Прогулки по Мадриду

В 50-е годы XX века площадь украсилась цветочными партерами, двумя фонтанами, новыми фонарями на высоких мачтах.

Однако современная форма фонарей вызвала оживленные споры, и под давлением общественного мнения они были заменены на традиционные. В центре площади в 1994 году напротив здания бывшей Почты и популярной бронзовой статуи медведя, стоящего на задних лапах у земляничного дерева (при выходе на площадь улицы Кармен), воздвигли конную статую Карла III на высоком постаменте в знак признательности города государю – созидателю и просветителю. Разумеется, что в XVII веке Пуэрта дель Соль выглядела совсем по-другому. У большого фонтана Марибланка горожане отдыхали, назначали встречи, водоносы черпали из него воду, вдоль невысоких домов ютились лавчонки, торговавшие овощами, фруктами и книгами. «На Пуэрта дель Соль, – гласит старая пословица, – мулов остерегайся, от колясок спасайся, на женщин не гляди, от болтунов стремглав беги». Старые гравюры свидетельствуют о заурядной, случайной, беспорядочной застройке Пуэрта дель Соль.

Пуэрта дель Соль. Гравюра. XVIII в.

Иное дело – расположенная по близости Пласа Майор, настоящее произведение градостроительного искусства XVII века, целостный архитектурный ансамбль, достойный столицы. Когда-то здесь, в предместье, располагалась торговая площадь Аррабаль (исп. – предместье), по-видимому, типа пустыря в окружении неказистых домишек. Это место привлекло внимание Филиппа II и Хуана де Эрреры. Однако создание главной столичной площади оказалось делом более позднего времени.

Согласно проекту Хуана Гомеса де Моры, большая прямоугольная площадь (122x90 м) охвачена единообразными трехэтажными фасадами домов с шеренгой окон, плоских балконов и нижними открытыми галереями. Господствуют простые упорядоченные линии, одинаковые объемы и формы. Площадь неоднократно горела. После пожара 1672 года окончательно оформилось эффектное здание с порталом, двумя башнями на ее южной стороне и аллегорической росписью на фасаде. Оно называется Панадерия (исп. – булочная, пекарня), ибо в нижнем этаже этого здания помещалась хлебная биржа. После пожара 1790 года архитектор Хуан де Вильянуэва, развивая замысел Хуана Гомеса де Моры, замкнул площадь по углам, унифицировал высоту зданий, объединив их общей линией карниза. Тем самым зодчий довел идею замкнутого уравновешенного пространства до совершенства.

Пласа Майор с ее типичным для архитектуры Габсбургов регулярным планом – один из лучших и сравнительно редких в Испании образцов городского ансамбля. Площадь предстает ныне как колоссальный парадный зал, угловые входы в который обозначены высокими сводчатыми арками. Величественная и строгая, она использовалась для разнообразных зрелищ. Зрители размещались на балконах, заполняли окна, нижние галереи. По сторонам мостовой воздвигались трибуны. Центральный балкон Панадерии предназначался для короля, его семьи и свиты. На Пласа Майор устраивались корриды, турниры (в ту пору модными были сражения на тростниковых копьях), театральные и праздничные представления. Пышными зрелищами на площади ознаменовался приезд в 1623 году в Мадрид Карла Стюарта, принца Уэльского, будущего английского короля Карла I (эскиз его портрета, сделанный молодым, только что поселившимся в столице Веласкесом, не сохранился). Площадь служила местом для религиозных церемоний и действ, вплоть до устрашающего инквизиционного «акта веры» – аутодафе.

Живое и выразительное свидетельство жизни испанской столицы – картина живописца мадридской школы 2-й половины XVII века Франсиско Риси (1683, Мадрид, Прадо). На большом полотне (2,77x4,38 м) он запечатлел многочасовое аутодафе 30 июня 1680 года в присутствии короля Карла II, его юной супруги Марии Орлеанской и вдовствующей королевы Марианны. Для мастера, работавшего в области религиозной и декоративной живописи, это произведение – единственное в своем роде.

Золотисто-сумрачное пространство украшенной коврами Пласа Майор с помостом в центре, огороженным балюстрадой, заполнено сотнями персонажей на балконах, боковых трибунах, на мостовой. Они представлены то крупными статичными группами, то в виде отдельных фигур, в разнообразии типов, поз, жестов и одеяний. Многие отмечены портретным сходством с реальными историческими персонажами. Горизонтальная композиция построена строго фронтально и вместе с тем допускает более высокую точку обозрения происходящего на полотне, что позволило Ф. Риси, опытному и одаренному декоратору, умело использовать пространственные интервалы, крупные светлые и темные цветовые пятна с акцентами белого, красного и золота, – все это помогло мастеру добиться живописного и пластического единства изображения. Картина – поистине бесценный документ истории. На церемонии присутствуют высшие круги государства и общества: гранды, светские и духовные сановники всех рангов, представители инквизиции и иностранные послы, придворные дамы и королевская гвардия. У основания балкона-ложи, где восседает король с семьей в окружении любимых карликов, торжественно шествует в пышном облачении главный инквизитор Диего Сармьенто де Вильядорес, сопровождаемый клиром и королевским духовником, с большим зеленым крестом инквизиции, на котором Карл II поклялся защищать католическую веру. Слева – на огромном ковре – предназначенные для долгой мессы алтари, обрамленные рядами горящих белых свечей в высоких серебряных канделябрах. На тесном помосте – фигуры жертв, приговоренных к различным видам наказания, некоторые облачены в позорные желтые балахоны – санбенито и длинные остроносые колпаки-каросы. На Пласа Майор, однако, происходило собственно аутодафе, то есть торжественное оглашение инквизицией приговора, костров здесь не разводили, осужденных на сожжение вывозили за пределы города.

Долгие годы Пласа Майор, как и ее предшественница Пласа Аррабаль, использовалась для торговли. На огромном мощеном пространстве теснилось множество лавок с навесами от солнца и дождя, его пересекал транспорт. Были проведены большие работы по реставрации как архитектурных сооружений, так и самой площади, что позволило заново продемонстрировать ее истинный монументальный размах, благородные пропорции, открыло более свободный обзор стоящей с 1848 года в центре бронзовой конной статуи Филиппа III (1613) работы итальянского скульптора Джанболонья и его ученика Пьетро Такка.

Как и все кварталы старого Мадрида, Пласа Майор особенно хороша ранним утром. Покоряет само пребывание в организованном пространстве, спокойный, ясный, хотя и несколько холодноватый настрой архитектурного образа. Характерный для мадридских построек контраст красно-розового кирпича и белого камня усиливает впечатление торжественности. На мостовую, где проезд транспорта запрещен и уничтожены автостоянки, выносят столики из примыкающих кафе и баров, здесь же играют дети; каждое воскресенье любители филателии собираются под сводами длинных галерей. Ночью 15 мая в праздник святого Исидора Пахаря (Сан Исидро Лабрадор), покровителя Мадрида, на площадь со всех сторон стекаются потоки людей. В сиянии множества огней напоенная музыкой праздничного концерта на огромной разукрашенной эстраде Пласа Майор более чем когда-либо напоминает фантастический театральный зал, в котором зрители стоят плотно друг к другу. Повсюду царит неподдельная радость, господствует безупречный порядок.

Расположение центральной площади, тесно сжатой скоплением домов с сетью как бы независимых от площади улиц, выглядит средневековым анахронизмом. Вместе с тем застройка прилегающих к Пласа Майор улиц принадлежит более позднему, уже не средневековому времени. Идущая к югу улица Толедо с величественным собором Сан Исидро эль Реаль (1622-1661), выдержанным в традициях итальянской иезуитской архитектуры, кажется сравнительно длинной и прямой. Более причудливы улицы Кава де Сан Мигель и Кучильерос. Отличаясь произвольностью направления и изогнутой линией фасадов зданий, они следуют исчезнувшей форме когда-то существовавших здесь городских стен. Прогулки по старым кварталам Мадрида погружают в особую атмосферу, где впечатление замкнутости, строгой сдержанности, даже известной суровости преобладает над ощущением уюта и приветливости.

Такого рода впечатление порождается частично уцелевшими памятниками мадридской архитектуры XVII века, задававшими тон городскому строительству. Значительная роль здесь принадлежала Хуану Гомесу де Море, во многом последователю Хуана де Эрреры. Помимо Пласа Майор, он воздвиг в Мадриде и другие монументальные здания. В 1626 году зодчий приступил к перестройке Алькасара.

Хуан Гомес де Мора стремился придать этому неоднократно расширяемому и довольно нескладному зданию облик дворца с парадным фасадом. Он выделил в нем украшенный гербом входной портал, подчеркнул вытянутые горизонтали трех этажей и объемы угловых башен с шиферными крышами и высокими шпилями.

Такого рода тип замкнутой композиции светского здания, усвоивший влияние Эскориала и опыт старых испанских алькасаров, стал характерной приметой мадридской архитектуры габсбургского периода. Его можно обнаружить в облике так называемой Придворной тюрьмы (или дворца Санта Крус) на Пласа де лас Провинсиас (1629), в городской ратуше (1644), которую, как уже упоминалось, на Пласа де ла Вилья построил Хуан Гомес де Мора. Это одно из самых привлекательных зданий старого Мадрида. Небольшая двухэтажная и протяженная по горизонтали ратуша с высокой крышей со слуховыми оконцами, и по углам – башнями со шпилями, двумя красивыми входными порталами, удачно вписывается в тесное пространство маленькой площади. Наряден цветовой контраст красного кирпича теплого тона и обрамления светлым камнем нижнего этажа, карниза, пилястр, входов и окон. Ансамбль площади де ла Вилья, включающий, кроме ратуши, уже упомянутые старые здания дворцов Луханес, Сиснероса, а также бывшую библиотеку газет и журналов, образует недоступную для транспорта, запретную зону. Днем постройки выглядят проще и прозаичнее, но при вечерней подсветке словно оживают, окрашенные мягкой золотистостью камня. На мощеной площади стоит созданная испанским скульптором Мариано Бенльюире в 1888 году статуя адмирала Альваро де Басан, победителя турок в морской битве при Лепанто (1571).

Среди церковных построек Хуана Гомеса де Моры лучшая – церковь монастыря августинок Ла Энкарнасьон, основанного в 1616 году королевой Маргаритой Австрийской, – первое значительное церковное здание габсбургского времени в Мадриде и позже одна из сокровищниц испанского искусства. Церковь, расположенная недалеко от Королевского дворца, проста и гармонична. К входу ведет плоская пологая лестница. Фасад включает нижнюю арочную часть, три прямоугольных окна стройных пропорций, рельефы с королевскими гербами и в центре – сцену Благовещения в обрамлении гладких пилястр и небольшого округлого фронтона. После пожара в XVIII веке архитектор Вентура Родригес восстановил внутреннее убранство церкви во вкусе своего времени. Сам же Гомес де Мора в строгой и уравновешенной композиции здания использовал лишь некоторые приемы архитектуры барокко, которая расцвела в Испании только в XVIII веке.

На примере творчества этого талантливого зодчего можно судить о свободном и живом претворении им официально признанных в испанском обществе художественных норм, в то время как в «массовом» строительстве габсбургского Мадрида господствующие архитектурные приемы отличались обезличенностью и явным провинциализмом.

Хуан Гомес де Мора. Церковь монастыря Ла Энкарнасьон. Фасад

По сравнению с предшествующим столетием в XVII веке облик испанской столицы значительно изменился. Об этом можно судить по плану, составленному в 1656 году в Антверпене португальцем Педро Тешейрой и принадлежащему к числу совершенных картографических работ своего времени. Занятна панорама Мадрида на одной из картин итальянского художника Антонио Джоли. Она отличается характерным для старинных городских пейзажей преувеличением пространственной протяженности как в глубину, так и в ширину. Перед нами предстает несоразмерно обширная, но абсолютно прямая улица Аточа, обрамленная лесом тесно составленных зданий с торчащими к небу остроконечными колокольнями. Постройки невысоки, однотипны, массивны, шпили их башен, крытые шифером, повторяют уже известные образцы.

На графических и живописных изображениях Мадрида XVII века можно увидеть сравнительно мало крупных светских зданий. Исследователи обычно отмечают монастырский облик города. Богатство католической церкви и обилие монашеских орденов далеко опережают в это время возможности светского строительства. Дворцы и зажиточные дома из дешевых материалов, т.е. с преобладанием кирпича, дерева и стукко, небольшие и скромные, с парадным входным порталом и скульптурными изображениями феодальных гербов теряются в море монастырских и церковных сооружений. Многие постройки, особенно на окраинах, напоминают сельские усадьбы. Подчас непритязательный внешний вид здания резко контрастирует с его внутренней роскошью.

Речь идет не только об изысканности бытового уклада, которую кастильцы, к ней ранее не склонные, могли заимствовать из мавританского окружения. Начиная с XVI столетия мадридские дома и дворцы, не говоря уже о монастырях и церквах, становятся вместилищами, своего рода кладовыми художественных сокровищ: ковров, гобеленов, декоративной скульптуры и картин, изделий из золота и серебра, дорогой посуды, люстр, керамики, фарфора, разнообразной мебели из драгоценных заморских пород дерева, украшенной слоновой костью, инкрустацией, накладками из металла, эмали, перламутра.

Великолепный образец такого художественного собрания – монастырь Дескальсас Реалес (Королевских босоножек) на площади того же наименования. Это монастырское сооружение XVI столетия в буквальном смысле слова возникло на светском основании, на месте дворца Карла V, который император Священной Римской империи подарил своей младшей дочери Изабелле Австрийской, сестре Филиппа II и королеве Португалии. Дворец, где Изабелла родилась и провела детские годы, был преобразован в монастырь, основанный ею в 1559 году.

От дворцового здания сохранился обрамленный гранитом вход, вестибюль, общий план парадной лестницы, внутренний двор с гранитными колоннами. Монастырская церковь с надгробием Изабеллы была сооружена первым строителем Эскориала Хуаном де Толедо. Даже на фоне старых Мадридских построек, по-провинциальному замкнутых и почти безлюдных маленьких площадей монастырь Дескальсас Реалес поражает своей архаичностью. Его фасад развертывается словно в одной вытянутой плоскости, кладка из грубого камня на растворе с вертикальными вставками из розово-красных кирпичных полос заимствована из архитектуры Толедо, но выглядит здесь по-сельски сурово и неприхотливо. Ничто не предвещает при взгляде на это здание, что оно заключает в себе одно из богатейших мадридских собраний произведений искусства. Впечатление неожиданной роскоши создает знаменитая парадная лестница, украшенная в XVII веке фресками, лепниной, росписями потолка, имитирующими архитектурные формы и открытые пространства. Все эти приемы, рассчитанные на высокий и просторный храмовый или дворцовый интерьер, в небольшом и довольно тесном, словно домашнем помещении не лишены наивной провинциальности. Особенно известна роспись, которая приписывается мадридскому живописцу второй половины XVII века Клаудио Коэльо. Она изображает Филиппа IV и его семью. Убранство монастырской лестницы проводилось под руководством итальянского художника Ф. Метелли. Однако испанские мастера, осваивая во многом чуждую им область творчества, внесли в давно и блестяще отработанные приемы европейской декоративной живописи непосредственность своих патриархальных вкусов. Покой этой тихой, обращенной в прошлое площади, увы, сегодня нарушен возведенным прямо напротив монастыря типовым, из стекла и бетона, зданием одного из отделений Мадридского банка и строительством в центре площади подземного гаража.

Монастырь Дескальсас Реалес. Фасад. Фрагмент

Монастырь Дескальсас Реалес. Фрагмент интерьера. ХУШ-ХУШ1 вв.

В XVII веке Мадрид приобрел те черты многоликости, которые станут отличать его вплоть до наших дней. С одной стороны, облик города, в ту пору сдержанный, небогатый и словно незавершенный, одновременно производил впечатление строгой официальности. В городе нельзя было отыскать знаменитые здания, как в других столицах Европы. Явление это закономерно для архитектуры Испании, не достигшей в XVII столетии столь высокого расцвета, которым отмечено испанское изобразительное искусство. Вместе с тем то, что позволяло называть Мадрид «большой деревней в Ла Манче», придавало ему особую патриархальную привлекательность.

На одной из гравюр XVII века запечатлен вид испанской столицы с правого берега Мансанареса. Похожий на крепость Алькасар громоздится на высоком левом берегу, склоны которого облепляют дома и домишки. Берег спускается к воде садами и прозаическими огородами. Мансанарес, неоднократно осмеиваемый в испанской литературе XVII века («подмастерье реки», «рекой назван для смеха», «речушка»), словно застыл в тишине и неподвижности. Его неторопливое русло с песчаными отмелями и узким деревянным мостом оживляют лишь редкие лодки рыбаков.

Мадридцы, жизнь которых проходила в тесном сельском окружении, неустанно обращались к миру природы. Горожане охотно покидали душные жилища и устремлялись за город, в примыкавшие к нему лесные массивы, например, в расположенный за Мансанаресом Каса дель Кампо и уже со времен Филиппа II частично превращенный в загородный аристократический парк для гуляний. По праздникам на лоне природы устраивались веселые пикники, на которые выезжали семьями, с детьми, дружескими компаниями. Утвердилась прочная традиция вечерних аристократических прогулок в центре города. Особую популярность приобрело Пасео дель Прадо. Пасео означало место для гуляний, а название Прадо свидетельствовало о том, что в недавнем прошлом здесь находился луг. Так появился бульвар, обсаженный аллеями тополей, с фонтанами и цветниками, где по вечерам играла музыка. На бульвар выходили окна и балконы строящихся дворцов и общественных зданий. Жителей бедных кварталов и предместий привлекали по праздникам многолюдные рынки, размещавшиеся на старых площадях, среди которых в так называемых нижних кварталах славилась площадь Себада.

Мадрид, расположенный далеко от моря, у несудоходной реки, тем не менее стал активным торговым городом, куда везли товары из всех испанских областей и других стран. В XVII веке в столице жило много иностранцев, что позволяло, хотя и сильно преувеличивая, называть Мадрид из-за смешения языков «новым Вавилоном». Мадридцы зарекомендовали себя радушными и гостеприимными хозяевами. Повсюду, и особенно у городских ворот, находилось множество гостиниц и постоялых дворов, харчевен и трактиров.

Мадрид превращался в город несметных богатств, придворных утех и празднеств. Вместе с тем это был город нищих трущоб, запутанных улочек и тупиков, опасный для ночных прохожих. Опасный не только из-за грабежей, но и потому, что, согласно указу 1639 года, после одиннадцати часов вечера летом и после десяти зимой разрешалось выливать помои на улицу.

Испанская столица, словно таившая в себе неистребимую внутреннюю энергию, продолжала разрастаться, население ее стремительно увеличивалось. Заметный период в истории Мадрида связан с правлением Филиппа IV (1621-1665).

После смерти Филиппа III, которого называли «тряпкой в руках пройдох», на наследника испанского престола возлагались большие надежды. Поначалу король, коронованный в шестнадцатилетнем возрасте, был полон благих намерений вывести страну из упадка и нищеты. Филипп IV не был ни крупным государственным деятелем, ни яркой личностью. Он увлекался театром, музыкой, живописью, обладал несомненным художественным вкусом, став благодаря общению с Веласкесом, своим придворным живописцем, самым известным коллекционером среди монархов Европы. Современники восхваляли его как ловкого охотника, первоклассного мастера верховой езды, галантного кавалера, любителя развлечений и празднеств, иронически называя «королем для церемонии». Беда состояла в том, что, будучи слабовольным и беспечным человеком, Филипп IV не интересовался делами государства, целиком передоверив управление ими всесильному временщику графу-герцогу Оливаресу. Своей гибельной политикой, которая вовлекла Испанию в бесконечные войны, вызвала ряд восстаний, привела к отделению Португалии, Оливарес поставил страну на грань катастрофы. В 1643 году Филипп IV отстранил графа-герцога от государственных дел. Вскоре Оливарес умер. Однако ничто не предвещало будущей опалы, когда самоуверенный временщик, находясь в зените своего могущества, презентовал в 1631 году Филиппу IV загородную резиденцию Буэн Ретиро.

Создание дворцово-паркового ансамбля на землях, принадлежащих монастырю Сан Херонимо, среди пастбищ и оливковых рощ, сильно изменило восточное предместье Мадрида. Быстрое сооружение ансамбля потребовало не только больших строительных работ, но и выравнивания природного рельефа, налаживания систем водоснабжения, планировки парка на месте дикого лесного массива. Созданный обширный парк окружил дворцовый комплекс со всех сторон, за исключением той, что с запада была обращена к городу. Здесь дворец примыкал к монастырю Сан Херонимо, церковь которого, восходившая к XVI веку (перестроенная в XIX веке в готическом стиле) играла значительную роль в истории испанской монархии, будучи традиционным местом королевских коронаций. Буэн Ретиро (букв. «Прекрасное уединение») предназначался для отдыха и развлечений королевской семьи и придворной знати. Вместе с тем ансамбль в целом, система его убранства были призваны прославить испанскую монархию, ее богатство, военные успехи, как бы сам стиль жизни, проходившей в бесчисленных торжествах и пышных зрелищах. Кажется, не было в Испании той поры ни одного сочинения, в котором не восхвалялись бы дворец Буэн Ретиро, его роскошный парк, театр и происходившие здесь празднества. Это великолепие почти целиком погибло в начале XIX века во время нашествия войск Наполеона. От дворца дошли лишь некоторые части; вырубленный и разоренный парк, впоследствии сильно измененный и открытый для широкой публики в 1876 году, превратился в излюбленное место отдыха мадридцев, известное как просто Ретиро.

Изображение Буэн Ретиро на плане Тешейры, на гравюрах и картинах, описания современников и исследования ученых помогли восстановить его утраченный облик

. Вопреки своей славе ансамбль, в создании которого участвовали флорентинец Косме Лотти, Хуан Гомес де Мора и Алонсо Карбонель, оказался не столь совершенным. Сам дворец представлял собой скопление вытянутых по горизонтали невысоких построек, не связанных единством замысла. Язык его архитектурных форм следовал габсбургской традиции. Обширные внутренние дворы и площади служили для празднеств и зрелищ, для коррид, сражений на тростниковых копьях и игр в пелоту (разновидность русской лапты). От дворца сохранились два строения. В одном, более крупном, находился длинный Зал королевств, украшенный на сводах фресками с изображением гротесков и гербов, а на продольных стенах – большими картинами, посвященными победам испанского оружия. К их исполнению были привлечены как придворные, так и приглашенные из других городов живописцы – В. Кардуччо, Э. Касес, Х.Б. Майно, Д. Веласкес, Ф. Сурбаран, А. Переда, X. Леонардо. Для этого же зала предназначались написанные Веласкесом конные портреты Филиппа IV, его родителей, супруги и сына, наследного принца. Над ложными окнами были размещены меньшие по размерам картины Ф. Сурбарана, изображавшие подвиги Геракла. В настоящее время перестроенное здание занято Военным музеем. Другая часть дворца с залом для танцев, называемая Касон, перешла к музею Прадо. Перед ней на площади стояла конная статуя Филиппа IV работы Пьетро Такка, перенесенная в XIX веке на вновь созданную Восточную площадь (Пласа де Орьенте). Искусно возделанный парк украшали водоемы, фонтаны, статуи, экзотические растения и вольеры с птицами. На острове в центре большого прямоугольного пруда (сохранившегося и поныне) устраивались красочные представления. В тени деревьев прятались так называемые эрмиты, павильоны для отдыха, уединения. В Испании они символизировали «скиты» для отшельников, посвященные католическим святым и их изображениям. Так, для одной из эрмит Веласкес написал картину «Святой Антоний Аббат и святой Павел Отшельник» (все его произведения, предназначенные для Буэн Ретиро, к счастью, сохранились и находятся в музее Прадо). Типичное для испанского общества смешение светского и религиозного начал, подчас сложное и противоречивое, проявлялось здесь в форме условной игры. Как сам дворец, так и большое пространство затейливого парка не выстраивались в целостную композицию. В отличие от совершенной гармонии французского паркового искусства, парк Буэн Ретиро с его монотонной организацией древесных посадок и цветников больше напоминал сельскую усадьбу.

Особой известностью пользовался бесследно исчезнувший театр. Называемый Колизеем, он был построен в традиции итальянских театральных зданий. Придворные спектакли отличались неистощимой выдумкой, яркими эффектами всевозможных сценических превращений и напоминали красочные феерии. К их оформлению привлекались опытные итальянские декораторы и инженеры. На подмостках Колизея ставились пьесы замечательных испанских драматургов, играли блистательные испанские актеры и актрисы. Спектакли в Буэн Ретиро переносят нас в атмосферу художественной жизни Мадрида XVII века, после того как гонения на светские представления при Филиппе II сменились эпохой расцвета великого испанского театра.

Трудно отыскать пример другой страны, где в короткий период истории театральное искусство достигло столь бурного расцвета. Народный по своей природе, испанский театр сформировался на основе бродячих актерских трупп и представлений, происходивших на площадях; театры можно было встретить повсюду, даже в маленьких местечках.

В XVI веке религиозные братства стали сдавать актерам определенные места для спектаклей. Это были так называемые коррали – дворы между домами, где зрители стояли, а также располагались на балконах и галереях. Иногда между домами натягивался огромный тент. В отличие от придворного театра, убранству сцены не уделялось особого внимания, долгое время не существовало декораций, но костюмы были богатыми. Один из мадридских корралей 1583 года превратился в XVII веке в театр Эль Принсипе; перестроенный после пожара, в 1849 году он стал называться Испанским театром (Театро Эспаньоль). Пережив ряд изменений и реставраций, старейший мадридский театр стоит на современной площади Святой Анны, украшенной памятником знаменитому драматургу Педро Кальдерону.

В начале XVII столетия полностью сложились характерные черты испанского светского театра. Спектакли захватывали зрителей напряженной борьбой страстей, ярко очерченными сильными характерами, мастерством построения интриги, высокой поэзией чувств, выразительностью живой речи.

Создатель испанской национальной драматургии Лопе де Вега Карпио (1562-1635), наделенный разносторонней одаренностью, оставил грандиозное драматургическое наследство. Творчество Лопе, разнообразное по жанрам и сюжетам, некоторые из которых черпались из отечественной истории и народной жизни, стало в истории испанской литературы одним из самых совершенных воплощений жизнеутверждающего гуманизма. Оно оказало огромное влияние на всех испанских драматургов XVII века.

В поэтическом творчестве Педро Кальдерона (1600-1681), величайшего после Лопе драматурга Испании, отразилась новая эпоха, связанная с эстетикой барокко. Испытывая воздействие ренессансного театра, вершиной которого было творчество Лопе де Веги, драматурги испанского барокко в условиях наступающей реакции насытили картину мира повышенной духовностью, чувством внутренней дисгармонии, смятенности человека перед тяжелыми испытаниями. Блистательный творческий путь Кальдерона заключал в себе глубокие противоречия. По словам И.С. Тургенева, в знаменитой трагической драме Кальдерона «Жизнь есть сон» проявилась «удивительная сила мысли рядом с фанатизмом непреклонного католика». Кальдерон обращался к разнообразным жанрам. Он продолжил традицию Лопе в жизнерадостных «комедиях плаща и шпаги», построенных на запутанной любовной интриге, углубил жанр религиозно-философской драмы и обратился к религиозному театру. Эти представления в Испании назывались «аутос сакраменталес» и получили распространение с конца XVII века в Мадриде, а затем в некоторых других испанских городах. Аутос – одноактные религиозные пьесы с библейским или аллегорическим сюжетом, которые разыгрывались в праздник Тела Господня на Пласа Майор и Пласа де ла Вилья, перед Алькасаром и внутри него, у городских ворот. Кальдерон совершенствовал этот чисто испанский жанр литургических представлений, насытил его философской глубиной и поэзией.

С первых шагов испанского театра значительное место в нем занимали музыка, пение и танец. Сложился обычай вставлять в драматические спектакли вокальные и танцевальные номера. В отличие от Италии, в Испании не получили развития первые представления оперного типа (например, пастораль Лопе «Лес без любви» 1629 года в театре Буэн Ретиро). Будущее здесь принадлежало национальному музыкально-драматическому жанру. Он возник на придворных празднествах, которые устраивал брат Филиппа IV кардинал-инфант Фердинанд в загородной резиденции Сарсуэла близ Мадрида, в окрестностях Эль Пардо. Спектакли назывались «празднествами сарсуэлы». Так родилась сарсуэла, одним из литературных отцов которой стал Кальдерон со спектаклем «Фалернский сад» (1648). Сарсуэла – двухактное представление, где музыка и пение перемежаются словесными диалогами, своего рода музыкальная комедия, горячо любимая широкой публикой. Оттесненная итальянской оперой во второй половине XVIII века, сарсуэла возродилась к концу XIX столетия и дожила до наших дней. Спектакли с большим успехом идут в мадридском театре Сарсуэла (здание возведено в 1856 году).

Национальная драматургия составила славу Золотого века испанской культуры, совпавшего по времени с растущим экономическим и политическим кризисом страны. Родоначальник новой испанской литературы Мигель Сервантес (1547-1616) с необычайной глубиной и мощью выявил заложенные в обществе высшие художественные силы эпохи. Сервантес был для Испании тем, чем Данте для Италии, Шекспир для Англии, Гете для Германии, Пушкин для России. Его бессмертный роман «Дон Кихот» – одна из самых великих, мудрых и человечных книг мировой литературы. Крупнейшие завоевания Золотого века принадлежат также испанской живописи. Достаточно одного имени – Веласкес, чтобы понять, каких вершин достигла молодая национальная школа в пору своего стремительного подъема.

В XVII столетии Мадрид стал зримым средоточием культуры Золотого века, ее главным центром. С испанской столицей были связаны полностью или частично жизнь и творчество великих испанцев Сервантеса, Лопе де Веги, Кеведо, Кальдерона, Тирсо де Молины, Велеса де Гевары, Аларкона и других выдающихся писателей и драматургов. В Мадриде Веласкес прожил около сорока лет, и здесь представлены его самые значительные произведения. В Мадриде также жили и работали другие художники младшего поколения, а в XVIII – начале XIX века Франсиско Гойя, который возродил испанский художественный гений.

Во многих городах Испании, и в первую очередь в Мадриде, именами тех, кто прославил национальную культуру, названы улицы и площади, события их жизни отмечены мемориальными досками, им воздвигнуты эффектные памятники. Однако в суматохе современной городской жизни представления о выдающихся деятелях прошлого, основанные подчас на достаточно приблизительных знаниях хрестоматийного характера и воплощенные в названиях и в парадных монументах, кажутся далекими, ушедшими от нас во тьму веков. Наметить (хотя бы отчасти) некую реальную связь между жизнью тех, кто составил национальную гордость страны, и почти утерянной средой того или иного старого города исключительно трудно. И все же даже в современном Мадриде, который подвергался стольким перестройкам, нередко безжалостным изменениям, сносу и пожарам зданий, сохранилось немало свидетельств этой среды: улиц, переулков, площадей, домов, церквей, интерьеров с их неисчезнувшим духом старины.

О жизни великих испанцев Золотого века, многие из которых были уроженцами Мадрида, известно с разной степенью полноты. С Мадридом связывались их творческие надежды, поиски счастья и признания, но одни пережили здесь славу и заслужили высокие почести, другие же подвергались преследованиям, познали нищету и горечь одиночества. В старых мадридских кварталах есть зона, расположенная между улицами Алькала и Аточа, площадью Пуэрта дель Соль и Пасео дель Прадо, где в течение четырех столетий была сосредоточена литературная и художественная жизнь страны. На тихих улицах вблизи от Испанского театра, ранее театра Принсипе, жили знаменитые драматурги, писатели и поэты, актеры, художники, располагались типографии, харчевни, ставшие позже артистическими кафе. На улице Аточа в 1612 году богатым меценатом Франсиско де Сильва-и-Мендоса в его особняке была учреждена Парнасская академия – одна из литературных академий в Мадриде. На ее бурных заседаниях присутствовали Сервантес и Лопе де Вега.

Сервантес, происходивший из обедневших дворян, бывший солдат и инвалид, пленник алжирских пиратов, по уготованной ему судьбе – скиталец, прожил на редкость тяжелую жизнь, полную суровых лишений. В начале января 1605 года в книжных лавках Мадрида появилась первая часть его романа «Дон Кихот», отпечатанная в типографии Хуана де ла Куэста на улице Аточа. В 1610-1616 годах Сервантес поселился в бедном и сумрачном доме на углу мадридских улиц Леона и Франкос. В той же типографии Куэсты печатались в 1613 году его «Назидательные новеллы», а в 1615 году вторая часть «Дон Кихота». Обретшие мировую славу произведения Сервантеса со времени их появления на свет пользовались безусловным признанием не только в Испании, но и в других европейских странах. Однако по-прежнему писатель до самой смерти 23 апреля 1616 года влачил полунищенское существование. С горестным гневом восклицает он в одной из своих «Назидательных новелл»: «О столица! Столица! Ты делаешь своими баловнями наглых попрошаек и губишь людей скромных и достойных...» Дом, в котором жил Сервантес, был полностью перестроен, его могила в расположенном рядом монастыре Тринитариев затерялась. Впрочем, по стечению обстоятельств, связанных с последующей реорганизаторской деятельностью и безответственностью городских властей, погребения других представителей Золотого века в Мадриде также не сохранились.