Слеза ангела

– Сижу.

– А домой почему не идешь?

– Боюсь, – Света посмотрела на него снизу вверх и спросила без особой надежды: – Может, ты меня отвезешь?

– Куда?

– Домой?

– А такси вызвать не пробовала?

– У меня мобильного с собой нет.

– А у меня времени нет. Ладно, Белоснежка, я пошел. Через полчаса автобусы начнут ходить, недолго тебе осталось мучиться.

– Я не Белоснежка, – буркнула она и отвернулась.

– Да мне как-то все равно. Счастливо оставаться!..

Рене де Берни. Византия. Весна 1097 г.

Слава Господу нашему, мы достигли наконец Византии! Константинополь – город столь же прекрасный, сколь и чуждый моему взору. Роскошные белокаменные дворцы и убогие бедняцкие лачуги, диковинные растения и чудные животные. Но самое удивительное – люди. Мужчины в длинных одеждах, более подходящих женщинам, а женщины такие прекрасные, что, каюсь, на непозволительно долгое мгновение я позабыл о своей маленькой Клер. И все эти они – мужчины и женщины, аристократы и чернь – смотрят на нас со страхом и презрением. Для них мы, оказывается, не освободители от сельджукского ига, а варвары – непредсказуемые и опасные.

Но как же так?! Они же сами нас призвали! Я своими собственными ушами слышал, как епископ Ле Пюи упоминал о письме, которое византийский император Алексей прислал моему сюзерену Раймунду Тулузскому. В том письме говорилось о чудовищном положении империи, о том, что Византия терпит страшные бедствия от набегов печенегов и бесчинств сельджуков, что Константинополь, оплот христианства, под угрозой.

Где угроза?! Где бедствия и притеснения?! Город нежится в праздности и роскоши, а его жители смотрят на нас как на диких северных варваров.

А что они хотели? Мы не хитрые купцы со сладкими речами и набитыми золотом кошельками. И не благостные пилигримы в полуистлевших под жарким солнцем рубищах, со стертыми в кровь ногами. Мы воины Христовы! А воины не могут быть робкими и смиренными.

– Здешнее вино – дрянь! – Одноглазый Жан, не то сын, не то бастард графа де Моли, баюкает вывихнутую в недавней драке с заносчивыми греками руку и хмурится, но тут же светлеет лицом, замечая на противоположной стороне улицы хорошенькую девчонку. – Эй, красавица, не одаришь храброго рыцаря хотя бы улыбкой?

Девчонка испуганно вздрагивает и торопливо прячется от похотливого взгляда Жана в узком проулке.

– Не одарит, – в голосе Одноглазого нет сожаления. В огромном городе всегда сыщется добрая женская душа, согласная за пару монет, а то и просто так утешить доблестного рыцаря. – Слышал новость, Рене? – Жан залпом допивает остатки вина, а опустевший кубок швыряет в пыль у своих ног. Может, поэтому нас и называют варварами? – Кажется, мы скоро снова тронемся в путь. Греки пообещали переправить нас через Босфор.

– Скорее бы! – От новости на душе теплеет. Надоело просиживать штаны, пить дрянное вино и мечтать о подвигах. Нас ждут великие свершения, и лучше бы поторопиться.

– Рвешься в бой, сосунок? – Единственный глаз Жана смотрит снисходительно и, кажется, с жалостью.

Я не успеваю ответить, Жан хлопает меня по плечу с такой силой, что мне едва удается устоять на ногах.

– Будет тебе бой, Рене де Берни. Гляди, еще запросишься обратно домой, под мамкину юбку.

– Моя матушка умерла, – с силой сжимаю рукоять меча, мой жест не укрывается от Одноглазого.

– Горячий! Я сам таким был, лет этак двадцать назад. Плохо, что горячий, горячих убивают самыми первыми.

– Только не меня! – упрямо встряхиваю головой, и Жан неожиданно легко соглашается:

– Да, только не тебя. Ты бессмертный, – в черной с проседью бороде прячется хитрая улыбка. – Ладно, великий воин Рене де Берни, пойдем, я познакомлю тебя с цыпочкой, которая сделает из тебя еще и великого любовника…

Избранница

Входная дверь была открыта. Значит, товарищи из аварийной службы не стали дожидаться хозяйку, а просто взломали квартиру. С одной стороны, их можно понять – выдержать вопли Аделаиды Карловны по силам не каждому. А с другой – это что же получается? Вломились в чужое жилище, починили что нужно и ушли? Даже дверь плотно закрыть не удосужились. Приходи, значит, вор, бери что хочешь…

– По судам затаскаю, – проворчала Света, переступила порог и застонала.

Ее квартира пережила стихийное бедствие – это неоспоримый факт. На полу лужи и вереницы грязных следов. В воздухе пахнет отсыревшей штукатуркой. Обои в прихожей угрожающе пузырятся. А из комнаты доносится подозрительный шорох…

Сердце испуганно замерло, а перед глазами снова закружились мухи. Света попятилась обратно к двери. В этот момент в прихожую, зевая и потягиваясь, вышел дворник Митрич.

– Явилась, непутевая, – он укоризненно покачал головой. – Ну проходи, чего стала как статуй?

– А что вы тут делаете? – спросила Света, прислушиваясь к бестолковому трепыханию своего сердца.

– Охраняю, – Митрич приосанился.

– Что охраняете?

– Так квартирку твою. Тебя же черти всю ночь где-то носят, вот управдом и велел присмотреть за хозяйством.

– А что здесь случилось? – Света заглянула сначала на кухню, потом в ванную.

– Это ты меня спрашиваешь?! – возмутился Митрич. – Можно подумать, это я кран забыл закрыть и пробку из ванны вынуть! Эх, что за молодежь пошла непутевая!

– Я не включала воду.

– Аделаида Карловна, бедняжка, так кричала, так кричала, весь дом на ноги подняла. Вызвала пожарников, «Скорую» и милицию. Хотела еще телевидение, но там трубку никто не брал, она теперь на них в суд подавать будет.

– Кто бы сомневался, – Света поежилась. – Митрич, а вы своими глазами видели, что слив в ванне был закрыт?

– Конечно, когда вода начала через порог переливаться, хлопцы из аварийки решили дверь ломать. Кстати, Светуся, замок у тебя никчемный, такой ногтем подковырни, он и откроется. Надо бы…

– И слив был закрыт? – перебила его Света.

– Ясное дело – закрыт. В ванной воды по колено, и слив закрыт.

– А куда вода делась?

Митрич хитро зыркнул на нее и ударил себя кулаком в грудь:

– Говори мне спасибо, Светуся! Это я тут два часа с тряпкой ползал, воду убирал. Если бы не я, Аделаиду Карловну точно «Скорая» бы забрала, а так только укол какой-то сделали и посоветовали беречь нервы.

– Чьи? – ехидно поинтересовалась Света.

– Так свои. Чьи ж еще? Светусик, – голос Митрича стал заискивающим, – я тут это… тоже весь изнервничался. Сначала Аделаида Карловна меня за управдомом гоняла, потом воду убирал. Квартирку твою опять же без присмотра не бросил.

– Все поняла, Митрич, – она сунула дворнику сотенную бумажку, – вот вам за беспокойство.