Змеевы дочки

– Вам же не страшно, пока я с вами? А когда я уйду к себе, я снова зажгу свет. Вы согласны?

Они закивали. В темноте Галка скорее почувствовала это, чем увидела.

Сказок было много, но они все равно закончились. В темноте Галка слышала, как кое-кто из малышей уже посапывает во сне. Санечка точно уже спал, уткнувшись лбом ей в плечо. Галка осторожно встала с кровати, потянулась до хруста в позвоночнике. Подумалось, что, если дети все равно уже спят, керосинку зажигать не обязательно.

– Можно я включу лампу? – Марк говорил шепотом, так, чтобы не разбудить остальных.

– Тебе страшно? – Галка зажгла спичку.

– Нам всем страшно. Это плохой дом.

– Он не плохой, он просто очень старый.

Огонь со спички перепрыгнул на фитиль. Галка отрегулировала лампу так, чтобы света от нее было минимум, поставила обратно на тумбочку, сказала:

– Спокойной ночи, Марк.

– Спокойной ночи.

– Я тут рядом, в соседней комнате, – добавила она. – Если нужно, зовите.

– Зачем? – Черные глаза Марка в темноте были похожи на угли. – Ты все равно завтра уйдешь. Зачем нам тебя звать? – В его голосе не было обиды и злости, только безысходность. Он единственный из детей не забыл Галкины слова о том, что она уйдет.

Она ничего не ответила. Что она могла ответить этому не по годам серьезному мальчику? Она сама еще вчера была ребенком. Ее не готовили к тому, что случится. Или все-таки готовили, но вспоминать об этом не хочется так же сильно, как детдомовским детям не хочется помнить, что завтра она уйдет?..

Из спальни она вышла так же молча, как до этого Аделаида, только дверью не хлопнула, а прикрыла аккуратно, чтобы не разбудить детей. После тепла детской собственная комната показалась ей ледником. Галка нашарила в темноте кровать, легла, не раздеваясь, до самой макушки натянула ветхое одеяло. Думать о том, что завтра она уйдет с острова и в ее жизни все изменится, больше не хотелось. Не приносили эти мысли желанного облегчения. Облегчения не принес даже сон. Не водилось в этом мрачном доме светлых снов, а те, что водились, были больше похожи на кошмары.

Галка проснулась от крика. Вскинулась, заметалась, не способная спросонья в почти кромешной темноте понять, где она, что с ней. К двери бросилась на ощупь, больно ударившись коленкой об угол кровати. Крик доносился из детской спальни, был он приглушенный, едва слышный. Галка вцепилась в ледяную дверную ручку, потянула на себя.

В той комнате было темно и холодно. А еще очень тихо. Больше никто не кричал, даже не шевелился. Галка на ощупь двинулась к тумбочке, на которой оставила лампу, нашарила коробок, чиркнула спичкой. Зажечь лампу получилось не сразу, руки озябли и онемели, как на морозе. Наконец, получилось. Галка подняла керосинку высоко над головой, обвела комнату и спящих – спящих ли? – детей. Прячась от света, бросились врассыпную длинные тени, а по полу зазмеилось, уползая в дальний угол, что-то белое, едва различимое в темноте. Мгновение – и нет ничего! Только комната с минимумом мебели. Только испуганные дети, моргающие в темноте по-совиному.

– Не надо бояться, это я, – сказала Галка, еще выше поднимая лампу. – Кто кричал?

Наверное, холод ей почудился, потому что сейчас в спальне было довольно тепло и отчетливо слышалось потрескивание углей в печи.

– Это я. – Алена сидела, обняв за плечи Санечку.

– Тебе приснился кошмар? – Галка присела на край кровати, успокаивающе погладила сначала Алену, потом и Санечку по бритым головам.

– Это не кошмар. – Алена мотнула головой, стряхивая ее руку. – Это ведьма, страшная ведьма. Она была здесь.

– Здесь никого нет. И в коридоре никого нет. Тебе показалось, Аленка. Или приснилось.

– Мы все ее видели, – заговорил Марк. – Она приходит по ночам.

– Когда она приходит, становится очень холодно и очень страшно, – добавил Санечка и, поймав Галкину ладонь, прижал к своей горячей со сна щеке.

– И как… как она выглядит? Может быть, это была Матрена? Приходила проведать, как вы тут?

– Матрене до нас нет дела даже днем, не то что ночью. – Марк изо всех сил старался, чтобы голос не выдал его волнения. Получалось плохо. Он боялся так же, как и остальные. – А это что-то совсем другое.

Он так и сказал не «кто-то», а «что-то», словно сам не понимал, что или кого видел. А вот Галка, кажется, начинала понимать. Хотя верить в такое получалось еще меньше, чем в детские сказки.

– Она вас обижает? Эта женщина?

– Она смотрит, – сказала Аленка шепотом. – Просто смотрит. У нее такие волосы… – Узкие Аленкины плечики вздрогнули. – Как белые змеи. Они подкрадываются…

– Однажды я стащил на кухне нож. – Марк посмотрел на Галку с вызовом. – И когда одна из этих змей потянулась ко мне, резанул…

– И что?..

– И ничего. Она просто исчезла, эта ведьма. Ты нам не веришь. – Он не спрашивал, он и сам не мог поверить, что кому-то их рассказ может показаться правдой.

– Я вам верю.

Галка и в самом деле верила. Верила и боялась этой своей веры. Потому что, если она поверит в такое, жизнь ее уже никогда не будет прежней. Впрочем, жизнь ее и так никогда не будет прежней. И неизвестно, кого в новой жизни ей следует бояться больше: этого старого дома или людей, в нем обитающих.

– Останься с нами. – Санечка крепко держал ее за руку. – Пожалуйста. Тут широкие кровати, мы все поместимся. А если хочешь, я могу посидеть на стуле.

– Не надо на стуле, мы поместимся. – Галка легла рядом с Санечкой и Аленкой, вытянулась в струнку на самом краю.

– И свет, пожалуйста, не выключай, – попросила Аленка, зевая.

* * *

Это была тяжелая ночь. Дети уснули почти сразу, а Галке не спалось. Мысли в голову лезли одна хуже другой. А на рассвете она приняла решение. Это было первое в ее жизни настоящее взрослое решение. Она остается! И если уж она решилась, то нужно обдумать, как им быть дальше, как выживать на острове.

У нее имелись с собой деньги. Не слишком много, но на керосин должно хватить. А еще на еду. У детей должно быть что-то кроме гнилой капусты. Значит, сегодня же нужно сходить в город за припасами. О том, что добираться до города придется через лес, Галка думать себе запретила. Думать сейчас нужно о другом, например, о том, как обрадуются дети, когда она сообщит им о своем решении.

Дети и в самом деле обрадовались. И радости своей не скрывали, даже Марк не сдержал улыбки. А Санечка так и вовсе повис у Галки на шее, зашептал на ухо жарко и радостно:

– Как замечательно, что ты осталась! Мы будем вести себя хорошо, мы будем во всем тебя слушаться, Галочка!

Этот малыш был самый яркий, самый открытый из всех. Словно его еще не успела отравить вся эта мрачная казенщина, которая превращала нормальных детей в воспитанников.

– Санечка, давно ты здесь? – спросила Галка тоже шепотом.

– Я здесь не навсегда. – Он мотнул головой, добавил уже едва слышно: – Я потерялся, но все равно обязательно найдусь!

На завтрак была сваренная на воде пшенная каша. Проголодавшиеся за ночь дети съели ее за считаные минуты. Добавки больше никто не просил, хорошо запомнили урок. Матрена поглядывала на Галку искоса, ворчала что-то себе под нос, сердито гремела посудой. После завтрака Галку вызвала к себе Аделаида, напомнила про окна. О случившемся ночью никто даже не заикнулся. Не услышали детских криков или не придали значения?

Утеплением окон Галка занималась несколько часов, а после обеда ее снова вызвали в кабинет директрисы.

– Поедете с Мефодием в город, – сказала Аделаида, затягиваясь папироской. – Нужно получить продукты. Возьми с собой мальчонку, того, что постарше.

– Марка?

– Не важно. Пусть поможет тебе с погрузкой. Мефодию надрываться нельзя, у него больная спина. Ну, чего стала? – сказала и рукой взмахнула раздраженно. – Ступай уже!