Чардаш смерти

– На! – сказал он кому-то. – Пригодится, если перевязать.

Потом он намотал на кулак её косу и так поддёрнул кверху, что ей пришлось подняться. В глазах плясали разноцветные искры, а он тянул её за косу назад, заставляя изгибаться. Солнце больно ударило в глаза. Где-то совсем рядом завопила коза. Лязг железа. Громкий хлопок – и животное умолкло. Стало слишком тихо и совсем уж, нестерпимо больно.

– Зачем вы? – простонала Анюта. – Я же своя…

Боль стала утихать, но теперь перед ней появилось гладкое, продолговатое, опалённое солнцем лицо. Белые брови над синими глазами походили на огромных мучных червей. Анюта видела этого человека раньше. Давно. Однако она хорошо запомнила Матвея Подлесных.

* * *

Аня Сменщикова перешла в шестой класс, когда ей поставили диагноз сколиоз. Да дело не в диагнозе, а в ногах, которые болели. О сдаче норм ГТО не могло быть и речи. Тогда мать повезла её в лес. Куда-то на границу с Курской губернией, к знахарю Матвею. С тех пор прошло несколько лет, а человек этот нимало не изменился, только борода его стала совсем белой, как у деда Мороза.

– Вы – дед Матвей. Знахарь, – прошептала Анюта. – А я…

– Ты – директора школьного дочка, – ответили ей румяные губы.

– Бельё невинной девушкой пахнет, – сказал Голод. – Мытарь, ты не хочешь?

– Никто не хочет, – сказал дед Матвей и улыбнулся.

Улыбка его показалась Анюте ласковой, однако он по-прежнему держал её за косу.

– Посмотри-ка, Колдун, у неё панталоны тонким кружевом отделаны. И это под крестьянским-то платьем!

Чья-то рука ухватила её за ногу повыше колена и тогда Анюта решилась. Она наугад пнула того, кто ползал у неё под ногами. Вероятно, это был Гроб. Тут же её тело пронзила невероятная боль. Ах, зачем она послушалась матери? Зачем не избавилась от косы? Руки её всё время оставались свободными и, превозмогая невероятную боль, она, ослепшая от слёз, вцепилась в белую бороду своего мучителя.

– Вяжи её лоскутами!

– Колдун, где твоё зелье?

– Клади её поперёк седла!

– Погоди ты, Мытарь-нетопырь! Надо сначала слить!

Кто-то ударил её под вздох и она распахнула рот, желая глотнуть горячего, насыщенного черной пылью, но такого необходимого сейчас воздуха. Вкус его оказался горше полыни. Анюта закашлялась. Рот наполнился обильной слюной.

– Погоди! Так она здохнется, – проговорил Колдун. – Клади её на бок. Вот так!

Совсем скоро спелёнутая по рукам и ногам собственным платьем, она лежала на обочине просёлка. Безжизненные, подёрнутые серой поволокой, глаза убитой козы в упор глядели на неё. Пахло утробной гнильцой. Знакомый, страшный запах. Так пахнут кровоточащие раны. Она смаргивала слёзы. Они были так же горьки, как и её слюна, но она радовалась им. Горько-соленая влага вымывала из-под век колкие частички пыли. С каждым мгновением зрение её прояснялось. Наконец она смогла рассмотреть всех четверых своих мучителей, которые расположились на противоположной стороне просёлка. Теперь, когда они обнажили свои страшные лица, она испугалась по-настоящему. Тугие пелёны, не давали простора истерике. И хорошо, что они её спеленали, иначе никак не совладать бы со страхом.

Тот, кто примчался к ней первым и которого товарищи именовали Голодом, имел голый, белый гладкий череп. Глаза его прятались столь глубоко, что разглядеть их не представлялось возможным. На месте носа зияла продолговатая дыра. Рот походил на складку дубовой коры. На тонкой шее зачем-то болталась верёвочная петля.

Второй, тот, кого называли Гробом, имел длинные до колен суставчатые руки, больше походившие на конечности насекомого, большую, шишковатую голову, украшенную острыми ушами и длинным, ниспадающим на верхнюю губу носом. Всё это каким-то невероятно уродливым образом крепилось к тщедушному, горбатому телу. Гроб перемещался боком, неестественно изгибая кривые ноги, и едва не касался ладонями земли.

Третий – Мытарь – всё ещё сидел верхом на своём тощем скакуне, но теперь он показался Анюте огромным, тучным, застывшим. Широкое его лицо с огромными, как кофейные блюдца, глазами было черно. Волосы стояли торчком, образуя над головой причудливую корону, чем-то напоминающую оленьи рога.

Колдун же показался ей невероятно красивым, высоким, статным, юным. На смену невзрачной, крестьянской одежонке явилось блистающее бело-золотое одеяние более уместное для былинного героя, но не для безродного бродяги – жителя хопёрских лесов. Как-то возвысился он, расправил плечи, поднял подбородок, смотрел с открытой отвагой, по-орлиному.

Анюта моргала глазами – иных движений она, плотно спелёнутая, не могла сейчас себе позволить.

– Она смотрит на нас, – сказал Голод.

– Пусть смотрит, – ответил Колдун.

– Она запомнит нас, – сказал Мытарь.

– Ненадолго, – отозвался Колдун.

– Мы убьём её прямо сейчас? – спросил Гроб.

– Зачем? Она ведь не может больше сопротивляться. Она безоружна. Я не убиваю детей. Я вообще никого не хочу убивать, – сказал Колдун.

– Тогда её убью я! – Гроб оскалил мышиные зубки, а Мытарь поднял карабин и прицелился.

Чёрный зрак дула уставился на Анюту. Сейчас Мытарь нажмёт на курок, из потусторонней черноты выпорхнет алая пичуга и её мучения закончатся. Анюта, в ожидании хлопка, на миг прикрыла глаза, но услышала лишь глухой стук и стон. Когда она открыла глаза, Мытарь уже валялся на земле, корчась под ударами тяжёлых сапог Колдуна. Гроб и Голод стояли неподалёку. Экзекуция была не долгой, но жестокой. Через минуту, с невероятным для такого тучного человека, проворством Мытарь вскочил на ноги.

– Начальник прав, Мытарь, – говорил Голод, помогая товарищу взобраться в седло. – За каждого диверсанта полагается плата. Или забыл?

– Господин комендант платит и за мёртвых, – совсем по-детски шмыгая носом, проговорил Мытарь.

– За живых – дороже, – сказал Гроб, ловко вскакивая в седло. – Эта одна их тех баб, которые подорвали пути за Песчанкой.

– Тех уже повесили, – возразил Мытарь.

– Их было трое, а повесили двоих, – сказал Колдун.

– Аа-а! Ы-ы-ы! – взвыла Анюта.

– Что это с ней? Твоё зелье не действует, Колдун!

– Услышала о казни товарок. Агитпроп Красного профессора даёт сбои! Плохо прокачал ученицу Родион Петрович!

– Аа-а!!! Ы-ы-ы!!!

Её заставили замолчать удары под в здох и по голове.

– Нет!!! Не убивать!!! – взревел Колдун, и избиение прекратилось.

– Клади её поперёк седла, Голод. И смотри!.. – скомандовал Колдун.

– Знаю, знаю…

Анюта снова зажмурилась, когда страшный человек приблизился к ней. Её подняли, пронесли, уложили. Рёбрам стало больно, сердце колотилось в горле, голова налилась кровью, вопить, взывая к милосердию не было сил. Но вот конь принял с места, и она провалилась в душное небытие.

* * *

Её привело в чувство ощущение высоты, словно какой-то бессмысленный шалун усадил её на высокую ветку, или она сама по какой-то нечаянной прихоти взобралась на шкаф. Анюта твёрдо знала главное: земля где-то внизу, довольно далеко. Ступни утратили контакт с почвой и теперь опирались на шаткую, малой площади поверхность. Неловкое движение – и ты упадёшь или повиснешь. Она опасалась шевельнуться – сейчас самое главное не потерять равновесие. Напитанный зноем сквозняк овевал её тело. Значит, она, скорее всего, находится под открытым небом. Человеческие голоса звучали совсем рядом, но они доносились откуда-то снизу. Надо открыть глаза и осмотреться. Необходимо понять, что происходит. Но голова бессовестно кружится, будто она всю первую половину субботнего дня каталась в городском парке на карусели. Дурнота мешает телу сохранять вертикальное положение. Хочется прилечь. Однако опаска пусть неопытной, но разведчицы, мешает осуществить желаемое. Пытаясь совладать с собой и получить хоть какую-то информацию, она прислушивается к голосам.

– А теперь как она видит нас?