Пружина

– Кто?

– Главный механик из Улыма.

– Выше мастера не дали!

– А что так?

– Никто там не умеет работать… Кроме начальника цеха реализации. Молодая, красивая! Цех – одни брёвна на вагонах и в штабелях! Грубые дядьки, а руководит дама! Её бы к нам технологом. Никитина Елизавета Филипповна. Хорошие кадры нужны.

– …а она – хороший? Ну, я имею ввиду, не только красивая…

– Да! Толковая…

Корнев опять берёт человечка, – не оживёт? Нет. Кладёт немного нервно, легонько оттолкнув. У Петра Иванова гримаска: горюет из-за ерунды! Гавриил (деды, как дети) с виду неуклюжими руками пристраивает маленького к окну, будто для того, чтобы он мог общаться с большими.

– Мастерить люблю, – оправдывает своё поведение Корнев.

– Было бы желание…

– Ты прав, дедушка, – холодным тенорком молодой. – Это изделие кто-то сварганил, не имея никакого желания.

– Знамо дело! – кивает Гавриил.

– А желание надо пробудить, открыть родник творческих сил! – Парень под хмельком.

– Как у реки?

– Да, только в человеке!

– У реки родник быват не понять, где. У одной – из горы бьёт, у другой – в сарче-болоте кроется, у третьей – в роще глухой… – Дед глядит на Корнева, которому по нраву его слова.

– Из какой такой рощи, из каких таких дебрей… Скажешь, дед… Надо привлекать к творчеству… Трудно нам, руководителям: инертность! У нас в Елани два-три инициативных работника. Таких, как вы, Степан Михайлович, нет. Но я, увидав вашу работу в Напалкове, беру с вас всю зиму пример…

Из Елани, откуда оратор, помнит не этого Иванова, а их директора-крикуна: «Неужели и тут людей нет? …И тут автоматика?!»

– У предметов – двигатели стандартные, – кивок на игрушку. – А у людей, как у рек, индивидуальные. Прав дед, всякая река по-разному начинается, – выводит не в лад с лекцией о «привлечении к творчеству».

– Людей надо мобилизовывать! И мне удивительны, Степан Михайлович, какие-то древние идеи.

«А я знаю, откуда мой ручей?»

– …вдохновились мы вашими успехами, а в Комбинате тянут: проект не утверждают, заказы не берут. Мы летом монтаж планируем…

Надо было в плацкартный вагон. Там нет руководителей. Дед – непонятно, как тут. Наверное, отец он какого-нибудь… руководителя?

– Говорят, – тихо в гремящем вагоне, – реконструкцию вам по блату… – Лицо потное, с виду пьян, но трезвее не бывает.

– Мы вкалывали. Вот этими руками всё: и брёвна пилить, и детали сваривать, и автоматику отлаживать… – Руки у Корнева не маленькие, но не вполне рабочие: пальцы у ногтей тонкие.

– Вы, Степан Михайлович, – вне критики. Нам бы такого руководителя.

Наконец, молодой говорливый попутчик кладёт на верхнюю полку куртку (цвета какого-то флага), и сам туда.

Дед стерёг, когда угомонится парень…

– Человек-то не волен быват, не знат, чё у его тама, – пальцем – себе в грудь. – Вот я тебе одну побывальщинку… В том годе у нас на Увале мулельщик[1 - – сплавщик леса;] на снегоборьбе робит: метель, и таки намёты, которы выше кровель. У меня он квартирует. Говорит: утомлён на реке брёвна багром толкать, уеду в город. Но только река открылась, – на крутояр. Манит его к берегу кака-то сила. И – обратно убёг на лесосплав. Задумал одно, а вышло друго. «Тянет вода», – говорит. Находят утопленника, его, моего подворника. В майдане[2 - – омут (Русские говоры Среднего Урала).] закрутило. Чуял – не сдюжит, а лез, вот и непонятно: волен он был либо нет?

– Хоть выкинь в окно, – кивает Корнев на игрушку.

Деда удивляет реакция, но не дознаётся:

– Маленьку – отвёрточку! У меня – в котомке. В Отрадьеве почту отдают, можно и успеть. Мне возят в ремонт часы с других станций.

– Мудро говоришь, дед.

– К балабольству навычки нетука, – (о молодом технике).

У окон темно, будто они в туннеле.

Дорога (говорят – новая) проведена двадцать лет назад логами, гарями, тайгой. Поезда в двух направлениях, – с юга – на север и с севера – на юг. Железнодорожная ветка одна: Елань, Отрадьево, Увал, Напалково, Улым… Леспромхозы. Управление, главная контора, кратко – Комбинат – в городе.

Начальник довольно молодой. Сегодня с ним такой разговор:

– Были в Улыме? Видели?

– Был-видел. От станции – улица мёртвая. Ветер – в домах. Какой-то парнишка: «Дома будете ломать?» В одной квартире – собака, щенята. «Кормлю. Мамка не велит в дом». Ведёт он меня на другую сторону железной дороги. Там прямые улицы с нормальными домами. И клуб из стекла и бетона (не деревянный!) Добротные коттеджи. Универмаг, гостиница… Но работать там надо во всю силу…

– Вы ведь художник?

– Да. Хотя нет.

– Говорят, болели?

– На лыжах бегаю.

– На охоту?

– Нет, я не люблю убивать.

– Марию Ивановну на ту же должность…

Большой босс, но пренебрёг кое-какой не официальной информацией. С Марией Ивановной такое… Ей не работать руководителем.

– Будете там… с мальчиком собаку кормить…

Выйдя из Комбината, шагает Корнев тротуарами, вдоль которых вода. Хорошо! Но ровно до той минуты, когда упадёт человечек. Будто поставив на его живучесть, как на карту, и уверенность, и радость, проиграл…

И не бегает он на лыжах, а ходит. А с Марией беда… Да и он непутёвый… Шёл, шёл, ноги подогнулись… «Знал, не сдюжит, а лез». Нырнуть бы во мрак летящий мимо, в иной мир, как в реку. Рука вцепляется в вагонную полку. Да, не волен человек.