Оценить:
 Рейтинг: 4.6

Дай на прощанье обещанье (сборник)

Год написания книги
2013
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 13 >>
На страницу:
5 из 13
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Всю свою жизнь она только и делала, что пыталась вырваться из замкнутого круга обстоятельств, определенных самим фактом, как считала Зоя Семеновна, ее «неблагородного происхождения». Наделенная от природы недюжинными способностями, она могла бы горы свернуть! А на деле все ее силы были отданы тому, чтобы переписать свою биографию набело.

«Какие крестьяне в роду? Никаких крестьян! Отец кучер? Так это же не крестьянин. Уклад один и тот же?! Хозяйство?! И что? Уклад один, а косточка другая».

Для этого даже итальянцы были придуманы, непонятно откуда в поволжской деревне взявшиеся…

Не помогла придуманная биография!

В двадцать с небольшим – вдова с двумя детьми, да еще и мать на ней… Ладно хоть старушка была нестроптивая.

Потом вот – Тося. Но женское ее, позднее, выстраданное счастье дети укоротили. То женятся, то разводятся, то пьют, то гуляют. Попьют-попьют, погуляют-погуляют, а потом – давай, мать, лечиться вези! И ведь еще упрекают, мол, Юрочке – третьему – все самое лучшее. И баян, и служба в Германии, и девчонки-отличницы. А кто виноват? Кто виноват, что не им все самое лучшее? Она виновата? Говорила: «Не женитесь!» Силком ведь никто не тащил! И что вот теперь? То рубль, то два. Работайте! Работайте, детки мои дорогие. Отец вот ваш работает, и вы работайте. И нечего водку жрать. Водка еще никого счастливым не сделала! И вас не сделает.

Опять же – город… Сначала деревня не та, теперь город не тот! Не хотела в нем жить Зоя Семеновна и всю свою жизнь лелеяла мечту о переезде в Москву. Один обмен за другим срывался. Но Зоя Семеновна не отчаивалась. А потом ей приснился он. Стоит она в храме Василия Блаженного, и вдруг входит Сталин и строго так говорит:

– Никогда тебе, Зоя, не жить в Москве.

И надо же, как в воду глядел Иосиф Виссарионович. Не жить! Точно. Борька-голубятник, ювелир, и тот в Москве не прижился. Жена выгнала. Домой прикатил. Таскается теперь туда-сюда. Только деньги зря разбрасывает. Не нужен он в этой Москве никому. Здесь хоть бы нормальную женщину нашел. А где ее найти? Три сына у Зои Семеновны, а ни одному с женой не повезло. Зато сами выбирали. Вот и навыбирали…

Пока грустные мысли прыгали в Зоиной голове, ее умелые руки просеивали муку, замешивали тесто, строгали начинку для пирогов. Руки жили отдельной от головы жизнью, и в том было Зоино спасение. Она никогда не унывала. Грустила, тосковала, сетовала, но при этом все время что-то делала. Не знала она, что такое прилечь, прикорнуть, ко двору спуститься, на лавочке посидеть, о том о сем с соседками потрещать.

– Я что, бабка?! – объясняла Зоя Семеновна внучкам свое нежелание сидеть рядом со старухами. – Мне что, делать нечего?

Девчонки смотрели на нее во все глаза и наперед знали ответы на все вопросы:

– Конечно, не бабка. Конечно, есть чего.

Но на предложение пойти с ними в кино, благо кинотеатр неподалеку, Зоя обычно качала головой и говорила с наигранной грустью:

– Я – пожилой человек… У меня больные ноги.

И у внучек не укладывалось в голове, как этот «пожилой человек с больными ногами» пять минут назад поменял обивку у всех стульев в доме и устроил своим любимицам разнос, услышав, что те называют ее между собой бабушкой.

– Какая я вам бабушка? – возмущалась Зоя Семеновна, величественным движением взбивая прическу. – Бабушки – это чужие тетки, что по улицам ходят да на лавках у подъездов сидят. А я – бабуля, – подводила она итог и упорно не откликалась, если кто-нибудь называл ее бабой Зоей или просто бабушкой.

– Распустили детей! – жаловалась она мужу. – Иду по двору, а мне кричат: «Бабушка!» Я сразу к родителям…

– Зачем? – недоумевает Тося.

– Затем! Чтоб детей правильно воспитывали, а то привыкли, как в деревне: «бабки, дедки, мамки, папки».

– Ты сама из деревни, – напоминает тот еле слышно, побаиваясь бурной реакции жены.

– Из какой это я деревни?!

– Из Ишеевки, – стоит на своем Тося.

– А где мне было жить-то? Где?! Двое детей. Кормиться надо. Мать на мне. И я ее, между прочим, ни разу мамкой не назвала. А отца, пока жив был, на «вы» называла. Вот как тебя, Юра. Зато городские: «бабки, папки…» Срам один! «Ба-а-абушка!»

– Нельзя так, Зоя, – журит ее муж, не видящий ничего страшного в употреблении вышеуказанного слова.

– Расскажи мне еще, как можно! – обрывает его Зоя Семеновна и уходит в комнату в поисках очередного дела.

А их – миллион. За всю жизнь не переделать! Дай бог, чтоб подольше и побольше.

Пока Зоя стряпает, Тося дремлет, периодически вздрагивая от резких звуков, доносящихся из кухни. Бац! Чего-то в раковину свалила. Чпух-х-х – духовкой хлопнула. Никакого покоя. Минуты не посидит и другим не даст. То одно, то другое. Все надо. До всего есть дело. Не человек, а одна суета. Живут же люди! Доживают свой век потихонечку, не спеша, и другим не мешают.

– А мне мешают! – скандалит, вывалившись из окна, пучеглазая Пульчинелла и обещает отравить треклятых кошек, орущих под ее окном.

– Успокойся! – одергивает ее дочь и ставит перед матерью чашку с чаем. – Пей вот!

– Сама пей, – огрызается Пульчинелла и с ненавистью смотрит на располневшую после сорока пяти Розу. – Ты себя в зеркало видела? – заходит она издалека.

– Видела.

– А чего ты в нем рассмотрела-то? Один бок? Еще удивляешься, замуж никто не берет! Жрать меньше надо, а то мужика раздавишь!

Розе, унаследовавшей от матери водянистые на выкате глаза, обидно. Так-то Бог ничем особым не наградил, а тут еще эта… Всю плешь проела. Поедом ест и не подавится.

Розины мысли написаны на лице. И сообразительная Пульчинелла догадывается, о чем они, эти мысли проклятые.

«Неблагодарная!» – собирается выкрикнуть Роза, но сдерживается и смахивает со стола крошки в ладонь.

– У тебя что? – интересуется она. – Рот дырявый?

– Зато не воняет, – мерзко хихикает Пульчинелла и чувствует себя на коне. – Хайло-то прикрой, а то простудишься.

– Мама! – не выдерживает Роза и швыряет полотенце на стол.

– Я уже пятьдесят лет мама, – напоминает дочери Пульчинелла и со свистом втягивает в себя кипяток. Обжегшись, свирепеет. Вскакивает, хватает чашку и выплескивает ее содержимое из окна.

Кипяток попадает на пригревшихся на подвальной решетке кошек, и те с визгом бросаются врассыпную.

– Ведьма! – кричат напуганные кошачьим мяуканьем дети и бегут прочь от греха подальше.

– Ведьма и есть, – не выдерживает Роза, уставшая от материнских выходок.

– А чего ж рядом с ведьмой живешь? Не страшно? – крадется вдоль кухонной стены Пульчинелла и, скорчив жуткую рожу, омерзительно воет.

– Прекрати немедленно! – пугается Роза. – Перед людьми стыдно.

– Перед людьми? – невинно переспрашивает Пульчинелла и разводит руками. – А чего ж стыдно-то? Али я кого-нибудь отравила? Али со свету сжила?

– Прекрати! – снова просит ее дочь и смотрит поверх материнской головы.

– Чего в глаза не смотришь?! – подскакивает на месте Пульчинелла, чем неожиданно парализует Розу. Та медленно переводит взгляд и замирает в ожидании. – Боишься, что ли? Не бойся, доча. Не ведьма. А то давно бы подсыпала тебе что-нибудь. Успела бы, пока ты меня сама со свету не сжила.

Роза становится пунцовой от обиды и делает шаг назад.

– Ты думаешь, я не вижу? – скрежещет Пульчинелла. – Не вижу, как ты морду-то воротишь и ноздрями двигаешь, когда мимо меня проходишь? Думаешь, не знаю, о чем Бога каждый день просишь? Зна-а-аю. Только не допросишься. Еще тебя переживу. А то удумала: умрет мать, буду делать, что хочу. А хотелки-то нет! – мерзко хихикнула старуха. – Нет ведь?
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 13 >>
На страницу:
5 из 13