Сукины дети. Тот самый

– Но если он был так опасен, зачем мы туда пошли?

– Слушай, я же извинился. Думал, у тебя нервы покрепче будут.

– Да причём тут нервы? Просто… Я в эту победень не верю. Уж извините…

– Ну так для этого я тебе и показал, – Алекс теперь говорил со мной ласково, как с младенцем. – Понятно, что боевой офицер – он выделил эти слова – обязан не верить ни в Бога, ни в чёрта, ни в Красную армию. Но своим-то глазам…

– Ладно, – я взял рюмку и одним глотком выпил. – Убедили. Пока… Но у меня ещё один вопрос.

– Валяй.

– Что такое "акварельки" и "масло"?

– В свой черёд узнаешь, – отмахнулся Алекс и спрыгнул с высокого табурета. – Однако светает. Скоро девочки придут… – сграбастав брезентовый мешок с патронами и направляясь с ним к выходу из кухни, он остановился в дверях и оглядел барную стойку. – Приберись тут, – посоветовал шеф. И себя в порядок приведи… Рабочий день грядёт.

Вопрос, хочу ли я здесь работать, больше как-то не возникал.

Из каморки под лестницей я переехал на второй этаж. Истинных размеров особняка, кажется, я не знаю до сих пор.

На первом располагалось агентство – в той самой анфиладе. На втором – обширная библиотека, мои апартаменты, состоящие из спальни с раскладным продавленным диваном и дико старинным, похожим на гроб, шкафом, гостиной, куда девчонки натащили разномастных кресел, подушек и низких светильников на ножках, а еще ванной – вполне современной, с душевой кабиной, говорящим унитазом и ультрафиолетом в раковине.

Стены были покрыты таким слоем обоев, что вздумай я его препарировать, мог бы проследить всю историю особняка, вплоть до восемнадцатого века. Верхний слой был полихлорвиниловым, "под кирпич", пружинящим и скрадывающим всякий посторонний звук.

Алекс вёл преимущественно ночной образ жизни. Днём в конторе он не появлялся, зато по ночам я нередко слышал его голос, и пытался представить существ, с которыми он беседовал.

Я же исполнял обязанности сторожа, переводчика и телохранителя при девочках – Антигоне, Афине и Амальтее, которые исправно принимали заявки и водили экскурсии.

Регулярно мне выдавали наличные, впрочем, не уточняя оклад и не требуя никакой отчётности…

Я отожрался, даже ранение, после того, как над ним поколдовала Амальтея, перестало меня беспокоить.

И даже завёл себе несколько новых книг: первоиздания Бродского, Маяковского и Блока. Стоили они не так, чтобы очень запредельно, и всё же мысль, что я могу себе их позволить, внушала некоторую приятность и уверенность в завтрашнем дне.

О потусторонниках никто больше не упоминал. Всё было обыденно и прозаично.

Антигона по своему обыкновению варила идеальный кофе, Афина готовила идеальные обеды и ужины – не балуя деликатесами, но и не опускаясь до банальных замороженных пельменей из супермаркета неподалёку. Амальтея следила, чтобы у меня были чистые выглаженные рубашки, обои не отваливались от стен, а по полу можно было ходить босиком…

В свободное от этих забот время девочки, втроём, управлялись с туристами. Моих услуг, как переводчика, требовали нечасто.

Ах да. Забыл рассказать про подвал, или цокольный этаж. Там был тир. Самый настоящий, с кабинками для стрелков, движущимися мишенями и таким разнообразием оружия, что в пору завидовать спецслужбам.

В тире я проводил свободное время. Никто мне в этом увлечении не препятствовал, – шеф и сам уделял немалое время тренировкам. Собственно говоря, это происходило каждый день.

Что характерно: всякий раз, беря в руки пистолет и наводя его на чёрную точку в центре мишени, я вспоминал желтые с вертикальными зрачками глаза…

Так прошло месяца два. Да, точно: начинался апрель, с его бурными вешними водами, пронзительно-голубым небом и стаями грачей. И хотя ночи были всё ещё темны, как зрачок мертвеца, днём солнечные зайчики резвились на стёклах домов, купались в лужах и прыгали по медным начищенным ручкам.

Но однажды ночью я услышал на лестнице шаги. И удивился. Обычно Алекс, если и приводил кого, беседовал внизу, в кухне или в одном из кабинетов. Но сейчас кто-то шел на второй этаж, ко мне…

Вскочив, я наскоро привёл себя в порядок: натянул джинсы, фланелевую рубашку и шерстяные носки – хотя особняк и имел современное отопление, по ногам немилосердно дуло.

К тому времени, как "они", пройдя сквозь библиотеку, постучались, я успел убрать постель и зажечь свет в гостиной.

– Вот, Сашхен, знакомься: Герман. Наш новый клиент, – сказал Алекс, пригласив ко мне в комнату молодого еще мужика в чёрном плаще.

– Можно просто Гера, – пожимая влажной потной ладонью мою руку, осклабился клиент. Во рту его сверкнул неестественно белый зуб.

"Хрен в кожаном пальто" – называл таких отец.

Было в Гере что-то неуловимо скользкое, как в залежавшейся в рассоле селёдке.

– Случилось так, что мне непременно нужно отлучиться, – объяснил своё появление Алекс. – А Герману ни в коем случае нельзя оставаться одному. Так что, не сочти за труд, кадет. Присмотри. Я вернусь к утру… Самое позднее – к обеду. Уж к завтрашнему вечеру точно буду. С клиента глаз не спускать, самого никуда не выпускать. Об остальном позаботятся девочки, – он развернулся, чтобы уходить, но остановился. – Да, ещё… Постарайся, чтобы Герману у нас было удобно.

– Выпить есть? – спросил Гера, как только хлопнула дверь особняка – о пружине я уже упоминал, и звук её разносился по всему дому.

– А тебе не много будет? – разило от него так, словно гость искупался в водке, причём, не снимая кожаного пальто…

– Да я вообще непьющий, – смутился тот. – Веришь, нет – недавно начал. Дней десять тому.

– А что так?

Наверху ничего съестного, равно как и выпивки, я не держал, и направился к лестнице. Гера, как приклеенный, потащился за мной.

– Страшно мне, понимаешь? До усрачки. Вот и забухал. Девушка – ну, моя девушка – выгнала. Невозможно, говорит, сутки напролёт перегаром дышать. А я остановится не могу. Так всё горит, что только водка и помогает.

– Так может, у тебя делириум? – я полуобернулся на площадке, и сразу ощутил на себе могучую волну крепкого, как чугунный лом, перегара. – Ну, белочка? Запой, одним словом?..

– Не-а, – не обиделся Гера. – Я первым делом к знакомому психиатру побежал. Похлибайтис, может, знаешь? Учились вместе. Теперь он забурел: больших шишек лечит. Но меня принял, как родного. Обследовал по всем статьям…

– А потом? – мне стало интересно. О Похлибайтисе я слышал: модный нынче на Питере доктор…

– А потом он меня выставил. Сказал: в церковь сходи, да на храм пожертвуй. Потому что у меня не психоз и не белая горячка – я же трезвый всё время, несмотря на то, что пью… Похлибайтис сказал, призраки – это не его епархия. Силы зла он изгонять не умеет.

– А вас одолели призраки, – утвердил я.

– Ну натурально!.. – обрадовался моей догадливости Гера. – Точнее, один призрак. Призракша. Или призракесса. Хрен проссышь с этими новыми бабскими заморочками, как правильно.

– То есть, вас донимает призрак женщины.

Войдя на кухню, я достал из холодильника водки – обычную "Смирновку". "Арктику" шеф для себя и близких друзей бережёт.

Хотел достать и рюмку, но Гера, выхватив у меня бутылку, опрокинул её над пастью и высадил "винтом" сразу половину.

– Если б я так пил, у меня не только призраки, но и бабочки, и мыши, и слоны бы перед глазами летали, – заметил я, когда гость сумел наконец свести глаза в кучку и выдохнуть.

– И у меня летает, – он помахал рукой перед лицом. -Так и ходит перед глазами. Туда-сюда, туда-сюда… И холодно от неё. Как от морозилки.

– И всё? – ведя допрос, я старался не слишком выдать своего любопытства и неосведомлённости.