Екатерина Чубарова

– Катя! Позволь мне самой отвечать за свою жизнь. Ты не виновата, что Михаил Евстафьич погиб и я не могу остаться в Угличе.

– Сеньор Раффаеле! – позвала Екатерина. – Вы хотите, чтобы Лиза поехала с нами? Вам легче станет? Ненила! А ты? Куда ты поедешь? Не бойся, отвечай! Ты свободна.

– Я за Лизаветой Андреемной. Куда мене ещё, ежели не за барышней? У меня никого больше не осталось.

– Куда же ты младенца повезёшь?

– О Dd?o![38 - О Боже! (неап.)] – Раффаеле закатил глаза.

Один Леонтий с невозмутимым видом сидел на сене в углу и кусал сухой стебелек мятлика. Дело кучерское немудрёное: куда прикажут – туда и повезёт.

Скрипнула дверь – вошла маленькая женщина в большом белом платке, заколотом под подбородком. Хозяйка Анна Прокопьевна. Желтовато-серый повойник прятал её лоб и волосы.

– Что за шум вы подняли?

– Простите, – ответила Екатерина.

– Я за вами пришла. Пойдёмте в дом, муж мой знает о вас! Я ему рассказала, потому как грех от мужа тайны иметь. Это он велел привести вас, потому как обедать пора. Как-никак, а отпустить людей голодными – не по-божески.

Несмотря на благодушие, говорить она старалась строго, как игуменья монастыря. Хотя, будь у неё дети, никто бы не принимал всерьёз её строгость – настолько безобидно-простым казался её облик.

Перед парадным крыльцом хозяйка обернулась и оглядела Леонтия: в коричневом сермяжном зипуне, серых потёртых онучах и войлочном колпаке.

– Поди в людскую, тебя там накормят!

Ненила же, как свободная солдатка, с ребёнком на руках проследовала за господами в дом.

За крыльцом оказался тёмный тесный коридор и узкая лестница в углу с резными деревянными перилами. По лестнице Анна Прокопьевна привела гостей на второй этаж. Потянула за чугунное кованое кольцо – и отворила тяжёлую дверь. Через светлую комнату с обитыми деревом стенами они прошли по широким отбелённым половицам, заметив здесь маленький столик с самотканой скатертью и старинным медным самоваром, длинные лавки и ткацкий станок у стены.

В жилых покоях вместо дверей зияли низкие и тесные проёмы. Пахло льном. Хозяйка завела гостей в просторную комнату с белыми в цветочек занавесками на окнах. Вдоль половиц здесь стоял ряд дубовых обеденных столов и тяжёлых деревянных стульев. Писанные маслом иконы на полке украшало вышитое полотенце и венчал восьмиконечный крест, а с расписного потолка спускалась большая лампада. На почётном месте под иконами сидел бородатый… старик – не старик. В тёмно-синей шёлковой рубахе с кушаком. Желтовато-русые, постриженные полукругом волосы его разделял пробор.

Анна Прокопьевна поклонилась:

– Вот они, батюшка.

Позади неё на чистом лоскутном половике выстроились Екатерина, Лиза и Раффаеле, а за их спиной – Ненила с младенцем. Как на эшафоте – под оценивающим взглядом хозяина.

Длинный ряд столов наполнялся. Щи в чугунке, пшеничная каша на молоке, холодные рыбные пироги… К столу из соседних комнат выходили дряхлые старухи в чёрных одеждах. С десяток.

Сервировкой занималась девка в серой косынке. Повернулась лицом… Раффаеле и Ненила переглянулись: она приносила капусту к сараю. Точно! Она.

Хозяин поднялся со стула, как с трона. Выкатил живот. Половицы заскулили под его сапогами.

Он подошёл к гостям. Взгляд его остановился на чёрных, подкрашенных ресницами, глазах герцога.

– Тебя утром наша прислужница у сарая видела? – напрямик спросил он, глядя из-под насупленных светлых бровей.

– Да, – ответил Раффаеле, не шелохнувшись.

Хозяин обернулся к девке:

– Феодора! Ведро из колодца убери. Скотину поить из него будем.

Та беззвучно поклонилась.

– Ты из еллинов будешь?

– Я подданный Неаполитанского королевства, – ответил герцог деликатным тоном. – Это Апеннинский полуостров, к югу от Рима.

– Знаю. Город твой еллины основали. О том и спрашиваю.

– Я католик.

– Всё одно – еретик!

Хмурные глаза обратились на Ненилу:

– А твой муж где?

– Убили на войне, – она ткнулась носом в макушку ребёнка.

– Ты что же, Анна Прокопьевна, их вместе – в одном сарае, всех поместила?

Хозяйка сжала плечи и наклонила голову.

– Ладно. После каяться будешь! Пора обедать садиться.

Хозяйские дети – три мальчика и две взрослые дочери отличались среди домочадцев русскими разноцветными косоворотками и сарафанами: синим и красным на льняных рубахах. У девиц шёлковые ленты обвивали голову, подвязанные под косой. Широкие рукава собирались узкими манжетами на запястьях.

– Феодора! Отодвинь стол еретикам, – приказал хозяин. – В угол поставь – вон в тот.

– Батюшка, Иван Васильич, да неужто мы с еретиками будем обедать? – с поклоном прошептала Анна Прокопьевна. – Не лучше ли их в другую комнату отправить.

– Я сказал – стол для них поставить здесь! Пусть зрят истинную веру!

Феодора поволокла тяжёлый стол в тёмный угол. Поставила перед Раффаеле миску щей, поглядела на него, как на сатану, – и пошла-пошла бочком.

Он смотрел на Екатерину ошалелыми глазами:

– Почему этот человек назвал меня eretico?

– Не разговаривать! Молча обедайте! – пригрозил хозяин.

Герцог сдвинул брови на деревянную некрашеную ложку.

Все встали перед иконами и положили три поклона. Пропели молитву. Перекрестились – и заняли места за столом.

– Они по-другому крестятся, – шепнула Ненила.