«с граблями рядами
ходят, сено шевеля».
Солнышко, бабы поют… Хорошо!
Но это до войны так. А теперь война, мужиков нет, только старики. Так что теперь косят бабы, а «ходят, сено шевеля» – это мы, городские неумехи. Все нам надо втолковывать.
Зайка
А вот другая работа – клевер, уже высушенный. Маленькие копешки надо в большие копны складывать. Клевер этот твердый, корявый, скрюченный, весь сцепился. Чтоб его перенести, надо два длинных шеста под копешку подсунуть. Вдвоем – один впереди, один сзади – за эти шесты беремся, «раз-два – взяли!». Подымаем и несем как на носилках. Бегом-бегом! Потому что тяжело очень, а если бегом, то недолго тяжесть эту держать. И когда бегом-бегом, то наперегонки и весело. И вдруг из-под одной копешки зайка выпрыгнул! Мальчишки за ним вдогонку, рубашкой накрыли – готово, поймали. Принесли домой, в свою спальню, соорудили ему «домик» в ящике, морковку и траву туда положили. Стал зайчик у нас жить. Но через пару дней пришли – а его нет. А в ящике дырка прогрызена. Убежал. Ну и ладно, молодец. Действительно, что ему тут делать в темном ящике.
Метать стога
Сено высохло, завтра пора метать стога. Наша работа – сено возить. Нагружаем телегу – высокий получается воз. Целый день возим. Вот и вечер, стемнело. Загружаем последний воз. Забираюсь на самый верх, поехали. Воз качается как корабль в море. Лежишь, смотришь в небо, а там звезды… В городе звезд почему-то не бывает.
Стога метать – это особое искусство. Траву надо так причесывать, чтоб травинки лежали по радиусу и с наклоном наружу. Тогда дождь будет скатываться с него, внутрь не попадет, сено не погниет. Папа всегда показывал нам такие обычаи и называл их «физика в жизни». И я была очень горда, когда меня послали наверх «стог вершить», граблями его причесывать. Эта работа требует понимания.
Муся и Люся
Кроме сена есть еще одна еда для коров. Это силос. Вроде квашеной капусты, только вместо капусты – трава, а вместо бочек – яма. Скошенную зеленую траву туда сбрасывают, и ее надо примять хорошенько. Для этого по яме ходит лошадь. А на ней кто-то должен сидеть. Работа для нас самая подходящая.
И вот получилось так, что один мальчик из нашего класса, которого звали Муся, ездил на лошади, которую звали Люся. Ну и ясно, все резвились: «Муся на Люсе» или «Люся на Мусе»…
Лет через восемь встретилась я с Мусей в нашей родной 178-й школе. Он уже был не Муся, а Моисей. Это было после войны, я уже училась в университете.
Вспоминали детство…
Моисей Цацкис. Встреча в Ленинграде в 1949 году
С завучем нашей школы на встрече выпускников
Руководить коллективом
Вернемся в наш родной колхоз. Оказывается, руководить – это очень даже непросто. Однажды досталась нам необычная работа. Надо было небольшое стадо перегнать из нашей деревни в другую. Недалеко – 25 километров. Но коллективчик в этом стаде подобрался – на удивление. Тут были телята, овцы, пара поросят, старый баран с крутыми, спиралью, рогами. Такая разношерстная публика не желала идти куда велено, а все время норовила повернуть назад, домой. Стоило попытаться собрать их в кучу, как тут же поросята, смешно забрасывая ноги вбок, начинали бегать кругами. А круторогий красавец баран и нрава оказался крутого. Только повернешься к нему спиной, как он наклоняет задумчиво голову и вдруг – короткий разбег, мощный толчок в попу. Бедный пастушок летит кубарем метра на три.
Но все-таки мы эти 25 километров преодолели за два дня.
Шушкадом
Наконец пришло письмо от папы. Они с мамой вместе со своим институтом и всеми сотрудниками уехали из Ленинграда. 10 августа. Они уже знали, что ясли, в которых был Володенька, эвакуированы в Костромскую область, в Шушкадом. И что ясли находятся в помещении школы рядом с железнодорожной станцией.
Папа потом рассказывал: ночь, четыре часа. Поезд остановился. Сколько он будет стоять, пять минут или пять дней, – неизвестно. Мама больна, лежит. Папа решается на отчаянный шаг. Один выходит из поезда и идет разыскивать Володеньку в яслях. Кого-то там из воспитателей разбудил: «Где наш Володенька?»
Заставил найти Володю ночью среди сотни других малышей. Схватил его. От большого мешка одежды не осталось почти ничего – папе сунули какие-то вещички, чужие, которые оказались под рукой. Подписывается документ о передаче Володеньки, и папа – бегом в поезд. Ведь он в любую минуту может тронуться, и что тогда? Но – повезло. Поезд все еще стоял, и папа успел.
Володенька был очень болен, просто еле живой, у него уже десять дней был понос. Полтора года ему, а он не то что ходить не умел – даже голову не держал. Когда доехали до Кирова, нашли хорошую докторшу, и мама начала по ее указаниям лечить Володеньку. Никаких антибиотиков тогда не было. Желудевый кофе, свежие сливки, творог… Выходили!
Мы – «выковырянные»
(1941—1942, Киров—Муша— Киров)
На саночках
Теперь надо всех остальных детей собрать. Мы все в разных местах, пришлось делать несколько рейсов. И тут не повезло Сергею. У него всегда любимой болезнью было воспаление легких. Но одно дело лежать дома, когда мама ставит свои замечательные компрессы, горчичники и банки.
А совсем другое, когда кусок железной дороги немцы разбомбили. И дальше надо пешком до города Буй – 75 километров. А мороз. А у Сереги температура 39, воспаление легких. А папа наш не молоденький, ему уже пятьдесят два года. Он уже второй раз голод переживает. Первый раз – в 1918 году.
И вот папа закутывает Серегу во все, что есть, кладет на раздобытые откуда-то санки и везет. Большого мальчика, которому почти тринадцать лет. На больших санях, где можно лежать, а не сидеть. 75 километров! Это невозможно даже представить себе.
Но папа выдержал и прошел эти бесконечные километры. И Сергей выдержал, не умер, не замерз. Они добрались до Буя, а потом на поезде еще 600 километров до Кирова.
Осваиваемся
Когда мы все собрались наконец в Кирове, наш Володенька уже начал вставать. В это время на рынке еще были продукты, так что он подкормился и окреп. Мама мне сказала, очень серьезно: «Таня, ты уже большая, если помру, Володенька будет твой сын». Мама действительно боялась, что с ней это может случиться. Сердце у нее давно пошаливало. Что с ней было, когда началась война? Тогда говорили «сердечный приступ». Что это значит? Мы не знали. Может быть, инфаркт? Тогда такого слова не было.
В это время многие терялись, не знали, что делать, рвались «домой, в Питер». Но мама точно знала, что делать. Ведь она помнила Гражданскую войну. Это же «недавно» было – всего лет двадцать назад. Она тогда приняла ответственность за младших братьев-сестер, за всю семью. И сейчас она знала, что главное – это запастись продуктами, что с каждым днем будет труднее. И организовала заготовку. Мы покупали на базаре ливер (легкие, печенку, сердце), варили, проворачивали через мясорубку, добавляли бульон и замораживали. Холодильников тогда вообще не было, но морозы в Кирове наступили очень скоро.
Однажды мама обнаружила в хозяйственном магазине кедровое масло, очищенное. В хозяйственном? Да! Оно предназначалось художникам, для разведения красок. Мама купила бутылочку, мы распробовали – вполне съедобно. И скупила в этом магазине весь их запас. Не так уж и много: 92 бутылочки.
Запах хлеба
В Кирове школьные здания были заняты госпиталями – сюда привозили раненых. А классы размещали в самых разных помещениях. Юра учился в фойе кинотеатра. Мой восьмой класс был в помещении мастерской по починке обуви. Места там было мало, поэтому занятия проходили в четыре смены. Моя смена была четвертая: с семи вечера до двенадцати ночи.
Возвращаюсь из школы. Ночь, звезды, мороз. Снег скрипит под ногами, громко, просто на весь город. Иду через базарную площадь. Днем там народ, а ночью – никого, тишина. И вдруг – запах горячего хлеба, просто оглушающий запах. Для голодного желудка непереносимо вкусный. Откуда? Догоняет меня санная повозка. Лошадь везет большие сани, на них – громадный ящик с хлебом. Везут его в магазин, утром продавать будут. Но этот запах! И у меня в голове как будто сон: я «вижу», как я догоняю сани, открываю дверцу этого ящика и хватаю две – только две! – буханки… Но, конечно, это только мечта, только сон наяву. Никуда я не бегу, не догоняю этот горячий хлеб. Не могу же я его украсть. Но могу же я помечтать…
Восьмой класс
Анатомию прочитала за пару дней в начале года – а что там учить, там и так все ясно. Это вам не математика и не язык. Анатомия и физиология дополнялись медицинскими упражнениями. Как делать перевязки. Как переносить раненых. Что-то было и про сельское хозяйство. Знали бы мы, что придется в поле работать, – кое-что постарались бы выучить получше.
Мы очень дружно не хотели учить немецкий: «Вражеский язык, мы его ненавидим!» Это, конечно, чистой воды спекуляция. Если есть шанс чего-то не учить – как упустить такую возможность!
«Выковырянные»
Уже возникло и прижилось это слово. О великий и могучий! Если он переиначит умное заграничное слово вроде «эвакуированные», которого не произнести русскому человеку, – получается в точку. Конечно, мы и есть выковырянные из родных мест.
Оказалось, что существует два главных типа людей: «выковырянные» и местные. Вот, например, в школе нам давали не горячие завтраки, конечно, а по две маленькие серые кругленькие булочки, граммов по сто каждая. Без карточек! Для «выковырянных» это дополнительный паек. А местные стали кидаться этими булочками, как, бывало, в пионерском лагере – подушками. Просто так. Для смеха. Не по злобе. Они же не догадывались, что наши голодные глаза смотрят на булочки – дополнительные! без карточек! – которые падают на пол…
Еда – это не просто так. Это жизнь. А мамины гигиенические правила гласят: «Что на пол упало – то пропало». Да и без того – мы ведь не можем поднять то, что сосед по парте бросил на пол. Мы молча смотрим. Мы унижены.
А я еще помню свой сырок с томатом, который вот так же бросила. Даже не на пол, а вообще.
Мама уезжает
Ну вот, все вместе, Володенька спасен, продуктами хоть и не очень, но запаслись.
Но ведь взрослые всегда работают. Как же иначе! А что моим папе с мамой делать в Кирове? Они уехали сюда со своим институтом, Главной палатой мер и весов. В Питере все было понятно – они в этой палате занимались созданием стекольных и цветовых стандартов. А тут, в Кирове, это проверка гирь в магазинах.
Делать было нечего. А мама не в состоянии сидеть и ничего не делать. Ведь война и надо помогать фронту! И мама пишет разным влиятельным людям. Наконец – ответ. Мама объявляет свое решение: «Я еду в Пёстровку. Это в Пензенской области. Там завод оптического стекла. Пока поеду одна, а когда устроюсь – заберу вас. А папа пока останется с вами».