Стена плача

– Ты меня гонишь? – Она обиженно распахнула глаза.

– Я? – Алексей сел на диване, глядя на нее с тоской и безнадежностью. – Ты что, Малыш? Будь моя воля, я бы запер эту дверь и никуда бы тебя не выпустил.

«Так запри», – хотела сказать она, но промолчала, сглатывая подступивший к горлу комок.

– Нельзя, – совсем тихо произнес он, будто услышав ее немую просьбу. – Ты потом себе не простишь. И меня возненавидишь.

Ася кивнула, не отрывая взгляда от его лица.

– Ну вот, опять сопли. – Его пальцы пошарили под подушкой и извлекли на свет довольно чистый носовой платок. – Давай вытри глазки. И носик. – Алексей улыбнулся ей, точно ребенку. – Завтра придешь?

– Да, в это же время.

– Ну и ладно. – Он осторожно обнял Асю за плечи и подвел к двери. – Зонтик, надеюсь, у тебя есть?

– Есть, – она похлопала по сумке.

– Молодец. Погоди, я Пестрого подержу на всякий пожарный, а то он у меня парень суровый.

Алексей вышел во двор, поднял с земли тяжелую металлическую цепь и отвел пса в сторону. Потом помахал Асе рукой.

– Бывай, до встречи.

10

Дождь застиг Асю, когда она подходила к автобусной остановке. Он ливанул сразу, без подготовки, не по-осеннему обильно и яростно. Казалось, вот-вот, точно в мае, засверкает молния и грянет гром.

Тротуар тут же покрылся глубокими лужами. Утопая в них, к козырьку остановки со всех сторон бежал народ, тщетно стараясь защититься зонтиками от холодных водяных струй. Ася, хоть и была в пяти шагах от спасительного укрытия, успела промокнуть до нитки.

Подкатил автобус. Она с трудом втиснулась в салон, пробралась вглубь, к самому окну, и ухватилась за металлический поручень.

Сзади напирали еще не вошедшие пассажиры. Кто-то больно толкнул Асю в спину, так, что она, покачнувшись, едва удержалась на ногах. При этом ее сумка заехала в бок стоявшей рядом толстой тетке в кожаном пальто с капюшоном.

– Пьяная, что ли? – тотчас же громко возмутилась та. – Держаться надо, не в такси, чай!

– Простите, – проговорила Ася, поправляя сумку.

– Видать, слепая! – не унималась толстуха. – Люди ж вокруг, купи себе «Мерседес» и езди!

– Да хватит вам, – неожиданно произнес суховатый благообразный старичок, сидевший перед ними на месте, предоставленном инвалидам и пассажирам с детьми, – что вы, ей-богу, как на базаре! Девушка нечаянно оступилась, посмотрите, сколько народу вошло на остановке.

Тетка с неохотой отвернулась, продолжая бормотать что-то неразборчивое себе под нос.

Ася улыбнулась старичку:

– Спасибо за поддержку.

– Пожалуйста. Вы, между прочим, совсем мокрая. Долго гуляли под дождем?

– Нет, всего пару минут. Но хватило.

– Да, поливает будь здоров, – старичок кивнул на стекло, сплошь залитое водяными потоками. – Домой придете, сразу полезайте в горячую ванну. Испытанное средство: я всю жизнь геодезистом проработал, вечно на природе, под открытым небом. Намокнешь, намерзнешься, как цуцик, и простуда тут как тут. Только банькой и спасался. Вам ехать-то далеко?

– Порядочно.

– С работы возвращаетесь?

Ася кивнула.

Старичок замолчал, сосредоточенно выглядывая что-то в сплошной пелене дождя. Потом снова обернулся к ней.

– А работу, по всему видать, любите. Я угадал?

– Угадали.

– То-то. – Старичок довольно усмехнулся. – Личико у вас такое сияющее, даже смотреть приятно. Я вот скоро выйду, через две остановки, так вы садитесь на мое место. Садитесь, не стесняйтесь, а те, которые злыдни, пускай постоят, – он покосился в сторону толстухи.

– Спасибо, – в ответ засмеялась Ася.

Бесхитростный комплимент старика отчего-то доставил ей огромное удовольствие.

Значит, это видно! Видно, какое у нее счастливое, сияющее лицо. Еще бы ему не сиять, если внутри словно тысяча воздушных пузырьков взлетает – так легко и хорошо, что хочется оторваться от земли и парить, раскинув руки, точь-в-точь как влюбленная Бабочка в танце.

Как странно, что она совсем не чувствует раскаянья, угрызений совести, страха! Исчезли тяжесть и сомнения последних недель, будто, решившись отыскать сторожку, Ася выполнила предназначение свыше…

Старичок поднялся и стал пробираться к выходу. На его место тут же грузно плюхнулась толстуха.

«Пусть сидит, – без злости подумала Ася. – Пусть всем вокруг будет хорошо. И этой тетке-скандалистке, и худенькой девушке в голубой курточке, то и дело тревожно поглядывающей на часы, и симпатичному веснушчатому парню в наушниках, слегка покачивающемуся в такт музыке, доносящейся из плеера, – всем».

Она прикрыла глаза, стараясь вспомнить лицо Алексея, его манеру смешно, уголком, сводить брови, голос, тихонько зовущий ее по имени.

Никто никогда не называл ее Настей. Только однажды, давным-давно, когда Ася была совсем маленькой и занималась в балетном кружке при Доме творчества.

Их преподавательницу звали Мария Владимировна. Это была немолодая суровая женщина, одинокая и бездетная. Она больно тыкала Асю кулаком в спину, заставляя держать осанку, и требовала изо всех сил тянуть носок.

Ася ее очень боялась. Едва та подходила, вся сжималась, мышцы у нее деревенели, и она не могла выполнить даже самый легкий элемент.

– Настя! – строго окликала учительница. – Опять спишь! Работай, не расслабляйся.

Ася старалась, но у нее ничего не получалось.

– Ваша Настя способная, но рассеянная, – докладывала Мария Владимировна матери.

– Она у нас вообще-то Ася, – вежливо поправляла та, но балетмейстерша почему-то пропускала эту фразу мимо ушей.

А потом был городской конкурс детских самодеятельных коллективов, и Мария Владимировна почему-то поставила Асю в самую первую пару.

Во время выступления Ася несколько раз поймала на себе пристальный взгляд одного из членов жюри, мрачноватого, губастого дядьки в смешных, старомодных очках на мясистом носу, и очень испугалась. Она была уверена, что танцует из рук вон плохо, и Мария Владимировна никогда больше не пустит ее на сцену, если вообще не выгонит из кружка.