Когда-нибудь я ее убью

– Зовут ее как? Фамилию знаешь? – пенсионер величаво покачал головой, глянул Егору за плечо. Пришлось обернуться – врач и фельдшер укладывали девушку на носилки, на лице «неизвестной» Егор заметил кислородную маску. Готово дело, сейчас ее загрузят в машину и «газель» полетит по городу, наплевав на правила движения, с воем полетит, с горящей «люстрой», по встречке, по разделительной – как придется. Неизвестная.

– Она из машины с сумкой вышла, – проговорила пожилая полная блондинка и поежилась на налетевшем ветру. – Потом к ней двое подошли, сумку забрали.

– Давно? – ринулся к тетке Егор, – давно подошли, забрали? Куда пошли, кто видел?

– Туда, – пискнула оторопевшая под натиском бабуля, – за пару минут до вас успели, сволочи. Как только милиция уехала. Если бы вам чуть-чуть пораньше…

Если бы да кабы – Егор глянул на часы. Без четверти десять, у мародеров было предостаточно времени, чтобы выпотрошить сумку и смыться. Пятнадцать минут – огромный срок, деньги и телефон, понятное дело, уже не найти, но вот паспорт ворюги могли выкинуть. Да так и сделали, скорее всего, и валяется он где-то поблизости вместе с сумкой, если не подобрал кто. Неизвестная. Это мы еще посмотрим.

– Егор! – услышал он голос фельдшерицы, повернулся, шагнул к ней, но тут же рванул в другую сторону, крикнул в ответ:

– Подождите, я быстро!

И побежал в указанном бабкой направлении под одобрительный гул «зрителей», побежал, глядя под ноги и по сторонам.

Детская площадка ранней весной – зрелище жалкое во всех отношениях. Пропойцы и собачники оставили здесь свои следы, постарались и бездомные – как люди, так и их четвероногие друзья. В снегу у песочницы торчали бутылки и смятые банки, рядом с качелями валялись картонные фрагменты «пусковых установок» для фейерверков, забытых еще с новогодней ночи, а от пластикового желтого домика воняло так, что подойти и посмотреть, что внутри, побрезговали и крысы с ближайшей помойки. Но то крысы, существа разборчивые в еде и чистоплотные, а вот двуногим было все равно, уже издалека Егор заметил внутри за маленьким окошком какое-то движение, потом донеслись голоса. Мат, в основном, но тон был довольный – приматы внутри явно чему-то радовались. Раздался короткий тошнотворный треск, потом стук, частый и глухой, будто что-то сыпалось на пол, вернее, на грязный снег, скользкий и вонючий.

Довольное урчание, тихий звон, звук такой, точно рывком расстегнули «молнию» – ждать было нечего. Егор пригнулся, задержал дыхание и ввалился в затхлый полумрак. Пахло паленой пластмассой и мочой, домик давно превратили в общественный сортир, он же пивная, он же уютный уголок, где можно по-быстрому ширнуться. Мятые банки, разнокалиберные бутылки, шприцы и презервативы вперемешку со снегом и обертками от дешевой еды, и над всем этим топчутся два аборигена, в черных пуховиках и трениках, один почему-то в лыжных ботинках, второй в кроссовках, что явно не по сезону. Но аборигену на погоду начхать, что по синюшной роже прекрасно видно, второй, в ботинках, не так индифферентен. И до того напоминал многодетного грабителя Яковлева, что Егор на миг невольно уверовал в воскресение мертвых и жизнь будущего века, потом пригляделся получше и успокоился – не он. У того рожа вовсе уж зверской была, даже после смерти и по всему видно, что производитель многочисленного некачественного потомства интеллектом не блещет и разум его образованием и воспитанием не обезображен, а тут даже навскидку просматриваются, как минимум три класса церковно-приходской школы. «Яковлев» первым и узрел Егора, выпрямился, насколько позволял низкий потолок и забубнил:

– Куда прешь, не видишь – тут люди. Вали нахер, дядя… – и даже сунулся навстречу, обдал перегаром и зловонием, да таким, что затошнило. Егор на миг прикрыл глаза, выдохнул и врезал в переносицу оппоненту. Но впотьмах промазал, тому прилетело чуть ниже и справа, абориген охнул, запрокинул башку и влепился затылком в стену. Домик вздрогнул, как живой, покачнулся, но устоял, дядя в кроссовках с точно такой же сиреневой рожей, как у собрата, понял, что дело плохо, и попытался сбежать, но Егор толкнул его в грудь. Тот налетел на «коллегу», домик снова содрогнулся, издалека раздался истеричный гудок – фельдшерица добралась до «скорой» и со всей дури жала на сигнал. Намек понят, надо торопиться, человеку помощь нужна, скорая помощь, а он тут дурака валяет. Тем более уже все нашел, что искал, вернее, почти все.

Черная с коричневым сумка валялась в углу – одной ручки не хватает, «молния» вырвана с корнем, хотя чего ее рвать, вот же замок. Но приглядевшись, Егор понял, что не все так просто – застежка крепилась хитрым клапаном, и открыть его приматам ума попросту не хватило, или им надоело возиться с замком, поэтому его выдрали с треском и успели покопаться внутри. Егор подхватил сумку, попутно локтем врезал дяде в ботинках уже прицельно, строго промеж глаз, попал, заметил, как у того носом пошла кровь, открыл сумку. Кошелька и телефона нет, понятное дело, зато паспорт, слава тебе, на месте – он лежит в среднем кармане, в аккуратной обложке из светлой кожи. Полдела сделано, осталось последнее.

Егор сунул сумку под мышку, сгреб ближайшего аборигена за грудки, поднял, шарахнул башкой о пластиковую переборку.

– Телефон гони, мразь, и деньги. Бегом! – рявкнул он так, что у самого уши заложило. Акустика в «сортире» оказалась неплохая, впечатление такое, точно в рупор проорал, и вообще Егор чувствовал себя как мышь в консервной банке, задевая то плечами, то макушкой обледеневший жесткий пластик: повернуться негде, места для размаха тоже нет. Дядя напротив был того же мнения, незамедлительно выдал плоский серебристый мобильник, а красный небольшой кошелек обнаружился в кармане пуховика второго.

– Уроды, чтоб вам от водки паленой передохнуть! – пожелал напоследок Егор, скинул добычу в сумку, выждал пару секунд и от души, с размаха, пусть небольшого, угостил товарища напротив кулаком под дых. Но получилось так себе, толстая куртка смягчила удар, но тому впечатлений хватило, его отбросило к стене, в ней образовалась вмятина, домик подпрыгнул и заскрипел, предупреждая: еще один пируэт, и я не выдержу. Но Егор был уже далеко, выбрался из загаженной домушки, бежал, глядя под ноги, и одновременно в паспорт, что вытащил из сумки на ходу. «Виктория Рябцева» – гласила надпись над фотографией девушки, судя по дате рождения, двадцати семи лет от роду. Лицо скуластое, подбородок острый, глаза большие, смотрит весело и пристально, косая челка закрывает половину лба. Она, точно, та самая «неизвестная», что десять минут назад дышала через маску, и неизвестно, дышит ли еще. Хотя степень отравления средняя, но мало ли что…

Первым делом он подбежал к носилкам, к взбешенной, как тигрица, врачу, подал ей паспорт, наклонился. Девушка дышит, не сама, но дышит, бледная до синевы, пальцы сжаты, на среднем правой руки блестит широкое кольцо из белого металла, на лбу испарина.

– Быстро, быстро, – чуть подобрела врач, – ей только пневмонии сейчас не хватает, – бегом, коллеги.

К «газели», действительно, бежали, поставили носилки в салон, врач сунула паспорт Виктории Егору, оказалась рядом с девушкой, всмотрелась ей в лицо, наклонилась еще ниже.

– Массаж сердца, – услышал Егор, и от тона, каким это было сказано, ему стало не по себе. Врач говорила так, точно речь шла о том йодом или зеленкой мазать поцарапанный палец, а не о реанимации. Она спокойно скинула с себя куртку, засучила рукава свитера, фельдшерица деловито закрыла заднюю дверцу, наклонилась над девушкой, сняла маску, запрокинула ей голову и проверила пульс на сонной артерии. Краем глаза глянула на Егора, сняла очки и рыкнула:

– Чего встал? В ЦРБ вези, рули, не отвлекайся!

Вытащила из чемодана здоровенные ножницы и принялась резать на девушке одежду.

Его точно ударили – он запрыгнул в кабину, первым делом врубил «светомузыку», швырнул сумку на соседнее сиденье и, как мог аккуратно, взял с места. Под вой и переливы спецсигнала вывел «газель» на проезжую часть и дал по газам. Встречка – не встречка, разделительная – не разделительная: дорогу он не выбирал, выдерживал направление, чертил мысленно самый короткий путь к центральной городской больнице, что, как назло, помещалась на другом конце города. Гнал, поглядывая в зеркало заднего вида, но ничего толком разглядеть не мог, только невнятное мельтешение, глухие звуки и негромкие спокойные голоса. И черт им всем в тот день ворожил, или ангел – неведомо, но попадись на пути кортеж первого лица государства, чиновнику пришлось бы посторониться, а прочие попутные и встречные транспортные средства сами шарахались в крайний правый, а то и к обочине. Полет прошел без осложнений, если не считать мелодичного и зверски назойливого звука – точно вода льется или птичка чирикает, красиво чирикает, задушевно, но уж больно долго, так бы и придушил. Разбираться с феноменом было не с руки, «газель» влетела под поднятый шлагбаум и остановилась у крыльца приемного отделения. Вику с носилок переложили на каталку, и снова с маской на лице увезли по коридорам, взмыленная врач заполнила бумаги и пошла к дверям.

– Домой, пора домой, – отрешенно бормотала фельдшерица, пока ехали «на базу», то есть к подстанции, куда их назойливо звала рация голосом другого, отдохнувшего и свежего диспетчера, наглой девчонки-студентки из медицинского. Егор звук малость приглушил, и снова насторожился – опять поганая канарейка, или как ее там, подала голос. И непонятно, откуда, как сверчок в деревенском доме: поет, мерзавец, а где засел – непонятно. Тонко поет, еле слышно, но от этого не менее отвратительно.

– Выключи ты его, – еле ворочая языком, попросила врач, – заколебало. Что это?

Егор крутил головой, не забывая поглядывать на дорогу. Сирену он давно отключил, ехал дисциплинированно в правом ряду и встал, как и простые смертные на светофоре. И «сверчок» как назло, заткнулся, голоса не подавал, только плевалась и шипела рация голосом стервозной девки. Да тьфу на нее, сейчас он машину поставит и уйдет на трое суток домой, отключит телефон и ляжет спать… Телефон. Сверчок. Ну, конечно.

Мобильник лежал на дне драной кожаной сумки, рядом с паспортом и кошельком. И молчал, хоть и мигала на экране надпись: «3 пропущенных вызова». Все верно, эта игрушка три раза пиликала, три раза Вике кто-то звонил: ищут пожарные, ищет милиция. Хотя нет, этим наплевать – нет трупа, нет дела, хотя «двухсотый» сегодня запросто мог образоваться, если бы не эти две женщины, что сутки отпахали, пусть и выглядят так, что любому зомби сто очков вперед дадут. «Сволочь ты» – Егор смотрел на экран, нашел журнал вызовов. Все три звонка с одного номера, что неудивительно. Родственники Вику ищут, муж, брат или отец, или мать, и что теперь делать – непонятно. Ответить, напугать их до чертиков, рассказать, что случилось или промолчать? Дилемма…

– Что там? – сунулась между спинками кресел врач. Посмотрела на телефон, на сумку, мигом все поняла и плюхнулась на лавку у стенки. Светофор загорелся зеленым, машины тронулись, Егор включил левый поворотник и повернул руль.

– Где взял? – поинтересовалась фельдшерица.

– Нашел, – не вдаваясь в подробности, сказал Егор. Ну к чему им знать детали и прочие мелочи? Правильно, ни к чему, да они и не настаивали.

– Молодец, – зевнула врач, – домой пойдешь – занеси, а то мало ли что. Эта Рябцева сейчас в себя придет и жалобу на нас накатает, что мы ее ограбили.

– Это запросто, – поддержала фельдшер.

– А точно придет? – спросил Егор.

– Да куда она денется, – отмахнулась врач, – оклемается, как миленькая. И жалобу строчить побежит. Так что не забудь, сразу отнеси, пусть там с ее барахлом сами разбираются.

И не по злобе они так говорят, а по опыту многолетнему и людей хорошо знают, даже слишком. Сколько раз бабки да деды, из ума выжившие, в прокуратуру заявления таскали с жалобой на злых врачей, что последнее у стариков выгребают, пользуясь их беспомощным состоянием. А потом, через недельку – другую заначка обнаруживается в самом неожиданном месте: в морозилке, например, или на дальней полке шкафа, давно забытой и пылью покрытой. Перепрятала бабушка рублики трудовые, на гробик отложенные, да позабыла. А все склероз проклятущий, он виноват, простите, люди добрые. Извинялись потом, конечно, даже плакали, но поздно пить и «боржоми», и прочие полезные минеральные воды – дело сделано.

– Отдам, – пообещал Егор, и, выходя на подстанции из машины, прихватил сумку с собой. Пока переодевался, Викин телефон звонил еще дважды, и Егор уже решился ответить, но звонки прекратились. И номер на этот раз не определился, в журнале вызовов появилась пустая строка. Егор покрутил телефон в руках, положил его в карман драной сумки, достал паспорт. Рябцева Виктория действительно была не местной, проживала за пару сотен километров от их богом забытого городка, и что ей здесь понадобилось – неведомо. Может, работала в Москве, снимая в пригороде квартиру, может, училась, может… Это только она сама расскажет, когда в себя придет. И все будет нормально, как и обещала врач, и, может, уже все хорошо, и девушка может дышать, слышать и говорить.

– В реанимации, – заявила дежурная медсестра из терапии, – к нам пока не привозили. Вы ей кто – родственник? Что передать?

Равнодушно глянула на Егора, услышав «нет», полезла в шкаф со стеклянными дверками, давая понять, что разговор окончен.

– Я на «скорой» работаю, – сказал ей в спину Егор, – я ее привез недавно. Как она?

Медсестра лениво повернулась, запахнула халат и осмотрела Егора с ног до головы.

– Нормально все, – снизошла, наконец, – ночку там полежит, чисто на всякий случай. Надышалась сильно, боялись второй остановки сердца и перестраховались. Нормально все будет, – повторила она, – завтра к нам переведут. В пять приходи.

– Спасибо. – Егор поколебался еще мгновение – не отдать ли медсестре сумку, но потом передумал, попрощался и пошел вниз. Положил сумку в пакет, свернул и нес под мышкой, и на полпути к даче решил, что так будет лучше. Он должен сам все узнать – и о здоровье Вики, и о том, что с ней произошло. Сам, а не доверять это кому-то другому. Хватит уже, доверился один раз. И хоть не его типаж, с Риткой и рядом не стояла – что лицом, что фигурой. И поймал себя на мысли, что в очередной раз сравнивает свою бывшую с другими, новыми, непохожими, сравнивает, чтобы сразу же отринуть и забыть. Ну, не совсем сразу, через некоторое время, словно давал себе возможность убедиться – не она. Да, не она, не зеленоглазая русалка, что занозой сидела в памяти, и что не видел уже больше трех лет, может, и не узнают они друга при случайной встрече. Она-то точно мимо пройдет, а вот он… Это вопрос. И сегодня снова одного взгляда хватило, чтобы понять – не она. Не та, из прошлого, не она. Другая. Незнакомая. Красивая. Чужая. Едва не сгоревшая в своей машине. Одна. И телефон не звонит, никто не ищет Рябцеву Викторию – забыл или надоело, или есть дела поважнее.

Серебристый мобильник молчал все сорок минут, пока Егор топал от подстанции к дому. По привычке притормозил на знакомом повороте, глянул влево и назад, и пошел себе дальше. Подумал мельком, что надо бы зайти, посмотреть, как там, в закрытой квартире, заодно счета за коммуналку из почтового ящика достать, но решил, что все это подождет. В квартиру он возвращаться не любил, и вроде сентиментальностью не страдал, но все ж было как-то неприятно, что ли. Воспоминания лезли в голову самые ненужные, от них надолго оставался осадок, не проходил несколько дней, как тяжелое похмелье. Зато на даче было хорошо и пусто, Егор миновал замерзший пруд и сухие заросли камыша вдоль вытаявшей бетонки и побежал под горку. Один дом, наглухо закрытый на зиму, второй, третий – все, он дома, действительно, дома, где тепло и спокойно, и плевать, что дачка небольшая, главное, что отопление имеется и удобства не во дворе.

Все необходимое для жизни имелось – и небольшая кухня с газовой плитой, и две теплые комнатенки, и заваленная дачным и прочим полезным барахлом крохотная прихожая, и даже небольшая ванная, где через полчаса писк нагревателя сообщил, что порция кипятка готова. Душ, потом ужин, потом свежим воздухом подышать – в комнату Егор вернулся уже затемно. Плюхнулся на диван, посмотрел на поблескивавший в полумраке экран телевизора, пошарил рядом в поисках пульта и передумал. Лег, вытянулся во весь рост, закинул руки за голову и сам не заметил, как задремал. В доме он всегда спал отменно, не то, что в квартире, помнил, как две или три ночи после возвращения вообще сон не шел, мыкался по комнатам до рассвета, не знал, куда себя деть. Выдержал неделю, и сбежал в эту благодать, и уж полгода как нарушениями сна не страдает, отрубается моментально, стоит лишь до подушки добраться, особенно если музыка подходящая – неназойливая, мягкая и такая тихая, что не понять: снится она или пиликает наяву. И если наяву, то источник где-то недалеко, даже, можно сказать, очень близко, под рукой, вернее, под головой.

Черная с коричневыми полосами сумка лежала на дальнем краю стола, через дыру на том месте, где была «молния», из прорехи мерцало синим и белым светом. Сверчок снова завел свою песню, звенел упорно и мелодично, и чертовски настойчиво. Прервался, точно набирая воздуха побольше, и снова зазвенел, равномерно-тоскливо и неотступно. Егор потянулся через стол, схватил сумку, на ощупь нашел мобильник, глянул на экран. Все то же – знакомый номер, видел он его сегодня раз пять, если не больше. Некто снова прорезался, волнуется, наверное, места себе не находит, а Вика не отвечает, да и затруднительно ей сейчас поговорить с родным или любимым человеком, завтра сможет, после пяти. Даже не завтра – сегодня, часы в углу экрана показывали половину первого ночи.

– Однако, – проворчал Егор, прикидывая мысленно, насколько этот некто взволнован отсутствием девушки, что звонит ей посреди ночи.

– Потерпи, – сказал Егор умолкшему телефону, положил его в сумку, лег и снова сел, глядя на стол – телефон завел свою песню. Егор выждал пару секунд, взял мобильник и уставился на экран, на ряд цифр, мерцавший на нем под тихую мелодию. Номер как номер, кривой, дешевый с копеечным тарифом, зато абонент отличается редкостным упорством, преходящим в тупость. Или беспокойство за близкого человека зашкалило до предела, и некто, плюнув на воспитание, манеры и вежливость, решил добиться своего. И будет теперь названивать, пока в мобильнике аккумулятор не сдохнет, ему и так недолго осталось: контур «батарейки» в верхнем углу стал красным и часто мигал. И неизвестно, что для родственника Вики будет хуже: длинные гудки в трубке или голос автоответчика «абонент временно недоступен. Пожалуйста, перезвоните позже».

– Куда уж позже, – себе под нос пробормотал Егор, сел на диване, зачем-то посмотрел в окно на голую яблоню, что мотало ветром, потом на мобильник, потом решился и нажал клавишу с зеленой трубкой. Была – не была, надо поговорить с человеком, все объяснить ему, успокоить, если потребуется, а завтра утром по-быстрому смотаться в больницу, отдать Викину сумку врачу или дежурной медсестре, и дальше пусть сами разбираются. Егор выдохнул, нажал зеленую кнопку и поднес телефон к уху.

Мелодия моментально оборвалась, сверчок заткнулся, в доме было тихо, и Егор слышал, как за окном стучат ветки яблони и шуршат кусты смородины и малины. Разрослись они за лето до безобразия, соседи-дачники дружно подавали советы, как все это хозяйство облагородить, но Егор особо не прислушивался – ему нравился внешний вид зеленой изгороди, закрывавшей его участок от чужих глаз. Вот забор он первым делом поправил, и ворота с калиткой, а малина… Да что ей будет, этой малине.

В «трубке» тоже что-то шуршало и потрескивало, словно абонента с той стороны тоже окружали облетевшие на зиму кусты и деревья, и точно также шевелились неподалеку, только человек не стоял неподвижно, а шел через заросли, ломая ветки. Зацепился за одну, выдохнул, вроде как, матерно, и произнес небрежно, врастяжечку:

– Слышишь меня, сука? Знаю, что слышишь. Это хорошо, слушай и молчи, курва. Тебя предупреждали по-хорошему? Предупреждали. Не поняла, думала, шутим? Хрен ты угадала, тварь, еще раз рожу твою в городе увижу – закопаю. Живьем закопаю, гадина, и кол сверху вобью, чтобы не вылезла. Сутки тебе чтобы барахло собрать, и забудь, что тебе братец твой наплел. Слышишь, дрянь? Понимаешь, что тебе люди говорят? Катись отсюда, пока жива, вчера тебе повезло, завтра не прокатит, найдут, когда снег растает, или вообще не найдут, будешь в болоте гнить. Впятером тебя для начала отдерем, а потом, что осталось, фрагментами в канализацию. Или на рельсах тебя разложим, под поезд, сама выбирай, чтоб больше нравится…