по сути, держится наша культура, наше человечество. Об уходе тепла в отношениях родительско-детских, о превращении их в какие-то деловые обязательства. «Ты посмотри мультик, а я пойду, дела сделаю, потом уроки будем учить, потом пойдём с тобой на английский…» И из семьи уходит атмосфера. (Она очень любила это слово – «атмосфера»).

Она говорила, что об этом надо кричать, в колокола бить, что уход душевного тепла, душевных умений, усилий – это трагедия для нашей страны. Оставьте нам только рациональное и пустите в мир, и мир исчезнет, потому что мы сразу друг друга уничтожим…

Я как врач каждый день сталкиваюсь с этой катастрофой. Она выражается, например, в том, какими темпами растёт число детей-аутистов и обычных детей с выраженными приобретёнными аутистическими формами поведения. В колоссальном росте детей с речевыми нарушениями, когда к семи годам у ребёнка не происходит становления внутренней речи, внутреннего диалога. Ушли бабушки, разорвалась связь с поколениями, с прабабушками, с песнями, с колыбельными, с личностно-значимой предметной средой… Катастрофически рано у многих детей теряется любопытство, способность удивляться. Всё это уже очень наглядно, но ещё толком не исследовано.

…Часто лекции ТиВи записывались. Она говорит серьёзные вещи, люди сидят и пишут, я тоже хочу записывать и не могу; она говорит настолько глубоко и красиво, что я увлекаюсь, слушаю, думаю. Записывать было очень сложно. Но наполнялась душа высоким и важным…

* * *

Проводя занятие с большой группой людей, она умудрялась наладить очень много личных контактов. Они начинались с каких-то её странных слов: «Мне ваши глаза очень знакомы… Мы раньше с вами не встречались? Я ваш взгляд помню, я его видела во сне».

Потом происходила такая вещь, что люди начинали с ней общаться как бы на другом, интуитивном уровне. Вот тут то и появлялась та загадочная атмосфера любви и тепла. В конце начинаем собирать вещи, а люди всё подходят и подходят: «А можно вам позвонить, можно с вами поговорить?»

Многие спрашивали: «Есть ли у вас методика проведения этого занятия?» Тивиша всегда отвечала, что нет, не знаю, не могу это записать: «Используйте то, что вам запомнилось, что вы услышали, почувствовали».

* * *

Она всегда говорила, что ребёнку очень мало просто говорить, объяснять и читать, детям надо давать какие-то вещи на осязание, на обоняние, на возврат тех чувств, которые вымываются цивилизацией.

Возникающий предмет обязательно наделялся смыслом; ТиВи задавала вопросы, дети отвечали, что они в нём видят. Так предмет становился живым; каждый ребёнок ассоциировал его с чем-то, с кем-то. Это становилось не просто яблоком, кистью винограда, а совершенно определённым, связанным с чем-то, что они когда-то пережили.

Помним, как хрустит яблоко, как оно хрустело в детстве, когда было большим и сочным. На таком занятии все могли взять яблоко и вместе хрустнуть. На «раз, два, три» почувствовать удивляющий вкус, «хруст» детства.

    Марина Кирносова

ТиВиЖе

В мыслях я постоянно возвращаюсь к нашим диалогам с мамой – «Тивишей». Вспоминаю, как мы придумывали новые занятия, уроки, обсуждали её статьи. И всё это продумывалось так, чтобы было понятно и детям, и взрослым.

Темы многих уроков возникали спонтанно, из жизни. Например, однажды вечером она услышала громкий плач девушки-подростка, переходящий в крик. Казалось, что случилось что-то страшное. Мы даже не успели ничего понять, а Тивиша уже выбежала спасать ребёнка на улицу. Через какое-то время она вернулась с озадаченным лицом. Оказалось, что девушка просто так смеялась в своей компании.

Тогда родилось занятие «Из чего сделаны мальчики, из чего сделаны девочки».

…Как-то ночью Тивиша подслушала, как я пою колыбельную нашей дочке (её внучке). Мне рассказали, что в старину до пяти месяцев младенцу напевали перед сном свои пожелания или перечисляли множество положительных качеств человека и таким образом «закладывали» их в подсознание. А я взяла «за основу» алфавит, и моя песня-колыбельная была приблизительно такой: «Ты моя самая Активная, самая ты Быстрая, самая Весёлая, самая ты Добрая!» И так далее с вариациями. Дочка с удовольствием засыпала уже к середине «алфавита». Мама моментально взяла это на «вооружение» и сделала серию игр, где дети обсуждали, рисовали, дарили черты и качества друг друга через игру.

Когда Женечке (ТиВиЖе – так стали называть Женю ученики Татьяны Викторовны после знакомства) исполнился годик, а Тивиши уже не было, наш папа подарил большие часы, где была фотография ТиВи, держащей Женю на руках. Она показывала, как горит свеча. Теперь и у нас есть свои часы, которые «бьют в дюжину»…

Я благодарна Тивише за то, что она была моей мамой, моим учителем, другом. Надеюсь, что то внутреннее действие, которому меня научила ТиВи, я с честью передам своей дочери и её внучке Женечке, и всё это будет продолжаться вне времени, вне пространства.

    Наташа Городилова

Когда происходит что-то важное

Я в гостях у ТиВи. Обхватив двумя руками большую кружку чая с лимоном, корицей и ещё чем-нибудь ароматным, сижу, отогреваюсь от первых наших южных холодов. Уже конец ноября. Темнеет рано, и я невольно поглядываю на часы, не поздно ли? В соседней комнате громкие голоса: Татьяна Ивановна (мама ТиВи) делает распоряжения насчёт завтрашнего дня, Татьяна Викторовна что-то отвечает, этот обрывками долетающий, шумный ритуал отхода мамы ко сну наполняет воздух чем-то очень домашним. ТиВи, которая сама стала бабушкой, бегает из зала на кухню, что-то относит, приносит… Татьяна Ивановна уже несколько лет с трудом перемещается по квартире, но ничуть не унывает. Голос сильный, властный. И открытый приветливый смех. На минутку ТиВи заглядывает ко мне. «Я сейчас маму уложу, и мы обязательно поговорим, мне столько надо тебе рассказать…» «Та-аня! Ну кому я говорю!» – зовут её из соседней комнаты. – «Что ты хочешь, Игорь, она фронт прошла, фронтовой врач», – весело объясняет ТиВи её командные настроения. И уходит ещё на полчаса.

У ТиВи в комнате никогда не было скучно. Оставаясь один на один с её комнатой, как и в этот раз, можно было подолгу рассматривать тысячи деталей, составляющих это волшебное пространство. Волшебное она любит, лелеет его и создаёт.

Было время, когда присутствуя на её занятиях с маленькими детьми, я даже возмущался такому тотальному завоеванию воображения ребёнка. Не допуская иронии, ТиВи приглашала девочку в большую картонную коробку, украшенную лентами и мишурой, как в её новый сказочный дворец или в дилижанс… Вместе с детьми, заливаясь от смеха, выводила к ним в круг самого настоящего «породистого скакуна», составленного из двух юношей под тряпочным балахоном с мотающейся головой счастливой коровы.

Её игра в волшебство была особой игрой. Я ведь и сам это не сразу понял, потому и сердился. Логичности действий, соответствию привычному, всему, что поддерживает формальную сторону наших отношений с окружающим миром, всему этому противопоставляется содержание. Такое, которое выходит за границы привычных форм.

Если любая палка может быть лошадкой, то тем более бенгальские огни становились звездопадом, а сувенирная книжечка-брелок волшебной книгой тайн.

Всеобъемлющее мировосприятие ребёнка всегда было главной заботой Татьяны Викторовны. Не потому, что она не любила или не хотела работать со старшими, напротив. Но из убеждения, что «неправильное детство» становится причиной «неправильной цивилизации», ТиВи шла к самым истокам.

«Я смотрю иногда на улице на эти бритые затылки с ушками, переходящие в спины, – сказала она мне однажды. – И никак не могу поверить, что там когда-то были тонкие мальчишеские шеи. Что с ними произошло, откуда они такие?»

На картинах и фотографиях в её комнате очень много тонких мальчишеских лиц. Даже Лихачёв с обложки «Огонька» смотрит каким-то по-мальчишески растерянным взглядом. Многих я узнаю, о многих наслышан, некоторые мне совсем не знакомы. Фотографии, книги, газетные вырезки и десятки, если не сотни разных предметов. В дальнем окне, заставленном цветочными горшками, безделушками, вазами, практически в забвении стоят два подсвечника – статуэтки в африканском стиле, так, ничего особенного, просто привлекли внимание. «А это… – перехватывает мой взгляд зашедшая в комнату ТиВи, – это мне подарили в какой-то школе. Знаешь, и школа была вся из каких-то таких изогнутых, замученных учителей, просто почерневших от безнадёги. А статуэтки так у меня и живут, я их, видишь, к самому окну поставила», – она извиняется за их импровизированную ссылку, но мы оба понимаем, что не всегда радостно на них смотреть после такой предыстории.

С ТиВи всегда рядом чужая беда. Дети из детских домов. Родители с трудными подростками (подчас сами куда труднее своих отпрысков.) И практически никогда никого из «сытых и чистых». Социально успешные люди не любят выходить за границы формального мира. Больше всего их раздражают такие, как ТиВи. Не будь у неё стольких друзей, такого круга признания, её давно объявляли бы сумасшедшей. ТиВи очень боялась печатного слова. Её мир всегда был воздушен, неуловим, пластичен… а уложенный в предложения и абзацы, он (как опасалась она) потеряет главное – бескрайность. Но писать согласилась. «Надо говорить о Детстве. На всю страну! Хотя бы потому, что стыдно молчать». «Мне кажется, что на меня из прошлого смотрят старики и бабушки, и мои, и даже какие-то незнакомые мне старые люди. Знаешь, с таким вот мудрым взглядом, который был у людей прошлого века. И они ничего не говорят. Но я всё понимаю, и тогда я готова хоть на телевидение идти. Мы что-то теряем, Игорь, понимаешь, безвозвратно… То что они знали, то что они отдавали своим внукам. Эту мудрость безвременья. Сказки… Любви…».

…Уж если у нас получался задушевный разговор, то мы с ТиВишей могли разговаривать долго, иногда за полночь. И всё не могли разойтись… «Подожди, не торопись, должно произойти что-то важное. Не здесь – там». Она заговорщицки посмотрела на меня поверх очков и показала рукой вверх. «Ты знаешь, как я называю это время года? Это Сиреневень! Ты не замечал, что это необычное время? Вот как раз такое», – и мы оба стали смотреть в ночное окно.

С неба срывался редкий снежок, он припорашивал углы домов, волнами пролетал под жёлтым фонарём, освещавшим опустевшую улицу. «Это время, когда один год уже закончился, а другой ещё не начался. И дни такие, как бы сиреневые… В это время надо покупать ёлку и готовить подарки…»

Мы молчим, смотрим в окно, и оба чувствуем, как что-то происходит. «Ну вот, – улыбается ТиВи, – теперь можешь идти. Нет, погоди… Раз уже Сиреневень, вот, возьми это. Это знаешь, какая замечательная свечка! Её мне подарила мама одного потрясающего ребёнка. Она будет очень тепло гореть, вот увидишь. Ну всё… Пока, пока, мне завтра в собес с самого утра, мама какие-то там льготы усмотрела, которые ей положены. Надо идти выяснять».

Мы прощаемся, и я ухожу в Сиреневень…

    Игорь Курочка

Человек соединяющий

В гости Татьяна Викторовна приходила с большими сумками, где лежали самые разнообразные предметы: книги, фотографии и подарки, еда для людей, корм для собак, постоянно какой-то реквизит, а то и целые декорации её занятий, как она называла свои семинары и лекции с учителями и родителями. Но «читать» лекции, просто что-то традиционно объяснять, не могла. Её мысли «вытворялись» – наглядно, символично, образно, осязаемо.

Она была по-анархистски свободна, неуправляема и асимметрична во всём: писала вкривь и вкось, а то и по диагонали, предпочитала неровно нарезанную бумагу и – больше давала, меньше обижалась, острее переживала.

Её любимое слово было «потрясающий»…

Татьяна Викторовна всегда ездила поездом, в плацкартном вагоне. И всегда привозила из поездок какие-нибудь истории. Последняя, которую она мне рассказывала, была про солдатика. Парень, совершенно простуженный, ехал под Новый год из части в часть, а на пути следования поезда стоял его родной город. И как же он переживал, что нельзя сообщить об этом маме! Ни телефона, ни денег. Татьяна Викторовна, как только вышла из вагона на своей станции, дала по указанному адресу срочную телеграмму в другой город. И вскоре получила ответ: мать и сын встретились. «Представляете?!» – Она радовалась как ребёнок.

Для неё это было естественно – соединять людей, вообще соединять. При нашей последней встрече она похвасталась так же по-детски непосредственно, что наконец-таки смогла придумать, как объяснить детям пятого класса, что такое совесть. Она соединила две человеческие фигурки из плексигласа – одну мутную, другую прозрачную – через две точки, сердце и живот, резинкой. Это были Человек и его Совесть. И, рассказывая разные истории, она показывала, что бывает, когда человек убегает или расходится со своей совестью, как происходит натяжение пуповины, которой они связаны. Ей-богу, в этот момент мне захотелось оглянуться и посмотреть, а где же моя собственная, в поле ли зрения, не опасное ли возникло натяжение…

Приходя в гости, ТиВиша приносила с собой много всего, но что-то и уносила: красивую коробочку, обёрточную бумагу, ненужную старую безделушку, которую она уже видела важной деталью будущих педагогических спектаклей. И еду – уже для какой-нибудь другой собаки…

    Анатолий Берштейн

Чтобы можно было пережить зиму

В наш последний разговор ТиВиша рассказывала о дарении первого снега, сборе одуванчиков и расспрашивала меня о необычных семейных традициях. Речь зашла о летнем лагере, она попросила: «Привези много широкой бумаги – ватман, обои. Мы будем закатывать варенье!» – «Какое варенье?» – «Ну ты же помнишь, чтобы хорошо пережить зиму, нужно закатать домашнее вкусное варенье. Мы на этих листах нарисуем огромные банки. И все туда нарисуют, напишут то, что с ними хорошего произошло в лагере. Что они увидели, что открыли для себя. И мы это закатаем. И это будет греть всю зиму. И поможет её пережить».

    Юлия Ремпель

Событие детства