Музы дождливого парка

– Ту самую, – профессор кивнул. – И ведь понимал, что брать ее с собой в больницу – большой риск, а по-другому никак не мог. Слаб человек…

– И где она сейчас?

– У сестры-хозяйки, вместе с остальными моими вещами. Надо только как-то туда проникнуть.

– Она свою каморку всегда закрывает. – Арсений вспомнил до краев наполненную чувством собственной значимости сестру-хозяйку, которую побаивались, кажется, даже врачи, и усомнился в успехе предприятия. – И времени в обрез, меня завтра выписывают.

– Погодите отказываться, дружочек! – зачастил гость. – Неужели нельзя что-нибудь придумать?!

– Я подумаю, – пообещал Арсений. – Только теперь мне бы хотелось побыть одному. Если не возражаете…

– Подумайте, очень вас прошу. И не буду вам мешать. – Гость встал со стула, сделал несколько шагов в сторону двери и исчез, словно его и не было. А вдруг и в самом деле не было: может, это последствия черепно-мозговой травмы? Галлюцинации…

* * *

– Это не галлюцинации! – Селена, единственный человек, которому Арсений мог рассказать о странностях своего нынешнего существования, протестующе мотнула головой.

– А что тогда? – Арсений посмотрел на стул, на котором еще ночью сидел усопший Эммануил Яковлевич Мережко, а сейчас как ни в чем не бывало, забросив ногу за ногу, восседала Селена.

– Призрак Мережко, я думаю. Зацепился он за эту свою книгу и не хочет уходить. Так бывает, когда в этом мире остаются важные нерешенные дела.

– Значит, призрак? – Арсений с сомнением покачал головой.

– Почти уверена.

– А я, стало быть, тот, кто видит призраков? Может, не я один его вижу? – спросил он с тайной надеждой в голосе. – Может, это не я особенный, а он нетипичный призрак?

– Ты же сам только что рассказывал, что медсестра с санитаркой его не замечали. Опять же, ауры эти… – Селена задумчиво замолчала.

– Кто знает, что это именно ауры? Вдруг это у меня после травмы такие побочные эффекты?

– После травмы. – Селена согласно кивнула. – Ты в коме пробыл два месяца, не забывай, а многие паранормальные способности раскрываются именно в таких экстремальных ситуациях.

– И что же теперь делать? – За стеклом кружились редкие февральские снежинки, падали на голый асфальт и тут же исчезали без следа. Вот бы и эта его… особенность исчезла.

– У него в самом деле нет никаких родственников. Я узнавала. – Селена тоже подошла к окну, прижалась лбом к стеклу, замерла, всматриваясь во что-то, Арсению невидимое.

– У кого?

– У Мережко. У него никого нет: ни детей, ни внуков, ни жены. Нет никого, кто станет претендовать на наследство.

– И что?

Она поежилась, отвернулась от окна, в упор посмотрела на собеседника.

– А то, что он все еще волен распоряжаться своим имуществом, – сказала врач твердо. – Ему нужно, чтобы его книга оказалась в надежных руках, а тебе требуются деньги на реабилитацию. Немалые деньги, Арсений.

– Это ты сейчас намекаешь на то, что я должен согласиться? – Пальцами парализованной руки он пробежался по изрядно отросшим после операции волосам. Пальцы ничего не почувствовали. С таким же успехом он мог схватиться за раскаленный утюг…

– Не намекаю, а говорю открытым текстом. – Глаза Селены сияли ярко и дерзко: один синим, второй зеленым. И аура тоже была напористого сине-зеленого оттенка. – Я сделала для тебя все, что могла, но моих сил не хватит на многое. Дальше ты должен бороться сам. И это будет нелегкий путь.

– Сколько мне потребуется времени, чтобы полностью восстановиться? – Арсений задавал этот вопрос сотни раз не только Селене, но и другим врачам, но ни разу не получил на него прямого ответа. Ответ уже давно жил у него внутри, неутешительный, а временами и вовсе страшный, но только сейчас парень нашел в себе силы произнести: – Полностью я не восстановлюсь никогда, ведь так?

– Если не случится чуда. – Он так надеялся, что Селена соврет, но она не соврала.

– Чудес не бывает. – Арсений невесело усмехнулся, баюкая свою парализованную руку. – Не быть мне Мистером Совершенство.

– Чудеса бывают, – сказала Селена твердо. – Я это точно знаю. Надо только очень хотеть.

– Я хочу, честное слово.

– Арсений, ты никогда не возьмешь первое место в армрестлинге, наверняка до конца жизни будешь хромать и потратишь уйму сил и времени на то, чтобы вернуть себе нормальную дикцию и артикуляцию, но кто знает, какие перспективы открывает перед тобой новый дар!

– Мне не нужны такие перспективы. – Он знал это наверняка. Он был не из числа тех сумасшедших, которые готовы душу заложить за какие-то там сверхспособности. Обычный парень, усредненный, может, даже ниже среднего, лузер без здоровых амбиций и четких перспектив.

– Пусть тебе не нужны перспективы, – в голосе Селены Арсению почудилась горечь, – но тебе нужны деньги.

– Все так, но эта чертова книга у сестры-хозяйки, а меня выписывают через пару часов.

– Вот она. – Из непрозрачного полиэтиленового пакета Селена достала завернутую в газету книгу, ту самую, из-за которой не хотел уходить в лучший мир Эммануил Яковлевич Мережко. – Это все, что я могу для тебя сделать. Дальше, и с живыми, и с мертвыми, тебе придется разбираться уже самому. Удачи!

– Спасибо. – Он сунул книгу в рюкзак и едва удержался от глупых и никому не нужных слез, когда его щеки коснулись прохладные пальцы Селены.

– Береги себя, Арсений.

* * *

Воспоминания о тех давних событиях всего на мгновение выбили Арсения из колеи, но этого хватило, чтобы он проморгал появление Марты.

– Добрый вечер. – Она стояла на крыльце дома, кутаясь в безразмерную вязаную кофту и поглядывая встревоженно то на наливающееся грозой небо, то на Грима, то на самого Арсения. – Ты пунктуален.

– Я старался. – Он усмехнулся, сделал знак Гриму. Пес недовольно фыркнул, прижался боком к левой ноге. Грим всегда держался слева, точно оберегал так до конца не востановившуюся ногу хозяина.

– Ната это оценит.

Сейчас Марта не смотрела ни на него, ни на Грима, взгляд ее на секунду расфокусировался. Наверное, тоже что-то вспомнила. И видно, что воспоминания эти неприятные, потому что ее золотистая аура вдруг пошла нервной рябью, а метка, та самая странная метка, сделалась на мгновение почти видимой обычным человеческим зрением. Метка… Не то нимб, не то диадема, дымно-серая, почти касающаяся волос, неспокойная, переливчатая, непонятная. Никогда раньше…

– Ната – моя бабушка. Это она тебя нанимает. – И снова нервная рябь на золотистой, едва различимой глади, и снова серые сполохи над головой. Коснуться бы, почувствовать, какая она – эта странная метка, но нельзя. Он уже битый, причем не единожды, знает, что хвататься голыми руками за всякие непонятные штуки – себе дороже. Может быть, потом, когда разберется, что это такое…

– Я в курсе. – Да, Арсений был в курсе многих вещей. Прошли те времена, когда он работал с клиентами вслепую, не собрав достаточной информации, когда спешил помочь каждому, невзирая на лица и обстоятельства. Вторая кома научила его разборчивости и осторожности…

Если она и удивилась, то вида не подала. Она вообще хорошо держалась – эта девица. Даже тогда, в парке. Даже когда узнала, что ее обманули. Было в ней что-то особенное, то, что Элеонора, невероятная тетушка Селены, называла породой. Наверное, это тоже какая-то особенная метка, специальный генетический код, позволяющий своему обладателю при любых обстоятельствах выделяться из серой массы.

А она выделялась. Холодной нордической красотой, которую обеспечивают не косметологи и визажисты, а порода, королевской осанкой и королевским же наклоном головы, хорошо завуалированным, выдрессированным, но все же временами проступающим презрением к окружающему миру. Вот на крючок презрения Арсений и попался, на его загадочную безадресность, даже какую-то самонаправленность. Это не было похоже на спесь и гордыню, это что-то большее и гораздо более глубокое. А еще метка…

– Тогда прошу в дом! – Марта распахнула дверь, а потом, точно спохватившись, добавила: – Пса своего оставь в машине. Ната не терпит…

– Он пойдет со мной. – Арсений успокаивающе погладил ощерившегося от такой невиданной наглости Грима по голове, мимолетно порадовался ощущениям в левой, уже почти нормальной, руке. Селена оказалась права – чудеса иногда случаются, только вот плата за них бывает непомерно велика. – А если твоя бабушка не терпит в доме животных, я готов поговорить с ней в парке.