Орел или решка

Заскрипели входные ворота.

– А, вот и Гришенька пришел! – Мария загремела ухватами, приближалось время ужина. Гриша вошел в дом, снял заснеженную лопотину[20 - Лопотина – одежда], столбом поставил ее у порога и шмыгнул на печь. Бабушка подвинулась, ласково помогая внуку устроиться удобнее.

– С катушки, что ли катался? – улыбнулся Игнат сыну.

– Ага, – ответил тот, – отыскивая замерзшими руками самое теплое место на печке.

– Мария, собирай на стол, – скомандовал Игнат.

Мария сноровисто достала ухватом из печи чугунок с похлебкой. Игнатий Кузьмич, задумчиво жевал хлеб: «Как удачно все складывается. Кому из братьев пришла в голову мысль, что можно самим возить лес на продажу по деревням, а не ждать, когда за ним приедут? Хорошо покупают в Орде, Медянке и даже в Кунгуре. Сразу появились деньги, уже несколько тысяч! Какую знатную молотилку купили в складчину. Надо еще к весне купить сеялку, а потом и жатку. Коли так дело пойдет, будет на равных с Щербининым Михаилом, тот шибко богат и знается с самими духовниками из Кунгура. Наведываются они к нему в гости, сидит он с ними за столом на равных, и величают они его Михаилом Федосеевичем. А, может, удастся накопить киргишанский[21 - Киргишанснский – кирпичь изготовленный в деревне Киргишаны]кирпич, да построить дом, как у братьев Алябушевых в Орде. Обязательно двухэтажный дом-от что б был, в нижнем этаже производство наладить: красильню устроить, или начать посуду черепанить[22 - Черепанить – делать глиняную посуду], а еще лучше лавку открыть. Нанять работников, товар из Кунгура возить от купца Черноусова, а чтоб в Кунгур не порожняком ехать, скупать здесь семена льна, клевера, масло, яйцо и там продавать». Игнатий зачерпнул большой деревянной ложкой кусок мяса. Его примеру последовали остальные. Слава Богу, еды в доме в достатке. Мария, молчаливо сидевшая напротив Игната, втайне любовалась им. Хороший муж ей достался – баской, работящий, с ним как у Христа за пазухой. Гриша тихонько ущипнул под столом Фису, та тут же толкнула его рукой.

– Гриша, – мать укоризненно покачала головой,– Сано Серьгин[23 - Серьгин – сын Сергея] не обижает своего брата Ефимку.

Гриша пригнул голову и запихнул в рот полную ложку похлебки: обидишь Фису, как же…

Михаил Федосеевич задумчиво отложил в сторону бумагу и карандаш, вышел из-за стола и погладил окладистую бороду: да, немалый доход принесла бакалейная лавка и постоялый дом в Орде, но не стоит торопиться и записываться в купеческую гильдию, чтоб потом не спокаяться.[24 - Спокаяться – пожалеть] Что ни говори, а налоги на крестьянина гораздо меньше. Вон, Орлов Дмитрий, бога-а-а-тый торговец, живую рыбу из Екатеринбурга возит, а тоже крестьянином числится. Или черепанщик Титов, какая у него мастерская на нижнем этаже дома, и продажа глиняной посуды налажена, а все же предпочитает оставаться крестьянином.

В комнату заглянула жена Татьяна:

– Айда ужинать Михаил, заждались тебя. Чуешь[25 - Чуешь – слышишь]?

– Ровно[26 - Ровно – кажется] я недолго туто. Иду…

«Да… Крестьянином числиться – это лучше…» – продолжал размышлять про себя Михаил, направляясь в кухню.

За столом уже собралась вся семья: старший сын Павел с женой и сыном, средний сын Алексей и младшая доченька Надя. Для Павла с семьей и сделали прируб к дому. Теперь Алексея надо бы женить.

– Чё это Егорка уросит и вертится? Не захворал ли? – Федосеевич встревожено взглянул на внука.

– Да нет, – ответила Татьяна,– ись[27 - Ись – есть]хочет. Сноха сунула ребенку в руки краюшку хлеба, и тот потянул ее в рот.

Михаил сел за стол, взял ложку, зачерпнул суп и снова углубился в свои мысли.

Сноха снова на сносях. Ничего, внук или внучка – ведь это продолжение его самого. Внимательно посмотрел на дочь: высокий рост в сочетании с черными волосами и задумчивыми карими глазами прибавлял ей как минимум пару лет, а ведь ей всего-то семнадцатый годок. В меня пошла. Последнее время она какая-то молчаливая, вроде бы и делает что-то, но о чем-то непрерывно думает. Уж не влюбилась ли? Хотя, что здесь странного, я в ее годы уже ухаживал за девками и считался видным женихом. Вот – вот и к нам в дом нагрянут сваты. Но за первого попавшего не отдам. Пусть сама выбирает, кто ей по душе. Приданое за ней будет хорошее, можно и обождать с замужеством.

– Тятенька, – взглянула на него дочь, – ты не забыл, что сегодня у нас все собираются?

– Нет, Надежа, не забыл. Распорядился, чтоб горницу для гостей протопили. Ты ешь, ешь мила дочь.

К тому времени, когда закончился ужин, на улице уже совсем стемнело. Миша и Тая переглянулись. Увидев, что отец принялся чинить валенки, а мать заводить квашню на завтра, тихонько начали переговариваться.

– У кого сегодня собираемся?

– Забыл разе[28 - Разе – разве], что у Щербининых?

– На-а вот[29 - На-а вот – протяжное восклицание – надо же, вот как]… – Миша, таким образом, пытался скрыть свою радость, что скоро увидит Надю, – я и запамятовал.

Но Тая лукаво посмотрела на брата и улыбнулась. Сама она надеялась сегодня увидеть Петра. Деревенская молодежь долгими зимними вечерами собиралась по очереди в тех домах, где имелись женихи или были невесты на выданье.

– Тятя, мы пойдем?

– Идите с Богом.

– Оболокись[30 - Оболокись – оденься] теплее, доченька, холодно на улице, – забеспокоилась Гликерия.

– Ладно, маменька.

Тая прихватила вязание, и они с Мишей вышли из дома.

Мороз к вечеру усилился. Куржак[31 - Куржак – изморозь, иней] залепил окна, висел над дверями в избу. На Таиных ресницах мгновенно появилась изморозь, что сделало ее похожей на снегурочку. Растущая луна бросала неяркий свет на заснеженные дома, амбары, деревья. Небо как решето, сквозь него заглядывают на землю звезды, большие и маленькие, сколько их осенью просыпалось, и еще больше того осталось. У дома Щербининых, довольно внушительного размера, они увидели несколько парней и девушек.

– Привет, Петро!

Михаил пожал руку пареньку, с красивым, совсем не деревенским лицом:

– Здорово! Как поохотился?

– Две штуки взял. А ты?

– Я одну, ну, ничего, завтра я тебя догоню.

Девчонки весело хихикали и щебетали. Наконец, хозяева открыли двери парадного крыльца и впустили гостей. В горнице, как и надеялась Тая, Петр пригладил коротко остриженные русые волосы, одернул рубаху и подошел к ней:

– Тая, я только тебя и ждал!

– Да ладно тебе!

Тая искоса взглянула на него, не зная, что, в этот миг была особенно красивой. В задорных глазах Петра мелькнуло восхищение. Миша из-за плеча Таи бросил взгляд в сторону Надежды, та быстро отвернулась. Все расселись на широких лавках, покрытых новыми половиками. Тая с Надей уселись рядом. Девушки вязали, парни ходили по комнате, подсаживаясь то к одной из них, то к другой, покатился оживленный разговор. Алешка, Надин брат, принес еще один керосиновый фонарь и поставил на стол. Петр опять подошел к Тае:

– Чё вяжешь?

– Варежки.

– А мне свяжешь?

– Не дождешься ,– улыбнулась Тая.

– На-а вот! – притворно обиделся Петр, – а тебя можно проводить сегодня?

– Возможно, – уклончиво ответила Тая.

Тут подошел Миша:

– Тая, подвинься.

Тая подвинулась, освобождая место брату между ней и Надей. Миша быстро сел, не дожидаясь, когда Петр опередит его. Он тихонько сидел рядом с Надей и наблюдал, как мелькают спицы в ее руках. Не укрылось от его внимания и то, что Надя не отодвинулась от него.

Подруги, если рядом никого не было, тихонько перешептывались и улыбались.