Выше крыши

Глава 1. Моменто мори

– Быстрее.

– Куда-то спешишь?

– Да что там! Вон у тебя подтеки под носом! Работай быстрее, чтобы не оставлять лишних капель.

– Макс, а баллончик-то не пшикает.

– Как это, не пшикает?! Слышь, пернатый, ты мне всю черную краску угрохал!

Эд не то чтобы в панике, он встряхивает баллончиком и пробует нанести еще немного краски. Когда не получается – пожимает плечами, мол, прости, что угнал материалы. Зато для Максика эти баллончики – хлеб насущный. Чаще он работает ими в свое удовольствие, но бывает, что появляются заказы разрисовать стену в квартире или даже кирпичную поверхность многоэтажки. И в том и другом случае дело касается рассчитанного бюджета, а бюджет у студента (пусть и работающего) не такой, чтобы очень. По крайней мере Максик не жирует, однако Эду отдал самое дорогое.

Максик подскакивает в один шаг к Эду и отбирает у рослого брюнета баллончик. Тот виновато смотрит на попытки Максика выдавить краску. Что странно, получается. У граффити на стене заброшенного гаража появляется чересчур длинный нос.

– Как так?! – удивляется Эд.

– А вот встряхивать надо сильнее! И держать баллон вертикально. Сколько раз повторять? – Максик возвращает Эду краску и скрещивает руки на груди. – Ладно, давай доделывай свое творчество, и пошли, я голодный.

– Как раз хотел об этом поговорить…

– Мальчики! Привет!

На ту самую крышу гаража надвигается буря – Лана, по-другому Милана, но Максик называет ее Белкой. Девушка Эда. Светловолосая девчонка с фигурой тощего пацана и несметным чувством внутренней силы. Она оказывается здесь внезапно, либо парни настолько увлеклись рисованием, что не услышали приближающихся шагов. Лана крутит сальто и мягко приземляется на грунт, поросший мелкой травой. Отточенности ее движений можно позавидовать, а вот истории о том, откуда взялась такая эстетика – не совсем.

Лана – бывшая гимнастка, это многое объясняет. Эд забрал ее из квартиры отца-агрессора два года назад, и это тоже говорит о ее стойком характере. Теперь Эд и Лана обитают на двенадцатом этаже и играют любовь, готовя вместе ужины и засыпая под одним одеялом.

Хотя почему играют? Похоже, у них все серьезно, – раздумывает Максик, наблюдая ветер из распластавшихся по спине Ланы длинных волос. Локоны танцуют, извиваясь в причудливом танце, в то время как девушка уже стоит в объятиях неудачливого художника и целует его в губы.

– Тевирп, Белка. Где твоя стрелка? – кем бы был Макс, если бы не разбавил романтичный момент?! Он никогда не дает забыть о себе. – Давно не цеплялась волосами за всякое?

– Да брось, я с работы. Мне здесь близко. Всего пара кварталов и пять гаражей, – объясняется Лана, но все-таки достает из кармана резинку и сцепляет руками волосы, формируя на макушке хвост.

– Как тебе мой Кристиан Бейл? – спрашивает Эд, указывая на граффити, будто без его вмешательства Лана ни за что бы не заметила рисунок.

– Думала, что это Бен Аффлек. В целом, сгодится. А почему у него такой длинный нос?

– Эй! Вы что там делаете?! – грозный крик извне.

– Патруль! Валим! – орет Максик.

На бегу он хватает спортивную сумку с баллончиками и несется в противоположную сторону от голоса. Тот случай, когда нажитое имущество явно тяготит существование, однако бросить сокровище – означает чуть ли не смерть. Максик хоть и небольшого роста, но нисколько не отстает по скорости от Ланы и Эда, у которых шаги в разы длиннее. Он, взмыленный уже на первых секундах погони, даже выбивается в лидеры, демонстрируя физическую силу, желание сохранить дорогие сердцу пожитки и доброе имя.

На самом-то деле Максик не хулиган там какой-то, а творец. Ну и что, что его творчество берет истоки из уличного ваяния на стенах. Зато сколько практики! Так или иначе: не будь граффити его авторства, мэр города вряд ли бы заключил с Максиком договор на изготовление мурала на Интернациональной. Максик этим ой как гордится, все уши родителям и друзьям прожужжал. Самого мурала еще нет, только бумаги подписаны, но Максик обожает поднимать эту тему изо дня в день: «Он прокатывает по столу бумаги, официальные, мне, представляете? Настоящий договор, с условиями, авансом и конечными выплатами. А я, такой, нахмурился, читаю – ничего непонятно, но ему же не скажешь! – и вроде как неохотно соглашаюсь. Ну ла-адно, сделаем красиво, говорю. А он мне – подписывайте. И я подписал. Так все просто, оказывается!»

Максик заметно теряет скорость, забираясь на забор. Он провисает в кэт липе – цепляется руками за стену и упирается в нее стопами. Под тяжестью сумки проскальзывает, не в силах поднять ощутимый вес. Эд и Лана, напротив, с легкостью минуют преграду и протягивают руки помощи повисшему товарищу.

– Спасиб, – кивает Макс, оказавшись на массивном заборе, разделяющем гаражные кооперативы и частную территорию некой организации. Ребята вовсе не собираются туда спрыгивать, им лишь нужно пройтись поверху до следующего ряда гаражей, а там уже скрыться в лабиринте из переплетенных улочек, зеленых кустарников и детских площадок.

– Никого, – сплевывает Эд вниз, вбирая в легкие воздух.

– А ты думаешь, они бы погнались? Это я так, на всякий случай. Не очень-то и хотелось бы попасться копам из-за твоей живопи́си, – Максик до сих пор сомневается, стоила ли игра свеч: среди дня учить Эда разрисовывать стены, когда можно было начать с азов – зарисовок в скетчбуке.

– Теперь замажут, – расстраивается Эд.

– И будут правы. Бэтмен и Буратино в одном лице – такой себе кроссовер.

– С чего вы вообще туда поперлись? А? Мало вам проблем? Молитесь, чтобы Влад не увидел! – возмущается Лана, обмахиваясь ладонью от столь интенсивного бега.

– Там же не подписано, – вспоминает Эд.

– Там и без подписи понятно, что твоих рук дело, бэтменофил! – возражает Максик.

Перебираясь с забора на крышу очередного гаража, Максик и вправду просит неведомые силы, чтобы Влад не наткнулся на этого злосчастного Бэтмена. Тогда ведь без проповеди про мораль и ответственное отношение к делу не обойтись. Кто, если не Влад, может часами говорить об исключительном пути трейсера и его конечной цели? Да-да, Влад. Создавая команду, он придерживался традиционных правил, где паркур – не соревнование с другими, а прежде всего – с самим собой; не возможность всего лишь прыгать по заборам и крышам, а способность к обучению и тренировке на выносливость. Сам Влад утверждает, что никакую команду он не создавал, это даже не кружок по интересам. Семья. Как есть семья. Влад, Максик, Эд и Лана. Семья, где каждый заботится друг о друге, в трудные минуты становится крепким плечом и уютным пристанищем, или целиком и полностью разделяет все радости. У каждого в шутку есть своя роль: Влад – папочка, который наставляет, направляет, в случае чего всем бошки за провинность отрывает (ему двадцать пять, он самый старший из всех); Лана – мамочка, потому что единственная девочка в «семье» и умеет повышать голос, когда это необходимо, еще она чаще всех готовит, а так как по профессии и в целом спортсменка, то только правильную еду. Но, что удивительно, вкусную. Ей двадцать. Эд и Максик, пожалуй, их дети, один старше – другой младше. Эд – тату-мастер, Максик – уличный художник. Работают в тандеме, потому что Эд не умеет рисовать.

Раньше еще был Манки, то бишь Кирилл – великолепный хореограф и король шуток, но он укатил в Москву за лучшей жизнью. Влад до сих пор расстраивается по этому поводу, переживает, что рано выпустил птенца из «родительского» гнезда, но Лана успокаивает: так надо и дети взрослеют. «Кроме этих двух», – обычно подмечает она, указывая на Максика и Эда.

Троица скачет через весь город, оставляя позади недовольные возгласы людей. С одной стороны, трейсеры никому не мешают, избирая удобный маршрут для передвижения. А с другой – кого бы не бесило антиобщественное поведение? Лана перепрыгивает клумбы широкими шагами, разгоняясь и приземляясь сразу двумя ногами на последнюю. Максик, вымученный собственным грузом, находит в себе силы повторить за Белкой. Эд больше доверяет лестницам и выступам слева, где расположен первый этаж высотного дома. Пернатый (а Эда так порой называют из-за татуировки на шее в виде крыла ворона) скачет по перилам, задержавшись на одной руке, пропускает ноги в бок. При виде трейсеров в основном возмущаются старушки, хватаясь за сердце, или серьезные мужички с дипломатами, цедя сквозь зубы плотные ругательства вслед. Некоторые даже снимают экстремальное передвижение на телефон, после чего выкладывают в Сеть. Но ребятам и то и другое по барабану, это их способ освободиться, прочувствовать город. Ближе к родной многоэтажке под руками Максика оказывается холодный металл велопарковки, через которую он сигает, изображая манки1. Лана крутит боковое сальто с парапета и в два прыжка забирается на лестницу у входной двери. Эд демонстрирует абсолютную ловкость и перемахивает на балкончик второго этажа. Свесив ноги на кирпичную стену, сидит там в ожидании остальных. Лана подчиняется – скрывшись на несколько секунд на лестничной площадке, поднимается к парню на балкон, а вот Максик, посматривая на свою поклажу, адекватно оценивает обстановку. Ему без грубой одышки не забраться наверх при таком раскладе.

– Я пас. Встретимся на двенадцатом, – отмахивается Максик.

Он топает к лифту. Разумеется, спорт – это хорошо, но когда у тебя за спиной пять, а то, может, и все восемь килограммов не твоего веса – тут уж возникает риск не доползти до цели. Рвать связки с зашкаливающим пульсом и подниматься по лестнице на двенадцатый этаж – утеха для Эда с Ланой, решает Максик, вполне спокойно тыкнув кнопку нужного этажа в лифте. Створки закрываются с грохотом, в кабинке то и дело мерцает свет. И вроде дом не старый, но коробка явно поистрепалась за годы использования. Макс оказывается в точке Б намного быстрее друзей, Лана назвала бы его читером, но таков мир, ответил бы Максик, где искренние старания и усилия не всегда в выигрыше. Как часто кто-нибудь находит легкие пути и забирается повыше, пока ты все еще карабкаешься где-то в хвосте?

– Открыто? – удивляется Макс. – Ценю гостеприимство, но чтоб настолько…

Он толкает входную дверь сильнее, и в нос врезается приторный аромат розы. Кстати говоря, до этого момента Максик и представить себе не мог, что розы могут пахнуть. Однако именно этот запах оседает у него в носу, на языке и стоит в воздухе, когда Макс проходит дальше в студию. Что неплохо, комната здесь всего одна, и он быстро находит выбивающийся из привычной обстановки диван. Кажется, Эд притащил его с работы, либо это очень похожий на тот диван, потому что тоже коричневый и тоже раскладной. Не вписывающийся, старомодный, местами подранный, он портит современный интерьер и поистине совершенный минимализм студии, где ранее стояла только двуспальная кровать у окна, а ближе к углу – кухонный гарнитур. Из вещей, хоть сколько-нибудь привлекающих внимание, было граффити на стене справа, которое Максик нарисовал сразу же, как только впервые здесь очутился. Теперь весь контраст в руках черной особы, восседающей на том самом диване и безмолвно смотрящей на Максика.

– Господи-ты-боже-мой! – вытаращивается на нее Максик. В ответ тишина. Ему начинает казаться, что девушку в черном видит только он.

– А, уже познакомились, – позади слышится спасительный голос Эда, затем щелчок двери, – моя сестра, поживет тут, пока не найдем ей подходящее жилье.

– Тевирпствую, – тихо говорит Макс, продолжая рассматривать нечто.

Здесь и правда есть на что посмотреть. У девушки черные волосы, как из фильма «Звонок», они спадают на плечи завивающимися локонами; лицо белое и бледное, лишь глаза подведены угольно-черным с массивными стрелками, уходящими длиною к вискам; на шее – чокер в виде атласной черное ленты, на груди внушительный крест небывалых размеров и наверняка тяжеленный, если взять его в ладонь; вязанная туника доходит до бедер, коленки голые, зато дальше вниз ползут черные гетры или гольфы, Максик так и не понял, чем они там заканчиваются, так как стопы девушки находятся под одеялом. Она, видимо, не собирается с ним здороваться – сидит и рисует в блокноте простым карандашом.

– Вот это у тебя сестра Эд… – присвистывает Максик. – Как долго собирались ее от меня скрывать? – он говорит это больше в шутку, но все-таки с толикой правды: Макс заходил к друзьям в гости в конце прошлой недели, и никакой черноглазой девицы здесь не было и в помине!

– Настя приехала позавчера. Чуть-чуть опоздала, но ей неинтересно Первое сентября. Теперь она – студентка, будет учиться на дизайнера, – так по-странному Эд отвечает за сестру.

– Ты язык проглотила? Или не понимаешь по-русски? Я есть Макс, давай дружить, – Максик позволяет себе подойти ближе и протянуть руку для пожатия пугающей и одновременно завораживающей незнакомке. Почти незнакомке.

– Отвали, – голос у нее низкий, с холодком. По крайней мере, Максика окатывает морозной свежестью, картинно повисла бы сосулька на кончике носа от такого тона.

– Как грубо, – кривится он.

– Настя не любит излишнее внимание. Так что… шел бы ты купаться, – Эд заметно отстаивает границы сестры, еще чуть-чуть, и силой вытолкнет Максика в ванную комнату.

– Понял.

Максик идет в отступление. Пока идет. Запретный плод сладок. Иными словами, его точно привлекает та, кто «не любит излишнее внимание». Он запирается в тесной комнатке два на два и скидывает с себя мокрые от беготни шмотки. Смотря в зеркало, натягивает улыбку, потому что знает, как важно настроиться на хорошее.

С каждым годом все сложнее оставаться позитивным и веселить людей, мир вокруг себя. Все как будто специально надевают на лица траур, становятся черными внутри, толстокожими снаружи и верят, что так проще жить. Не проще. Обрастая негативом – несешь негатив. И как они, эти люди, умудряются веками таить в себе обиды? А иногда хоронить и зарывать их вместе с собой? Жизнь благосклонна к тем, кто улыбается, кто сеет добро. Разве не так?.. Почему черный? – размышляет Максик, уже перебравшись под душ. О черном он думает неспроста: всю верхнюю полочку в ванной занимают средства для волос и тела, стоящие в черных пузырьках. Губка и зубная щетка тоже черные, словно старинное кино – кто-то выключил яркие цвета, поделив мир на светлый и темный.

Но разве был бы смысл в цвете без определенной философии, которой наверняка придерживается юная готесса? Максик отчего-то считает, что значение исходных уходит гораздо глубже внешности. К тому же ему понравилась выбранная ею профессия, выходит, черная головушка все же умеет распоряжаться мозгами, а не только одеждой и краской для волос.

– Я тоже в свое время был готом, – слышит Максик сквозь полотенце, которым растирает мокрую голову после душа, голос Эда. Вдохновленный голос, уходящий корнями в приятные воспоминания.

Убрав влажную ткань с лица, Максик подмечает привычное спокойствие в доме: Лана, как всегда, суетится у плиты, Эд заваривает чай и рассказывает про неформальность в бородатом семнадцатом году, когда ему было четырнадцать лет. В окнах цветет закат, где солнце проваливается в крыши домов, распуская лучи по округе. Дни становятся короче, приближая самое холодное время года. Но до первого снега еще далеко, возможно, скоро наступит бабье лето, и трейсеры еще выберутся погонять по улочкам Тамбовска, чтобы вдоволь насладиться теплом и свободой. Последняя доступна им с лихвой, особенно когда те забираются повыше.

1

Манки – опорный прыжок с группировкой ног к груди и опорой на обе руки.