Девятый ангел
И ведь не поймешь, что имел в виду: город или свой дом. На Трофимов дом Павел вдруг посмотрел другим взглядом. Вот дом, вот вода, вот лодочный причал и лодка. Приплыли…
– Зря ты так, Трофим. Оскотинился в этой глуши совсем… – Павел-старший покачал головой, и Кеша расстроенно вздохнул. – Ладно, ребята, поехали! Кеша, ты лодку пока себе оставь. Как свою выловишь, мою вернешь на базу.
* * *Как такое вышло?! Ну как?! Столько народу кругом, столько полицейских, а гляди ж ты!
Дрожащими пальцами Петр Иванович сунул в рот сигарету, закурил. Получилось не сразу. То ли от волнения, то ли от поднимающегося со дна оврага тумана отсырели спички. Да откуда он взялся средь бела дня – этот чертов туман?!
А ведь как хорошо все начиналось! Девчонку, Линину дочку, за ее выкрутасы сначала хотелось выпороть, а потом вообще закрыть на пару суток, чтобы не мешала следствию, не путалась под ногами. Петр Иванович уже собирался отправить за ней наряд, когда Максим Чернов вдруг решил во всем сознаться. Мало того, не только сознаться, но еще и показать место, где спрятал тело Яны Светиловой. Вот такой прорыв! Хоть ты благодарность девчонке пиши!
Действовать решили быстро, так сказать, по горячим следам, пока не передумал. Привезли Чернова к оврагам. Не туда, где нашли тех несчастных девочек, там они уже все перерыли и так, и с собаками. В соседний. С грехом пополам спустились вниз, а как спустились, так и началось…
Никогда раньше Петр Иванович такого тумана не видел. И очень надеялся, что не увидит и впредь. Накрыло моментально, словно драное ватное одеяло кто набросил. Не видно ни хрена, дышать тяжело. И тени… Он поклясться был готов, что видел и тонкие девичьи силуэты, и крылья. И звон этот слышал, и вздохи, от которых душа в пятки. И прикосновения. Прикосновения – это самое страшное. Запаниковали ребята. Да что там ребята, если он сам, матерый волчище, едва инсульт не схватил от страха! Метался в тумане, орал благим матом, а сам себя все уговаривал не бояться, про природный феномен сам себе внушал.
Феномен закончился так же внезапно, как и начался. А как закончился, так и выяснилось, что Чернова они упустили. Нету! Пропал! Словно сквозь землю провалился! Словно зарылся вот в эти клятые листья! Искали! Собак спускали, да толку – чуть. Ушел душегуб. Ушел, и ищи его теперь свищи.
Как только Петр Иванович пришел в себя, первым делом подумал про девчонку, потенциальную жертву. К дому у оврагов летели с сиренами и мигалками. Пока летели, он молился всем богам, чтобы помогли отвести беду.
Не успели. Дом стоял разукрашенный погаными надписями, с разбитыми окнами. Входная дверь оказалась заперта. Дверь вышибли, дом обыскали. Вот только никого и ничего не нашли. Кроме листьев… Мертвыми листьями была завалена спальня на втором этаже. Откуда взялись? Кто принес? Зачем?..
Петр Иванович рухнул на припорошенную листьями кровать, закурил. Захотелось бросить спичку прямо на пол, чтобы спалить, к чертям собачьим, и эти листья, и этот дом. Удержался в последний момент. Словно кто-то невидимый больно ткнул кулаком в спину, вырвал коробок из рук, зашвырнул под кровать. Чертовщина… Заглядывать под кровать Петр Иванович не стал. Чего испугался, и сам не знал, просто молча встал и так же молча вышел из дома.
А снаружи его уже ждал список. Сказали, пришел на «мыло» от неизвестного адресата. Семь имен, семь фамилий. И все девичьи, и все написанные словно разной рукой. На земле, между прочим, написанные. Чертовщина…
Чертовщина там или нет, а список они пробили сразу же, как только вернулись в участок. Нашлись девочки… Семь мертвых ангелов обрели имена. Все они пропали без вести с интервалом в год. Пропали не здесь, а в соседних областях. Вот там, в соседних областях, их и искали. А нашли на дне оврага с прикрученными к ребрам проволочными крыльями…
Юле было плохо. Физически плохо. К горлу то и дело подкатывал колючий ком тошноты. Если бы не Павел, она бы, наверное, не выдержала, но у Павла как-то получалось поддерживать ее ускользающее сознание на плаву.
Они сидели на заднем сиденье мчащегося по лесной дороге джипа, и Юля то и дело ловила в зеркальце заднего вида внимательный взгляд Павла-старшего.
– Забудь, – сказал он наконец. – На Трофима иногда накатывает.
Накатывает. И тогда, на берегу, тоже накатило. Это было похоже на черное грозовое облако. Оно зависло над их головами, страшное, шипастое, не видимое никому, кроме Юли. Словно дождем, оно сочилось яростью и ненавистью. И ненависть эта больно царапала кожу. А Юля царапала Павла. В кровь вон разодрала…
– Ночевать будете на базе. – Павел-старший не ждал ответа, он просто констатировал факт. – Одних я вас в город не отпущу. А тебе, – он снова глянул на Юлю, – одной в том доме делать вообще нечего. Ясно?
Она молча кивнула. Ей нечего делать в доме. Все ее дела теперь здесь, на берегу водохранилища. Надо лишь дождаться удобного случая. И собраться с силами. Не осталось у нее сил, ни человеческих, ни ведьмовских. А ведь понадобятся. Вот этой ночью и понадобятся.
Откуда взялся Трофим? Почему не вышел сразу на зов Павла-старшего? Почему затаился, как зверь в засаде? И про нее он знает. Знает или чует? Вот она там, на берегу, определенно что-то почуяла. Шипастое облако с ядовитым дождем – это не просто так. Это знак.
Когда доехали до базы, начало смеркаться, Павел-старший остановил джип у конторы, сказал:
– Ты, Юля, в ресторан ступай. Увидишь Светку, официантку такую полненькую, скажи, что я тебя отправил, велел стол на троих накрыть. А ты, младший, загляни ко мне. Сейчас кое-какие вопросы порешаем и пойдем ужинать. Лады?
Юля молча кивнула, с неохотой отпустила Павлову руку, но тот не спешил уходить.
– На пару слов… – сказал и оттащил Юлю в сторонку, подальше от Павла-старшего.
– Это Трофим. – Юля говорила шепотом, так, чтобы слышать ее мог только он.
– Я уже понял. Надо звонить Самохину.
– И что мы ему скажем? Какие у нас доказательства? Свидетельские показания призраков?
– А ты ее там не почуяла? Ну, эту восьмую девушку?
– Нет. – Она мотнула головой. – Меня там накрыло какой-то мерзостью, если бы не ты… – Она снова перешла на шепот. – А дерево ты видел?
Он видел. Они оба его заметили, когда Павел-старший объезжал охотничий дом. Охотничий дом, в котором почти наверняка имеется глубокий подвал…
– Эй, ребятки! Вы ж на пять минут только расстаетесь! – позвал Павел-старший. – Наговоритесь еще.
– Ресторан там! – Павел махнул рукой в сторону двухэтажного бревенчатого здания. Окна первого этажа светились уютным желтым светом. – Иди, мы скоро!
Внутри ресторана тоже было уютно. Часть столов оказалась занята посетителями, в основном брутального вида мужиками, но встречались и семьи с детьми. Официантку Свету Юля заметила сразу, заметила и передала просьбу Павла-старшего. Просьбе этой Света не удивилась, поманила Юлю за собой через зал в дальний, освещенный лишь настольным светильником угол.
– Посиди пять минут, я скоро. – Она улыбнулась тепло, по-свойски и смахнула со стола невидимые крошки.
Когда официантка ушла, у Юли появилась возможность осмотреться. Стена над столом была увешана фотографиями в деревянных рамках. Кубки, награды, оружие, охотничьи и рыбацкие трофеи, улыбающиеся лица. Одиночные снимки, групповые. Хроника чужой счастливой жизни. Вот Макс на своем байке смотрит куда-то в даль, хмурится, но не зло, а так… сосредоточенно. Вот Павел-старший в камуфляже, с улыбкой во весь рот и огромной рыбиной в руках. Кажется, что рыбина тоже улыбается. А вот компания: Макс, Павел-старший, Трофим и Кеша, все строго смотрят в объектив, и видно, как тяжело им сохранять эту вынужденную серьезность. А еще видно, что это не случайные знакомые. Макс самый младший, Трофим самый старший, Павел самый деловой, Кеша самый интеллигентный… Может, не лучшие друзья, но уж точно не случайные знакомые. А на вот этом снимке Макс с Яной. Здесь она другая, не такая, как на фото старшего следователя Самохина. Здесь она счастливая и влюбленная. И Макс тоже влюбленный… Юля дотронулась до фотографии, прислушиваясь, проверяя, жива ли еще эта влюбленная девочка…
– …Это все Кеша! – послышалось за спиной, и Юля от неожиданности вздрогнула. – Он одно время увлекался фотографией. – Павел-старший положил на край стола кожаную папку. – Он увлекался, ну а мы все позировали. Как умели… – Он усмехнулся, уселся напротив.
– А где Павел? – спросила Юля, оглядывая зал.
– Скоро придет. Ужин уже заказала?
Юля кивнула. Попыталась улыбнуться, но получилось не очень. Она чувствовала себя неловко в обществе этого человека. Да и откуда взяться душевному спокойствию, когда для него она племянница маньяка. Это в худшем случае. Или несчастная сиротка-побирушка. Это в лучшем.
Вот потому она и смотрела большей частью не на Павла-старшего, а на стену с фотографиями. Разглядывала людей, лебедей на воде, пейзажи, постройки.
– Это гостевой домик. – Павел-старший проследил за ее взглядом. – Строил когда-то для себя, подальше от всей этой суеты, но как-то так вышло, что суета меня не отпускает. Теперь иногда сдаю его клиентам, которым хочется уединения.
– Красивый домик.
В самом деле красивый. И место красивое: вода, лодочный причал, лодка, дерево… Дышать вдруг стало тяжело, а сладкого захотелось невыносимо. Так нельзя! Нельзя подозревать всех и каждого. Вот только не подозревать не получается…
Вернулась Света, кивнула боссу, принялась накрывать на стол. А Павел все не возвращался… Без него Юле было неуютно и страшно, без него она делалась неуклюжей. Оттого, наверное, и столкнула со стола кожаную папку с документами.
– Извините! – Под стол она нырнула быстрее, чем Павел-старший успел хоть что-нибудь ответить, принялась собирать с пола бумаги. Документы, отчеты, ведомости, карандашные наброски, а на набросках – крылья, много разных, непохожих друг на друга крыльев…
– Да ладно тебе, я сам! – Она едва успела захлопнуть папку до того, как под стол заглянул этот… человек. Если вообще человек… Сначала заглянул под стол, а потом взглянул на Юлю внимательным, тяжелым взглядом.
Главное – не паниковать. Не паниковать и не подавать вида, что она все знает.
– Вот. – Юля протянула ему папку, вынырнула из-под стола, обвела взглядом принесенные официанткой Светой разносолы. Ее не интересовала еда, ее интересовало что-нибудь сладкое. Сладкое нашлось на крошечной тарелочке – расфасованный в бумажные пакетики сахар. Пять пакетиков. Юля сгребла с тарелочки сразу все.
– Да погоди ты со сладким, – сказал Павел-старший с мягким укором. – Сейчас поужинаем, а потом будет десерт.
Или она на десерт… Где же Паша?! Все ли с ним в порядке? Вот Макс о ней, родной племяннице, заботился не особо, а как этот?..
– Простите, а где здесь… – У нее даже получилось смущенно улыбнуться.
– Дамская комната? Так вон там! – Он указал рукой куда-то в противоположный конец зала. Это хорошо, что противоположный. Чем дальше она от него окажется, тем лучше.
– Я сейчас, простите.
Не паниковать и не сорваться на бег. Спокойно пересечь зал, спокойно войти в дверь с нарисованной девочкой, спокойно найти окно, спокойно выбраться наружу. А вот теперь нужно бежать со всех ног!
Она и побежала. Сначала по освещенной фонарями аллейке, а потом нырнула в кусты, затаилась. Вдруг совпадение? Вдруг почудилось? Паранойя, усиленная новообретенными сверхспособностями? Подождать хоть пару минуток, убедиться, что она ошибалась.
Подождала. Убедилась.
Он вышел на крыльцо. Нет, не вышел – выбежал! Заметался по освещенному пятачку перед рестораном, позвал ласково:
– Юля! Эй, Юля! А куда это ты подевалась?
Туда и подевалась! В кусты, подальше от этого…
А он набрал в мобильном чей-то номер, из освещенного круга шагнул в темноту, прямо к Юлиным кустам, на ходу рявкнул в трубку:
– Это я. Нет, не получилось… Сбежала. Да откуда мне знать, как догадалась?! Почуяла! Все, некогда мне… – И чертыхнулся.
А Юля уже отползала от кустов и от этого… оборотня. Может, и получилось бы уйти незамеченной, если бы она знала территорию базы, если бы не налетела в темноте на кем-то оставленное на газоне железное ведро. Она налетела, ведро загремело. Все, аллес капут!
Больше ни ползти, ни прятаться не было никакого смысла. Юля сорвалась с места, помчалась вперед, не разбирая дороги. Она думала, что маньяк один, подозревала Трофима, а маньяков оказалось двое! Он ведь кому-то звонил, кому-то, кто знал про нее. Вот такие друзья детства, любители мертвых ангелов…
Все, она больше не будет играть в сыщика и новообращенную ведьму, она все-все расскажет следователю Самохину. Пусть он разбирается. Только бы успеть! Только бы убежать! Сначала убежать, а потом вернуться за Павлом.
Теперь, после того, что она узнала, после того, что собирается сделать, у них не будет никакого будущего. Или его не было бы в любом случае?
Павел-старший был сильнее и старше, он знал базу как свои пять пальцев. И он бы ее догонял. Может, и догнал бы, если бы не автомобиль. Юля выскочила на дорогу прямо ему под колеса. Выскочила, ослепленная светом фар и оглушенная визгом тормозов, но полная решимости и готовая идти до самого конца.
– Помогите! – Она кричала и дергала за ручку дверцы. – Пустите меня, пожалуйста! Помогите!!!
Дверца открылась, и смутно знакомый голос спросил:
– А что, собственно, происходит?
Она расскажет, что происходит! Обязательно расскажет, но только потом, когда окажется в безопасности, в уютном полумраке салона.
– Юля, это вы? – Кеша! Вот почему голос показался знакомым! – Ну, садитесь.
Ее не нужно было просить дважды. А вот ей стоило попросить.
– Кеша, пожалуйста! Езжайте!
Он не стал выяснять, что происходит, он сразу нажал на педаль газа. В зеркальце заднего вида Юля видела, как на дорогу выскочил Павел-старший. Заметил ли Кеша? Не важно! Главное, что она в безопасности. Главное, что теперь можно позвонить следователю Самохину и все ему рассказать.
– Кто за вами гнался, Юля? – Все-таки заметил… – Это ведь был Павел? Или мне показалось?
– Не показалось. – Она все еще нервно всматривалась в темноту позади, боялась погони. Удастся ли Кешиной машине уйти от внедорожника? – Это он…
– Кто – он?
– Убийца.
– Да что ж за день сегодня такой! – Кеша вздохнул. – Всем мерещатся маньяки.
– Мне не мерещатся. Я уверена! – Юля нащупала в кармане мобильный. Теперь дело за малым, осталось лишь найти номер Самохина.
– Кому звоните? – Кеша глянул на экран мобильного.
– Следователю. Там остался Павел, я за него боюсь…
Руки дрожали от волнения, наверное, поэтому никак не получалось найти верный номер. А когда наконец получилось, в голове словно взорвалась маленькая бомба, и тусклое полотно дороги начало стремительно закручиваться в спираль…
– …Надо же, как все удачно получилось, – послышалось из черных недр спирали. – Ну, здравствуй, мой девятый ангел…
* * *В темноте было холодно и страшно. Юля блуждала по ней на ощупь, вытянув перед собой руки, натыкаясь то на каменные стены, то на проволочные крылья. Темнота разговаривала с ней разными голосами. Один голос был особенно настырный…
– …Эй, слышишь меня? – Он в клочья рвал темноту и рушил невидимые стены. – Очнись! Я прошу тебя, очнись! Ну, давай же!
Вот только легче сказать, чем сделать. Потому что очнуться – это значит вернуться из одного кошмара в другой, еще более страшный.
– Очнись!!!
Юля открыла глаза, попыталась сесть. В голове снова взорвалась бомба, но уже поменьше, не такая, как в Кешиной машине… Она вспомнила все и сразу. Не все поняла, но все вспомнила.
Кеша, наивный ботаник, без пяти минут автор бестселлера, маньяк…
– Эй? Ты как?
Сначала Юле показалось, что с ней разговаривает гигантская летучая мышь, а потом она увидела ангела… Изможденного, прикованного к каменной стене подвала, распятого, с проволочными крыльями… Живого!
– Яна, это ты? – Она попробовала подползти к ангелу поближе, но не вышло, не пустила железная цепь и кольцо ошейника. И разглядеть лицо у нее не получилось, слишком мало света. Зато получилось почувствовать боль. В стертой до крови шее, в истерзанной спине. Не приживались крылья. Мертвое не желало становиться частью живого, дожидалось, когда живое умрет…
Успокоить бы, сказать, что их обязательно спасут. Вот только никто не спасет, потому что телефона больше нет. Потому что Макс в тюрьме, а друзья его оказались не теми, кем виделись. Это ведь с Кешей разговаривал по мобильному Павел-старший. А в чьем доме этот подвал? Уж не в Трофимовом ли? Или в уединенном гостевом домике, который строили для себя, а потом переоборудовали под клетку для ангелов?
Надеяться теперь можно только на себя, на те крохи сил, что остались. Или не осталось ничего? Истратила все там, в овраге, а новыми не запаслась?
– Держись. Я что-нибудь придумаю.
Рука нашарила в кармане куртки бумажные пакетики. Сахар, который она стащила в ресторане. Хоть какой-то допинг. Пакетики она рвала зубами, сахар высыпала прямо на язык, боясь потерять даже крупинку.
– Не плачь… Не надо плакать… – Ангел вздохнул, тихо звякнули проволочные перья.
– Я не плачу…
А соленое – это так, в противовес к сладкому. Ей сейчас нельзя ни плакать, ни бояться. Ей сейчас нужно копить силы. Хоть какие-нибудь. Если Кеша придет один, она, возможно, справится…
…Кеша пришел один. Черное шипастое облако, зависшее под сводчатым потолком, не в счет.
– Беспрецедентный случай. – Он улыбался им обеим. Ласково улыбался. – Восьмой ангел еще не вознесся, а у меня уже есть девятый.
Он шагнул к Юле. Он шагнул, а она отшатнулась. Прабабка была права, в этом человеке не было души. Он научился маскироваться, при свете дня носил маску то ботаника, то этнографа, то писателя, но здесь, в темноте подземелья, он появился как есть, с черной дырой вместо души.
– Что вам от нас нужно? – А ей нужно тянуть время. Зачем? Да потому, что очень хочется жить, вот прямо до мурашек, до невидимых жуков под кожей! И самой жить, и ангела спасти.
– Нам? – Он усмехнулся, и распятый ангел содрогнулся от ужаса всем своим хрупким телом. Юля тоже содрогнулась. – Мне нужен девятый ангел. Разве не понятно? И это должен быть особенный ангел. А ты ведь особенная? – Он принюхался, как принюхивается дикий зверь к своей жертве перед тем, как разорвать ей глотку. – Я чую твою суть. У тебя получится. Ты, именно ты поведешь за собой мое крылатое воинство!
– Зачем?
– Затем, что я так хочу! – Он сорвался на крик. – Я и так ждал слишком долго, верил всему, что было написано в той книге.
– Какой книге? – Тянуть время, прислушиваться к себе. Нет… ничего нет, никаких всплесков. Ни-че-го…
– В особенной, очень особенной книге. Я ведь этнограф, я люблю книги. Чем старше книга, тем лучше. А эта оказалась совсем не старой, но забавной. Прикупил по случаю у старушки божьего одуванчика, сказала, осталась от мужа книжечка с картинками, просила за нее сущие гроши. Сначала мне было просто интересно, а потом я вдруг понял, что это не какая-то там страшная сказочка, а готовые инструкции по применению. Нет, сначала по созданию ангельского воинства, а потом по его применению. Знаешь, что было самым сложным, мой ангел?
Юля мотнула головой.
– Самым сложным было поверить. А вот как только я поверил, выйти на охоту оказалось просто. И поймать своего самого первого ангела, и сплести свои самые первые крылья. А потом было новое испытание. Терпением. Вот ты представь: у тебя есть свой собственный ангел, он прекрасен, он твой, а ты не можешь даже помыслить о том, чтобы прикоснуться, поцеловать. Искушение… А потом еще одно, самое сильное, почти невыносимое. Подходить к той яме, чувствовать их, своих спящих ангелов, чувствовать их голод и свою силу и ждать, ради великого отвергать малое, терпеть. Но ты все изменила. Ты нашла моих спящих ангелов и разбудила. Я знаю, не спорь! Я видел тебя там, в овраге, я слышал их шепот. Вот только тогда я еще не понял, насколько ты особенная. Не до того было, уж прости. Нужно было решать насущные проблемы.
– Ты подставил Макса.
Встрепенулся распятый ангел, подался вперед настолько, насколько позволяли крючья в ребрах, застонал от боли и бессилия. А Юля почувствовала… Нет, не силу – отголоски… Словно бы стопы лизнуло морской волной. Щекотно…
– Он все никак не мог угомониться. Рано или поздно он бы меня нашел. – Кеша обернулся через плечо, сказал успокаивающе: – Не бойся, мой ангел. Скоро все закончится. Ты вознесешься прямо тут, в подвале. Мне понадобились годы, чтобы понять – не все ритуалы одинаково важны. Маска больше не нужна. И ритуал с деревом можно и пропустить. Хотя признаюсь, парящий в рассветных лучах ангел – это очень красиво. А ты, – он склонился над Юлей. Подошел бы поближе, может, удалось бы его лягнуть… – а ты займешь ее место. Я уже начал плести для тебя крылья. Они будут прекрасны, обещаю! Когда-нибудь ты будешь благодарить меня. И за крылья, и за ту силу, что я тебе подарю. Когда-нибудь ты придешь ночью к своему мальчишке и выпьешь его до дна. Это будет мой тебе подарок. – Волна поднялась выше, сначала до колен, а через мгновение дотянулась до ремня джинсов. Она переливалась всеми оттенками золотого и тянулась все выше и выше… – А ты, – он снова обернулся через плечо, – придешь к Максу. Когда ты станешь ангелом, для тебя не будет преград, сдерживать тебя будет только моя воля и моя рука.
Кеша, или то существо, которое когда-то было Кешей, встало между ними, раскинуло в стороны руки, словно в попытке заключить их обеих в объятья. Он стоял так несколько мгновений, а потом в руках его появилась кожаная удавка…
– Ну, мои ангелы, пора!
Закричала, забилась на своих крюках Яна. Сжалась в комок Юля. И волна, золотая, как опавшие листья, накрыла ее с головой, затопила, поглотила, а потом выплеснулась на волю, раскрылась над тем, кто когда-то был человеком, сияющей сетью, сминая, корежа в стальных объятьях, припечатывая его к стене, а Юлю к сырой земле, срывая с петель дверь…
Нет, дверь – это не она, дверь – это Макс и Трофим… Непутевый дядюшка и пособник маньяка – какой странный тандем… Вот только не получается даже удивиться. И земля больше не холодная, а мягкая, как перья. Пушистые ангельские перья… Самое время закрыть глаза и отдохнуть наконец…
Не дают… Ни глаз закрыть, ни отдохнуть. Трясут за плечи, зовут:
– Юлька! Юля! Ты только не отключайся! Открой глаза, посмотри на меня!
Открыла. Просто потому, что голос знакомый, она и не чаяла больше услышать. Пусть хоть на прощание…
Павел. Смотрит, всматривается, гладит по мокрым от слез щекам, по шее, пытается голыми руками разжать ошейник, орет во все горло:
– Дядя Паша, где ключ?!
– Тихо, младший, не тряси ее так. Вот ключ. – Павел-старший ненадолго попадает в поле зрения, смотрит с жалостью и, кажется, виновато, а потом говорит шепотом: – Ей бы на свежий воздух. И вообще…
И вот уже не перина из ангельских перьев, а руки. Держат крепко, прижимают. Он боится, что ей больно, но ей не больно – просто слабость. И пусть бы выключили звук. Вот этот вой, словно звериный, но страшнее, пусть бы выключили.
– Павел, да оттащи ты его от этой падали! Зашибет же! Насмерть зашибет, кого судить потом будем?! – А это Петр Иванович. Вот и старшему следователю Самохину нашлось место в ее галлюцинации. – Гражданин Трофимов, вы меня слышите?! На пятнадцать суток захотели?! – Петр Иванович орет, стараясь перекричать и звериный вой, и яростное рычание Трофима, и отчаянный крик Макса…
– Чернов, она живая! Слышишь ты меня?! Обе девочки живы! Да не хватай ты ее, «Скорая» уже едет. А ты чего стал, парень? – А вот и сам Петр Иванович. Склоняется над Юлей, зачем-то трогает лоб, словно у нее температура, а не галлюцинации. – Неси ее наверх, там «Скорая», и вообще… нечего ей здесь. Откуда листьев-то столько, а? Ну, что за дело такое?! Куда ни сунься – всюду эти чертовы листья! Да неси уже, неси!!!
– Слышишь, Юлька? Мы идем наверх. Там рассвет и солнце. Ты же любишь солнце?
Любит. И солнце любит, и Павла. Можно даже признаться, раз уж такая забавная галлюцинация. Настоящему бы не призналась ни в жизнь. Потому что глупо и скоропалительно. Сутки знакомства всего – какая тут любовь?..
– Да ты что?! – Он улыбается. Понравилось ее признание? – А я боялся, что не посмотришь теперь даже на меня.
– Почему? – Ей ведь и в самом деле интересно, почему он так думает.
– Потому что меня с тобой рядом не оказалось. В подвале… – Он все еще улыбается, но ему больно. Юля чувствует его боль, как свою. Глупый какой. Зачем ему в тот подвал… А ей бы конфету или еще лучше шоколадку.
– Шоколадки нет, есть сахар. Дать? – Вслух, что ли, сказала?