Я иду по твоим следам

Глава 4

– Почему тебя всюду тянет? – задыхаясь, спросила Даша.

Она еле поспевала за Ульяшей, порой видела только её зелёные брючки с оттопыренным задним карманом. Ульяша летела по лесу, как дух. Ранним утром она зашла за Дашей. Показалось, что не вошла, а возникла под окном в тон самый час, когда небо только начинало синеть на востоке. Появилась из тьмы, сгущавшейся возле куста сирени. И тихо свистнула. И ведь не предупредила, чертовка! Если бы Даша не спала в эту ночь так чутко, ни разу не нырнув в омут снов, она бы и не услышала. Ульяше пришлось бы лезть в окно и тормошить её.

Но Даша, услышав свист, сразу подняла голову. В течение нескольких секунд осознала, что ей это не снится. Уже рассвет, и кто-то её зовёт. Всё же она не решилась сразу открыть дверь и выглянула в форточку.

– Скоро ты? – Ульяша переминалась, готовая сорваться с места.

– А что? Куда? – не могла понять Даша.

– Так на озеро! У меня бабушка такая, что вечером не выпустит. Она сначала все комнаты обходит, дверь запирает и следит, чтобы и окна закрыты были. А потом рядом со мной сидит, пока я не усну. Вечером не сбежишь! А вот утром….

– И как же ты выбралась? – безнадёжно спросила Даша.

– Через форточку. Там прыгать, конечно, высоко, но…, – и Ульяша махнула рукой, – Может, русалки ещё там сидят, не ушли. Айда, проверим.

Даша в ту же секунду поняла, что выхода у неё нет. Стоит ей замешкаться, отказаться, и девочка помчится в лес одна, так что пятки засверкают. Найдёт ли она потом дорогу назад, и, главное, не свалится ли в это треклятое озеро?

Даша поднесла палец к губам – мол, тихо, и сделала знак, чтобы Ульяша подождала её, она сейчас выберется из дома. Тут уж было не до всяких утренних дел, вроде умывания и чистки зубов. Не разбудить бы маму! И в то же время дать ей знать, чтобы не упала в обморок, когда поймёт, что дочки нет.

Даша через голову натянула голубое платьице. Уже через несколько минут в лесу она поймёт, что это было ошибкой. Холодно на рассвете, кофточку бы! И брючки – потому что крапива хлещет по голым ногам. А пока Даша набрасывала записку – карандашом на листке, наскоро вырванном из тетради: «Пошла смотреть восход солнца. Скоро вернусь». Про озеро маме знать совершенно необязательно.

И вот теперь они неслись по какой-то – Ульяша уверяла, что тут есть тропинка, но явно видимая ей одной – неслись по неведомой дороге, и пару раз уже Даша оступилась, провалившись в неглубокие ямки, почему-то всё время только правой ногой (хорошо еще не подвернула, но щиколотка уже ныла). Папоротники тут росли высокие – только б не проговориться Ульяше случайно, что в ночь на Ивана Купала ему полагается цвести. Эта ненормальная весь лес обшарит, каждому папоротнику заглянет под пушистый зелёный хвост. А крапивы-то сколько было! Ноги горели.

Они подошли к озеру с другой стороны. Не было теперь тут забора, и лазейки в нём. А неожиданно открылась перед ними водная гладь. Сейчас, на рассвете она напоминала зеркало, отражая небо.

Ульяша рыскала глазами, выглядывая русалок и, не найдя на берегах стайку девушек в белых, до полу рубашках – если они выходят из воды, значит, у них ноги, и не хвост – хотела сбежать к воде, и заглянуть в глубину – может, там их увидит.

– А ну, стой! – тут уж Даша решительно схватила её за плечо.

– А чего? А если они там? – Ульяша пыталась вывернуться из цепких пальцев.

– Смотри, тут камыш, берега топкие – если провалишься, я тебя и вытащить не смогу. Не умею плавать. Успокойся, тут русалки на берег не выйдут, в такую грязь…

– Понятно! Ночнушки испачкают, – Ульяша наморщила нос, обдумывая, – Пошли тогда, с мостка посмотрим.

– Откуда?

– Да вон, с мостика.

Даша его и не заметила сразу – справа от них, шагах в двадцати, тянулись над водой мостки – в три старые дощечки. И никаких перил.

– С них купаются, – объяснила Ульяша, – Кто хочет сразу не по грязи шлёпать, а на чистое дно… Если плавать не умеешь, то можно держаться за доски и купаться. Потому что дальше сразу глубоко.

Даша недоверчиво посмотрела на девочку:

– Ты проверяла, что ли?

Ульяша вздохнула:

– Меня погнали отсюда, не дали. Дядя Сеня погнал. Он потом и рассказывал. Даже показал. Нырнул с поднятой рукой и кончики пальцев из воды высунул. Вот, мол, какая тут глубина.

Даша обхватила себя за плечи. В этот рассветный час царил ещё тот леденящий холод, которым зима будто напоминает о себе – я есть, недавно была и опять приду…В середине лета она на такое не осмеливается, посреди знойных дней даже ждёшь ночной прохлады, чтобы отдохнуть от духоты. Но там именно прохлада, а сейчас ледник…. Будто айсберг где-то рядом. Даша знала, что это не страшно, скоро взойдёт солнце и будет тёплый день. Но пока… Кофточку бы или свитер сейчас.

Она оглядывалась, надеясь отвлечься от того, что замёрзла. Может, поэтому и увидела….Что-то светилось в нескольких шагах от неё, в траве, совсем рядом с водой. С Ульяшей рядом надо было быть очень острожной. Даша поднялась, потянулась, сделала вид, что разминает затекшее тело. Сделала несколько шагов к воде. И замерла, будто о стекло ударилась.

…Это был след. Крупной собаки? Когда-то класс Даши водили на экскурсию в национальный парк. Там им показали ящик с песком, и женщина, проводившая экскурсию, прикладывала к песку оттиски лап разных зверей и предлагала угадать – кто это пробежал. Заяц? Косуля? Лиса? Волк? Вроде помнилось, что у волка более собранная лапа, чем у собаки.

Так пес или хищник? Но главное было не это. След горел мягким голубоватым светом. И поглядев вокруг, Даша увидела следов этих – целую цепочку. Зверь бежал к воде – и тут след обрывался.

Когда-то раньше, когда ещё живы были бабушка и дедушка, и Даша проводила у них новогодние каникулы, главным праздником для неё был не сам Новый год, а – наряжать ёлку. Дедушка приносил несколько коробок, которым тоже было Бог весть сколько лет. Одна длинная – из-под куклы Насти, которую Даше подарили, когда она лежала с тяжёлым гриппом. У Насти были розовые волосы, а резина, из которой сделали куклу, оказалась такой мягкой и нежной, что пахла молоком. Другой ящичек посылочный. Надежный. Такой хорошо, если отдадут в полное твое пользование. В нём можно устроить настоящий дом дли игрушек. А третий ящик – деревянный чемодан, с ним прадедушка когда-то пришёл из лагеря, отсидев по доносу восемь лет. Всё было запылённое, и не просто присыпанное, а обросшее мохнатым слоем пыли. И прежде, чем открывать коробки, надо было поработать тряпкой, не раз, и не два бегая к крану сполоснуть её.

Но, наконец, крышки подняты, и переложенные старыми газетами и дождём для мягкости, игрушки точно просыпались после сна, длившегося целый год, тяжёлого, обморочного сна-дурмана, как в «Спящей красавице», и оживали, занимая свои привычные места на ёлке. Спереди – старик с неводом, стеклянный мандарин, очень точно воспроизводивший настоящий, серебристая люстра с подвесками, гном, держащий в руках маленький фонарик. И шары, шары, шары… Всех размеров и цветов – золотые, синие, малиновые, зелёные. На некоторые из них были нанесены узоры, которые в темноте светились.

И не было для Даши большего волшебства, чем в следующую ночь после того, как поставили ёлку, войти в большую комнату, в зал, где так необычно и волнующе пахнет хвоей, и увидеть это призрачное сияние веточек, листиков, цветов. Они манили не хуже папоротника, расцветшего в купальскую ночь – шагнуть туда – в густые ветви, в сказку…

И теперь, увидев светящиеся следы, Даша вспомнила их – те узоры, такие сейчас безобидные, скромные. Но это?

– Уля, – позвала она почему-то шёпотом.

– Чего? – Ульяша стояла рядом с ней и вытирала мокрые от росы ладошки о штанишки.

– Ты это видишь? – Даша указала пальцем на след.

– Там улитка? Ракушка? – Ульяша нагнулась, стараясь рассмотреть, – Бабушка говорит, надо взять улитку в руку и сказать: «Равлик-павлик, высунь рожки…» И он высунет и поползёт. А если пустая ракушка, то их можно копить, и сделать потом бусы.

Даша подняла, что девочка не видит ничего. А перед ней самой следы горели так явно, так несомненно. И не было их – прочь бегущих от воды. Зверь отсюда не ушел.

– Смотри! – выпалила вдруг Ульяша, – Кто пришёл! Ты только посмотри!

Даша с невольным испугом вскинула голову. Тот самый пёс или волк? Но нет, на мостках присел мальчик из замка. Он подошёл так незаметно, неслышно, что обе увидели его вот только сейчас. Он тоже смотрел на них с несказанным удивлением.

– Ба! Это что за полуночницы?!

– Полурассветницы, – уточнила Ульяша, – Скоро взойдёт солнце. А ты здесь что делаешь так рано? Тоже русалок ищешь?

Мальчик вскинул брови и перевел взгляд на Дашу, ожидая пояснений. Та смутилась. Можно подумать, и она пришла за этим же, всерьёз надеясь увидеть стайку девушек в белых рубашках, нежащихся в лунном свете, как на картине Крамского. Но след, господа хорошие, след?…

– Легенды, предания, – почти пропела Даша тем голосом, которым говорят меж собой взрослые, когда не хотят, чтобы дети их поняли, – Можно не верить, а можно проверить.

И слегка кивнула за Ульяшу – вот, мол, зачинщица.

– Да только берега тут топкие, – продолжала Даша тем же голосом, – Так что вряд ли кто тут поселится. Чисто лишь у мостков, а на тот берег и не перебраться.

– Почему? – парень выпрямился, – Вон там дальше плот привязан, на нём перебираются…

Даша стояла чуть позади своей маленькой спутницы, поэтому Ульяша не видела, как она замахала руками, скрещивая их и делая гримасы – не продолжай, мол, тему, чревато! Но парень не понял:

– На тот берег осенью часто плавают. Здесь дачи, всё истоптано, тысячи тропок, а там лес довольно глухой. Ну, и грибы…

– А что ещё? – допрашивала Ульяша с загоревшимися глазами.

Парень пожал плечами:

– Я там был-то раза два. Озеро-то оно небольшое, но я опасаюсь.

Улыбка его была быстрой и смущённой. Он подошёл к ним, чтобы не повышать голос, рассказывая. И Даша заметила, что она ему – до подбородка. Сколько ж ему лет?

– Не думал я, что на таком маленьком и тихом озерце это возможно. Но там, в центре – вот смотрите – если от той ивы мысленно линию к этому берегу провести, и разделить ее пополам. Да, там… водоворот. Я плыл, отталкиваясь от дна шестом, и вдруг шест потерял опору, и чувствую, плот тянет, кружит… Перехватил шест, начал грести им как веслом, но думал поначалу – не выберусь. Спрыгнуть с плота, доплыть? Но водоворот и хорошего пловца утянуть может… И не ожидал я его здесь. Но выбрался всё-таки. На тот берег уж не стал, вернулся на плоту сюда. А потом мы ещё с другом узнать хотели – какова глубина-то там? Если в водоворот попал, надо позволить ему увлечь себя на дно, и уж от дна оттолкнуться и по косой выплыть.

Но тут везде – метра два с небольшим максимум. А там, ближе к тому месту, мы верёвку кидали с привязанным к ней камнем. Не достали до дна. Две верёвки связали – и опять не хватило. Тут уж лучше не нырять. Не удержишь в груди столько воздуха, чтобы всплыть. Нахлебаешься, утонень.

Ульяша взглянула на Дашу с таким торжествующим видом, точно говорила: «Вот! А ты сомневалась! Есть тут вход в подводное царство».

– Как тебя зовут? – спросила Даша парня.

И снова та же смущённая улыбка:

– Василий. Я понимаю, что в шестнадцать лет полным именем… Отчества ещё не хватает. Но не Васькой же представляться, как кот.

– Почему же сразу кот? Лев… Василий пошло от греческого слова «базилевс» – царь. Царь зверей, в общем…

– В общем, каждого льва можно тоже называть Васькой, – засмеялся Василий, но Даша почувствовала, что ему было приятно, – Так всё-таки, вы только за русалками сюда пришли?

– А ты? – с напором спросила Ульяша.

– Я за рыбой, – Василий, кажется, понял, как с ней надо разговаривать, – Я живу тут с дедом, он и рассказал мне, что вечером надо ставить сеть. Да только сегодня улова нет. А вас вот так запросто отпускают из дома в потёмках?

– Я так думаю, наши взрослые пока не догадываются, что этот живчик опять сбежал, – Даша положила руку девочке на плечо, – Не знаю, попадёт ли ей, а мне, скорее всего, да. Надеюсь, что маму спасёт от обморока моя записка. Я типа на восход солнца пошла смотреть.

– Ну раз так… Пойдёмте к нам пить кофе. Дед встаёт рано, а иной раз и вовсе не ложится ночью, работает. Я когда уходил, уже слышал, как он ставил на плиту кофейник.

По заблестевшим глазам Ульяши было понятно, что предложение это ей очень по душе. И она рассчитывает, что к кофе есть пирожки или бутерброды, или ещё хоть что-нибудь. чем можно утолить голод. «Растёт ребёнок», – подумала Даша жалостливо, как взрослая. Ей же самой больше хотелось увидеть – каков замок внутри.

Они шли по дачным улочкам, и Даша их уже узнавала – как быстро обжилась здесь, и ей приятно было, что Василий, что держался на пару шагов впереди, всё время оглядывался, чтобы взглянуть на неё – не отстала ли они, идёт ли?

…Он так просто толкнул эту дверь замка, что Даше захотелось спросить – понимает ли он до сих пор, как волшебно выглядит этот дом? Или уже привык, и ему всё равно? Ульяша топала за Василием без всяких сомнений, а Даша оглядывалась. Отчего-то ей больно было бы увидеть, если бы всё внутри оказалось стилизацией. Ей уже приходилось сталкиваться с таким. В городе, где они с мамой жили, было несколько таких улиц – местных «Рублёвок». В лучших местах. У леса, у реки… Там теснились, наползали друг на друга особняки, стилизованные – то под дворец девятнадцатого века, то под какое-нибудь итальянское палаццо, то под сказочный Восток. Но, стремясь продемонстрировать роскошь, которую могут себе позволить, владельцы наперебой ставили пластиковые окна, мастерили навесы из поликарбоната. Никто не подходил к своему дому бережно, точно к музею. Не собирал старину – по вещице. И получалось смешно. Будто капуста претендовала быть – розой, да ещё редкой розой – зелёной. Но никого не могла обмануть.

Дед Василия ничего не испортил. И вот они сидели в кухне, просторной, но темноватой – узкие окна были здесь только под потолком. Вместо лампы свешивался с потолка фонарь, и Даша водила пальцем по дощатому столу, обводя рисунки дерева. Помнил этот стол – сколько? Было ему не меньше полувека. А Василий разливал кофе- из большой турки – в маленькие чашки, и – подмигнув Даше – отшматовал большой кусок хлеба, положил на него два толстых кружка варёной колбасы, и протянул этот бутерброд-гигант Ульяше, принявшей его с восторгом.

Они пили кофе, настоящий, и аромат его вызвал в памяти Даши сказки Алладина (ещё бы восточные сладости сюда), и Василий спрашивал Дашу:

– Ты что здесь вообще делаешь целыми днями? Не скучно тебе?

Даша чуть дёрнула плечами:

– Мы приехали – только вот…Пока меня завертел этот вихрь (кивок на Ульяшу). А тебе?

– С моим дедом не заскучаешь. Я к тому, что обычно молодые тут изнывают. Пока у родителей дела дачные – всякие прополки и заготовки – им и пойти некуда. Озеро и лес – все развлечения тут. А интернет плохо ловит. Не поиграешь, и в чатах не посидишь. И все просятся назад, в город… Дед говорил мне: «Васька, что же ты торчишь тут, возле меня? Я бы уже с пацанами всё облазил, добрался до лесного кордона, отыскал Несси на дне озера, а ты пристегнул себя к дому…» Но все ребята здесь…ждут не дождутся отъезда… точно их сослали сюда. Такого не позовёшь на дальний кордон.

– А твой дед не хочет пойти с тобой?

– Пошли, я вас познакомлю, – Василий встал, – Если спешите, так хоть на несколько минут к нему заглянем. Он в кабинете у себя, в башне.

Как можно было уйти – в башне не побывав, когда звали? К изумлению обеих девочек в замке на два этажа – был лифт. И когда они поднялись наверх, Василий открыл перед ними дверь. Первое что увидела Даша – окна, высокие – узкие, полукругом. Ей бы тоже хотелось так у себя в комнате, чтобы солнце переходило из одного окна в другое – от рассвета, до заката. И ночью вокруг её постели хороводом медленно скользили звёзды. А потом она увидела человека. Он сидел за письменным столом, и развернулся к вошедшим вместе с инвалидным креслом. Возможно, фигура его из-за долгих месяцев неподвижности стала тщедушной – при первой встрече Даша не заметила этого. Кресло необычное – большое, величественное, точно не инвалид – воин в колеснице. Удлинённое лицо, высокий лоб, прищуренные глаза, и трубка, дымящаяся трубка… Только в старинных фильмах было такое.

– Ранние гости, – сказал дед, – Что может быть лучше? Прошу…

И он повёл рукой, приглашая девочек сесть. Теперь, когда они стали оглядываться, ища, куда бы им примоститься, они смогли уже и кабинет разглядеть. В первые минуты ничего не видели, кроме деда. У одного из центральных окон стоял стол, необычного красно-коричневого дерева, обтянутый зелёным сукном. И никакого компьютера, привычного уже глазу, только стопки бумаг.

Пауза в несколько секунд показалась Ульяше затянувшейся.

– Что вы пишете? – спросила она, и неожиданно для старших ребят выразила мысль совершенно точно – Истории сочиняете?

– Понимаешь, – сказал дед, – Мне порой хочется примерить на себя такие приключения, которые я не смогу найти в книгах. Тогда я сочиняю их сам. Так я побываю не только в любом уголке Земли, но даже в прошлом и будущем. Согласись, что это великолепные ощущения! Тем более, что с реальными приключениями мне сейчас трудно.

– Потому что у вас не ходят ножки? Вы болеете?

Даше хотелось ущипнуть девочку так, чтобы она замолчала. Но Ульяша устроилась ближе всех к деду – на табуретке почти у самого его кресла. Её было не так-то просто остать.

– Да, именно поэтому. Раньше я не писал книг, но мог носиться так, как сейчас носишься ты. Как ветер! И чаще всего меня заносило в горы. Вот там это и случилось. Да, дружочек мой. И по собственной моей глупости я свалился в трещину. Мороз. Руки я уж и в перчатках чувствовал мало. Снял левую, чтобы растереть пальцы – и уронил. А ветер её подхватил – и понёс. Не то, что перчатки дорогие, а вообще ж без рук останусь. Гляжу – лежит моя левая шагах в пятидесяти ниже, чернеет на снегу. И я поспешил туда напрямую, боялся, что ветер опять унесёт.

И полетел вниз. Метров на пять, наверное, но мне хватило. Упал на спину, о камни крепко приложился. От боли дышать не могу. И такое чувство было, что не найдут меня никогда. Лежу, и вижу меж краём трещины небо. Так красиво – лёд, и чистая-чистая синева…Что даже умирать не страшно, ей Богу. Но гид у нас ответственный был, спохватился сразу. Нашли меня тут же. А потом уж у ребят хлопоты были – спускаться ко мне, укол обезболивающий делать, тушку мою поднимать, а потом вниз спускать на акье. Это такие сани-волокуши спасательные. И сделали мне в Нальчике операцию ночью. Помню, врач мой потом ходил невесёлый. Не сразу сказал, время прошло – мол, сложный у тебя перелом ноги, Илья Григорьевич, ты бы в любом случае хромал. Хромал бы, но и ходил. Но с позвоночником твоим ничего сделать невозможно, так что подбирай теперь себе кресло, в нём и будешь кататься по жизни.

Что же мне оставалось делать? Я был ещё молодым, сил много…И я решил – если не работает тело, пусть работает воображение. И переносит меня туда, куда не могут донести ноги. И первую свою книгу я написал тоже о Кавказе. Собрал все странные, необъяснимые, загадочные истории, которые происходили с альпинистами. И оказалось, что в жизни гораздо больше мистического, чем думают маловеры.

Прежде Даша спросила бы что-нибудь о йети, снежном человеке – верит дед в него или нет. И в легенду о Чёрном альпинисте? И о том, правда ли, что в горах в ходу особенное мороженое – из снега и сгущённого молока. Но теперь она почти против воли, и смущаясь, что говорит это при всех, спросила:

– Скажите, а следы? Светящиеся голубые следы вам видеть не приходилось?

И дед не отмахнулся, не засмеялся, а выждав несколько мгновений – не скажет ли Даша что-нибудь ещё, выпустил из трубки несколько колечек дыма (Ульяша заворожено следила, как они поднимаются, меняют форму, исчезают), серьёзно кивнул:

–След? Это я знаешь где слышал, дорогая моя…Ещё в Румынии, когда я ходячий был. И думали мы с друзьями моими поставить на старушке Европе крест. Пройти от Скандинавии до Греции, от Гибралтарского пролива до Бреста. И вот сидели мы в какой-то румынской деревушке, в трактире. А там есть такие места, где старину бережно хранят, а не портят особняками-новоделами, которые у нас, как грибы-поганки в исторических местах растут. И пластиковыми окнами в бревёнчатых избах тоже не портят.

Сидим, пьём пиво, и завели разговор о вампирах – места-то самые что ни на есть, родина кровососов. Среди нас кто верит, кто не верит, но всё ж таки большинство как байки страшные перед сном воспринимает. И один гость спрашивает хозяина – мол, сегодня двадцать первый век на дворе. А о вампирах что-нибудь слышали вы здесь?

И посмотрел хозяин на нас, так посмотрел, и говорит только:

– А вы оставайтесь с нами зимовать.

И не было у него никаких сомнений, что, если останемся, то и мы с ними свидимся.

Я в тот день последним спать ушёл. Хозяин посуду убирал, мне сказал:

– У нас ещё есть потомок тех, кто видит их следы. И если потомок скажет, что вот он, след, голубым светится – то пиши пропало. Если кровосос себе кормушку приглядел, то избавиться от него, ох, как нелегко! Порой нескольким поколениям это не удаётся.

– А что значит – потомок? – волнуясь, спросила Даша, – Не все эти следы видят, что ли?

– Конечно, не все. Это вроде как дар Божий. Таких людей там едва ли не за святых почитают. Во всяком случае – за стражей, за охранителей.

Дед смотрел Даше прямо в глаза, и ей показалось, что ему всё известно.

Глава 5

Нет, ну никогда не думала, что поссорюсь с тобой, – Лида ходила туда-сюда по маленькой веранде, и сразу становилось заметно, как здесь тесно – такими размашистыми были её шаги, – Я всегда мечтала, что с дочерью мы будем, как две подруги… А ты…посреди ночи….

Даша молчала. Она знала, что маме надо дать высказать всё, до дна. Только тогда – и то через какое-то время – можно будет жить как раньше.

– Ну, девчонка эта… Перекати-поле… Ладно, если её бабушке всё равно – переживёт этот шарик ртути лето или нет. Но тебе сбежать неизвестно куда… В темноте… Ты знаешь, что там могли быть пьяные? Да-да, какая-нибудь подвыпившая компания, и вот вы забредаете прямо к ним в руки…

– Мам, ну какие пьяные в четыре часа утра? Они спят уж давно в это время…

– Откуда ты знаешь? – Лида остановилась и пристально взглянула на дочь.

– Мам, я сейчас как Ульяша начну. Это же у неё всё время на языке – дядя Саша, тётя Люба…Но ты хоть вспомни алкоголиков из нашего подъезда. Они до поздней ночи горланят под окошком, а потом засыпают как мёртвые, их ещё ухитриться разбудить надо. Мы бы с Ульяшей, даже если б набрели на алкашню, этим бы точно не занимались.