Екатерина Чубарова

Мальчик двенадцати лет расставил на столе тарелки с запечённым лососем, хлебом и пирогами, солонку и чашку горячего чаю.

– Чего-то ещё изволите?

– Передай господину смотрителю, чтобы в семь часов приготовили лошадей. И приди доложить, когда можно будет ехать.

Мальчик принял гривенник, поклонился. И бесшумно затворил за собою дверь. Екатерина опустила щеколду.

Поужинала. Разделась и легла. Сумочку-кисет с деньгами надела на шею под сорочку, дорожную шкатулку спрятала под кровать. От белья пахло свежестью и прохладой. На стуле висело платье: подол морщился от сохнущей глины. Следовало бы наказать мальчику почистить одежду…

***

Светало. Часы показывали без четверти семь. Екатерина открыла глаза. Оделась и уложила волосы перед старым замутнённым зеркалом над умывальником. Она забыла взять в дорогу гребень, и спутанные пряди пришлось разбирать пальцами.

В семь часов мальчик постучался в дверь.

– С добрым утром, барышня! Хозяева послали узнать, не угодно ль вам чего.

– Скажи, готов ли мой экипаж?

– Не готов, барышня. Лошадей, говорят, нету.

– Как так – нету? Разве их отдали? Приезжал ли после меня кто-нибудь?

– Господин какой-то важный под утро из Петербурга прискакали, а боле никого не было, – мальчик поклонился с равнодушно-послушным видом.

– Проводи меня к смотрителю!

Они спустились по лестнице. Из тёмной нижней комнаты мальчик отворил тяжёлую дверь и провёл Екатерину в жилые покои, где пахло пирогами, нюхательным табаком и прогоревшими дровами. В передней стояла русская печь, старые шкафы, напольное зеркало, кресла, накрытые пушистыми покрывалами, и круглый стол со скатертью. Смотритель пил чай из самовара.

– Алёшка! Ступай к господину, что приехал два часа тому назад.

Мальчик поклонился и ушёл.

– Отчего вы не даёте лошадей? – спросила Екатерина.

– Их нету-с, – смотритель хлебнул чай. – Не изволите ли позавтракать, сударыня?

– Милостивый государь! Вчера вы говорили иначе и обещали, что ждать мне не придётся! Извольте объясниться!

– У меня нет свободной четверни.

– Не стыдно ли вам обманывать? Я еду одна, к раненому офицеру! Родители мои далеко и опекать меня в пути не могут! У меня подорожная. А вы хотите взыскать с меня плату больше положенной! Если вы хотите поживиться за мой счёт, дайте мне курьерскую тройку!

– Курьерских тоже нет, – смотритель звякнул чашкой о блюдце.

– Какой же упряжкой приехал господин после меня? – Екатерина прищурила глаза.

– Пятёркой.

– Пятёркой! Я приехала четвернёй, и у вас имелись вчера две курьерские тройки. У вас десять лошадей! А вы говорите: нет.

– Ловко посчитали, госпожа Чубарова! Но лошадей я вам отпустить не могу.

– Я сама пойду в конюшню – и посмотрю. Потрудитесь приготовить жалобную книгу!

Она отворила тяжёлую дверь – и в передней комнате у лестницы столкнулась с высокой фигурой в тёмно-коричневом каррике[30 - Мужское двубортное пальто с двумя или тремя воротниками-пелеринами, покрывающими плечи.].

– Сеньор Раффаеле… Зачем вы здесь?

– Мог ли я позволить вам ехать одной, когда узнал о ваших намерениях?

Екатерина отступила на шаг и прислонилась спиной к двери смотрителевой квартиры.

– Вы проделали этот путь, чтобы остановить меня…

– Я не вправе останавливать вас, – герцог приложил руку к груди. – Поверьте мне, я рад, что доехал до вас. Я буду вас сопровождать.

Его глаза чёрным жемчугом блестели в темноте комнаты.

– Но… Как же вы, сеньор Раффаеле… Как же вы… Ведь я отказала вам…

– Ваш отказ не помешает мне быть вашим другом.

– Вы отправитесь со мной – в Москву? В военный лагерь?

– Куда вы желаете.

Он приехал в Бронницы, когда просыпалась заря. Узнал, что Екатерина остановилась на ночь, – положил смотрителю на стол ассигнацию, попросил задержать госпожу Чубарову и не отпускать ей лошадей.

***

Привычно зазвенел дорожный колокольчик. Четвёрка понеслась по Московскому тракту.

Под сиденьем прятался маленький дорожный сундучок герцога, а в ногах – белый голубь в клетке нарушал однообразие дорожных стуков тихим воркованием.

– Я намереваюсь заехать в наше имение, – сказала Екатерина. – Оттуда мы поедем на своих лошадях. В Московской губернии почтовых нам может не достаться.

Раффаеле улыбнулся: как легко произнесла она слово «мы».

– Вы не боялись ехать ночью?

– Правду сказать, было страшно – в первую ночь. Теперь же мне кажется, что я проеду и даже пройду пешком, если понадобится, и ночью, и бездорожьем – одна. А позвольте мне теперь вас спросить, сеньор Раффаеле.

– Спросите.

– Для чего вы взяли клетку с голубем?

– Я знаю, каково путешествовать в опасные времена, Каттерина. Почтовый голубь может быть полезен, поверьте мне.