Вера немного помолчала. Мысль ее, видимо, улетела на какое-то время к тем беседам со своими пациентами, к тем спорам со своими коллегами, о которых она упомянула.
– Ты сказала, что он мог получить первоначальные понятия добра и зла в детстве, – вернул ее Алексей к теме. – Выходит, нормальная семья? И в то же время его отклонения были заложены в детстве. Как это совместить?
– Не мучай меня, – улыбнулась Вера. – Я же не специалист. Ну, можно представить такую картину, к примеру: его воспитывала бабушка, которая сумела заложить в его сознание эти понятия. В то время как родители его не любили. Авторитарный отец или мать... Не знаю, Алеша. Что-то в таком роде. Но, как бы там ни было, среди маньяков существует немало людей, которые отдают себе отчет, что тяга к убийству выводит их за грань людей – в когорту нелюдей. Здоровая, нормальная часть их личности от этого знания страдает. И потому они хотели бы остановиться. Но не могут самостоятельно. Он там говорил тебе о сигаретах... Он прав. Нужны дополнительные меры. В данном случае – чужое вмешательство. Бенедикт почему-то решил, что твое.
– Хорошо... Теперь другой вопрос: мой посетитель и есть сам маньяк? Или подставное лицо?
– Затрудняюсь ответить. Не будем забывать, что тяга к убийствам говорит о сдвинутой психике... При этом практически все маньяки – актеры. В обыденной жизни играют успешно роль отличных отцов семейства, учителей, религиозных деятелей и так далее. Что говорит о наличии актерских талантов у всех у них. Впрочем, это не совсем актерский талант в строгом понимании слова. Это раздвоение психики. Нормальный же актер всегда адекватен себе – даже тогда, когда входит в роль...
– А наш случай?
– Я склонна думать, что актер. То есть нанятый человек. Заметны крошечные паузы, в которые он думает, как повести себя дальше. Маньяк, мне кажется, более спонтанный и органичный по той элементарной причине, что он ничего не играет. Просто в определенных обстоятельствах начинает действовать его второе "я". И поскольку это органично присущая ему грань личности, то он не актерствует. Откуда не может быть зазоров, пусть даже микроскопических, в обдумывании своего поведения. А у твоего клиента они имеются.
– Вера, ты уверена?!
– Нет. Я только предполагаю. Скажем так: мне такую трактовку подсказывает интуиция. Женская в первую очередь. И во вторую – профессиональная...
– Хорошо. Пусть ко мне пришел актер, подставное лицо. По-твоему, за ним стоит реальный маньяк?
– Алексей, я могу ошибаться. С этой поправкой я рискну высказаться: к тебе пришел если не сам маньяк, то его посланник.
– Значит, мне стоит воспринимать всерьез этот визит?
– Думаю, что да...
Этого было очень мало, но уже кое-что. Главное, что Вера подтвердила его ощущение: к нему действительно обратился маньяк. Через подставное лицо или прямо – это вопрос пока не первостепенной важности.
Пока предстояло решить куда более насущный вопрос: попытаться ли вычислить маньяка, занявшись поисками знакомого знакомых, который мог надыбать информацию о личной жизни детектива, или принять "заказ" маньяка? Ответить на брошенный вызов?
Он подумал немножко для очистки совести, взвешивая все "за" и "против". На самом деле он уже знал, что вызов примет.
...А к Игорю он подключит Ванюшку. Два молодых парня быстрее разговорятся. Отношения у них сложились неплохие, хотя не назвать их дружескими... Может, потому, что редко пересекаются: Ванька теперь нечасто бывает дома, а Игорь уходит в семь вечера, у него рабочий день заканчивается...
Неважно, все равно Ваня лучше с задачей справится! Так что пока эту тему можно закрыть. И открыть другую тему – единственно важную тему: принять вызов и выиграть!
2 октября
Он решил ничего не говорить Александре. Свадьба должна была состояться через две недели в узком кругу избранных друзей. Они оба сочли, что было бы неправильно отменять свадьбу из-за ограбления, и Сашка, без того до зубов занятая своими журналистскими делами, обещала взять на себя организацию скромного приема в скромном ресторане.
Впрочем, у Сашки свое понятие "скромного". Это означало примерно следующее: хороший ресторан, качественный, но без понтов. Из тех, которые, по счастью, обделила своим вниманием столичная богема всех сортов. Понтов они не выносили оба.
Инициатива Александры его очень устраивала: она высвобождала ему время для поиска грабителя. Теперь слово "грабитель" поменялось на слово "маньяк", но Саше об этом знать ни к чему. Только разволнуется, а ей сейчас это совсем некстати. Хватит с нее шока от ограбления... Главное, что Алексей пытается вернуть их деньги.
И он их вернет. У него есть целый месяц, тридцать дней. В октябре тридцать один, но последний день уже не для поисков – в последний день нужно карты на стол. Так что тридцать. И это немало. Он успеет!
Алексей долго думал, с чего начать. Точнее, он знал, с чего: с дел по маньякам, которые имелись на Петровке. Но ему не хотелось подключать к этому поиску Серегу. Он, без сомнения, снова примется ругаться и всяко обзываться нехорошими словами, из которых самым нежным, Алексей знал, будет "чудак на букву "м". Мол, как так к нам не притащил, мы бы вытряхнули, мы бы!.. Но дело даже не в этом.
Алексей верил, не мозгами, а нутром: это дуэль. Один на один. Вмешательство милиции только все испортит, Бенедикт соскочит, как и предупреждал. И тогда не видать им с Сашей денег на квартиру...
Но, что еще хуже, тогда будет тринадцатое убийство. И ляжет оно на совесть Алексея. А его совесть не имела привычки обременять себя подобным грузом.
...Он давно заметил, что дело не столь долго делается, сколь долго подготавливается. И на этот раз эта фатальная схема сработала.
Он потратил почти весь рабочий день, чтобы связаться с тем человеком, который сидел на Петровке на серийных преступлениях. Он поджидал его в конце рабочего дня в кафе в саду "Эрмитаж", недалеко от имперского здания номер 38 по Петровке, куда пригласил на "рюмку чая". Он в двух самых общих словах (дабы не пошла волна по Петровке, где, помимо Сереги, Алексея Кисанова еще знали и помнили многие) рассказал ему о своем клиенте... И все это для того, чтобы услышать:
– Но у нас нет никаких нераскрытых серий за последние двенадцать месяцев!
Бум! Не может такого быть... Не могли они с Верой ошибиться!
...Почему, собственно, не могли? Все ошибаются, хотя бы изредка, и ни он, головастый сыщик, ни отличный психолог Вера не застрахованы от подобной участи...
– Правда, недавно наметилась одна, хотя я пока не уверен... Но преступник – педофил. А ваш, если ему верить, по женщинам специализируется.
– Вы не допускаете, что могли что-то пропустить?
– Допустить можно все... При нашем-то бардаке... – невесело усмехнулся специалист по "сериям", которого звали Виктором. – Там дело прикрыли, чтобы отчетность не портить, там вешдоки потеряли... Только проблема в другом. Вы же знаете, что у маньяков обычно один почерк... А этот тип сказал вам, что убийства совершены разными способами.
– Но такое ведь тоже бывает?
– В мелочах. Но обычно орудие преступления одинаково, как и способ убийства, плюс другие характеристики. Деталька какая, вещица на теле жертвы или на месте преступления – это и есть почерк.
– То есть, по-вашему, маньяк не может действовать разными способами?
– А в чем же тогда серия? – Виктор чуть насмешливо улыбнулся непросвещенности детектива.
– И все же... – Надежда умирает последней, как известно, и Кис пытался уловить ее угасающий лучик. – И все же, предположим, что мы имеем дело с редким случаем. И именно по этой причине убийства не были выделены в серию, не были связаны между собой. Однако все же их что-то объединяет. Что-то такое, что вы упустили. Есть на это шанс?
Виктор почесал голову с той стороны, где пряди, разделенные косым пробором, были длиннее, отчего они затопорщились. Он был совсем юнцом – недавно из Академии МВД. Пылкий борец со злом, обладающий фантастической памятью и аналитическими способностями. "Наш маньяк, сидящий на маньяках", – так охарактеризовал парня Серега. Счастье, что не все мании ведут к убийствам...
– Честно говоря... – заговорил Виктор с сожалением, – не думаю. Допустим, убийства совершены разными способами, ладно. Но должны существовать другие характеристики серийных убийств – знаки на теле, способы прижизненного или посмертного увечья, – и это уже бы всем бросилось в глаза. Знали б вы только, Алексей Андреевич, что они вытворяют... Такое не забудешь. И не упустишь при последующем столкновении! Но я еще подумаю, Алексей Андреевич...
Виктор, несмотря на то что впервые встретился с детективом, явно слышал о нем от старой гвардии, и в голосе его слышалось некоторое почтительное извинение, что не может помочь...
У Алексея, оглушенного первой неудачей, других вопросов к Виктору пока не было.
Направляясь к выходу из сада, он увидел Бенедикта. По крайней мере, так ему показалось. Мужчина стоял между деревьями и, похоже, писал, повернув голову вбок, в сторону детектива. И улыбался.
Алексей не стал вглядываться. Ну, допустим, это был Бенедикт. Ну, допустим, он хочет знать, что предпринимает детектив, каковы его первые шаги, какова логика. Да пусть себе интересуется! Алексею без разницы...
Но все-таки неприятное чувство не отпускало его весь остаток вечера.
3 октября
Алексей не надеялся, что «еще подумаю» Вити принесет какие бы то ни было результаты. Нет, он не сомневался ни в увлеченности «маньяка по маньякам», ни в его способности к анализу. Сомневался он в другом: в его опытности. Которая дарит способность ощущать – именно ощущать, а не знать! – психологию другой личности, ее странный и нездоровый ход мышления, ее внутреннюю логику. Словно, тыркаясь множество раз в чужой и странный способ восприятия мира, постепенно находишь лазейки, щели, через которые ты, человек здоровый, – то есть устроенный совершенно иначе, – подглядываешь как бы изнутри больной ход мысли.
Такой опыт давал дополнительное зрение. Наверное, это и есть интуиция – когда что-то подсказывает тебе, какую детальку надо заметить, на что обратить внимание, что тут важно...
У Виктора этого опыта не было, а у Алексея не было времени. Перелопатить все дела, заведенные по убийствам за последние двенадцать месяцев, в поисках тех самых деталек, – так ему и года не хватит, не то что тридцати дней, отпущенных Бенедиктом... Тем более что о маньяках он знал не больше, чем любой обыватель, почерпнувший свои представления в основном из прессы и кино.