Лесная сказка

Лиза хотела уйти без ответа, но в холл ввалились Кочубеи, и Алла, в мучительно-оранжевой, почти светящейся кофточке, облегающей еще больше, чем обычно, окликнула:

– Что ж ты в бассейн не пришла? А наш врач из Белогорска, представляешь, еще не ушел, про Васю сейчас спрашивал.

– Кажется, это хороший Лизин знакомый, – снова подал голос Логинов. Что-то он часто стал его подавать. А раньше слова было не вытянуть – каждое Алла клещами тащила. – Или вы провинциальных специалистов всерьез не принимаете?

– Ну почему? – смутилась Аллочка. – Лиза, он тут у вас какой-нибудь знаменитый?

– Он настоящий врач. Это лучше, чем знаменитый.

– Тогда надо было с ним поговорить, наверное. Но я уже разуверилась в них – во всяких, понимаешь! Мы их столько уже обошли. Хоть бы какой-то толк! Я вот, Лиз, с тобой посоветоваться хотела, ты же все тут знаешь… А ты вообще как, в знахарей, в целителей веришь?

– Надо же, и я только что спрашивал, верит ли Лиза в чудеса, – ввернул Логинов. – А она ничего не ответила.

– Верю, – сказала Лиза, подумав.

– Ну слава богу! – с облегчением воскликнула Аллочка. – А я прям боялась, что смеяться начнешь, вроде господина Логинова.

– Почему? – пожала плечами Лиза. – Аристотель, классифицируя насекомых, описал такие жилочки, какие без микроскопа не увидишь, а в его времена и простейших линз не делали. Ученые считают, что просто у него было очень острое зрение – какое встречается у одного человека на тысячу. И ум такой же острый. И если он видел то, чего мы не видим обычным зрением, почему бы некоторым людям не видеть еще чего-то, скрытого от других?

– Да, почему бы ясновидящим не ясно видеть, а яснослышащим не ясно слышать? – Логинов уже не скрывал иронии. – Странно это звучит из ваших уст – вы кажетесь рациональным человеком.

– Но этот дар у одного на тысячу, – продолжала Лиза, обращаясь к Алле. – И не обязательно у тех, кто ворожит, снимает порчу. А о чем ты хотела спросить?

– Да о вашем местном знахаре! Или колдуне. Мне горничная сказала, что есть тут такой. Как по-твоему, можно ему доверять? Такой старик с бородой, пчел держит.

– Ах, пасечник?

– Так ты знаешь!

Лиза еще школьницей слышала об этом старике. Как раз из тех, кто ворожит и снимает порчу – а может, и наводит. О нем говорили шепотом. Она уже хотела сказать, что пасечник – специалист не по хворобам, а по житейским вопросам, как Логинов ее опередил:

– Признавайтесь, Алла, ведь вы у него наверняка уже побывали.

Аллочка слегка покраснела.

– Ничего от вас не скроешь. Ну вот я и хотела у Лизы спросить – можно верить тому, что он сказал?

– А что он сказал? – хором спросили Логинов и Лиза.

Кочубей засмеялся над их унисоном и снисходительно махнул рукой:

– Ну блажь такая у Аллочки – сходить к Берендею, подумаешь. Вы оба люди ученые, так сразу ученые разговоры завели. А там ничего особенного: зарабатывает дремучий человек чем может – мед продает, лапшу людям на уши вешает. Платят же, он и вешает. И мы заплатили – и нам навешал. Хотя глазищи у него, скажу вам, как ножи. Так нас и пронзил насквозь, особливо Ваську бедного…

– И ничего не лапшу, – сердито перебила Аллочка. – Если бы лапшу, он бы сказал – придите на заре, да умойтесь водицей, да попейте отварчика. А он прямо заявил: не по моей части. Вам с ним надо бы к шептунье, она бы помогла. Если это какая его коллега или напарница, так сказал бы, как найти. А он ведь не сказал!

– К кому, к кому вам надо бы? – переспросила Лиза.

– Да к шептунье какой-то.

Избушка на курьих ножках

Мама с Лизой пошли в лес – не в привычный лесок рядом с дачей, а совсем в другую сторону. И оказались на окраине Белогорска – там, где одноэтажные домики разбегались среди сосен врассыпную. Лес этот Лизе необычайно понравился. Он был золотым и легким. Солнечных лучей, стоящих столбами, было столько же, сколько стволов, а взлетающие сосновые стволы как будто просвечивали насквозь. То и дело попадались небывалые муравьиные кучи – пирамиды в метр высотой – или же гигантская, натянутая меж двух стволов паучья сетка. Среди папоротника мелькали лакомые земляничины.

Ветхая избушка, выросшая перед ними, и должна была появиться – Лиза не удивилась и ни о чем не спросила. Никакой забор не загораживал дорогу, они подошли прямо к крыльцу, и тут стало немного тревожно. Но Лиза тут же успокоилась, заметив на ступеньке блюдечко с молоком – значит, здесь есть кошка. Баба-яга никогда не казалась ей злой, потому что у нее же кошка. А рядом с крыльцом лежал шланг – стало быть, здесь огород поливают, как на обычных дачах.

Мама постучала и громко сказала: «Это мы!» Разве так надо? Но, наверное, сказочные слова вроде «Избушка-избушка, повернись к лесу задом» прозвучали бы смешно – избушка с самого начала стояла к ним передом. И когда навстречу им вышла старушка, Лиза уже не могла отделить реальность от нереальности, словно это была история, которую она сама же и придумывала.

Старушка оказалась маленькой и еще меньше – потому что сильно сгорбилась, словно что-то уронила и собирается поднять, и такой морщинистой, что непонятно, улыбается или хмурится. Казалось, она вот-вот рассыплется в прах, как гриб дедушкин табак. Но среди морщин светились глазки, как будто с другого лица – ясным, осмысленным светом, который успокаивал. Лиза не помнила, говорила старушка что-нибудь или просто глядела на нее своими ясными глазами и качала головой – спокойно, понимающе. А может, голова у нее качалась сама по себе. Маленькая комната с печкой, простым деревянным столом и развешанными пучками пахучих трав казалась вполне сказочной, хотя на самом деле была просто бедной. Ни телевизора, ни радио, ни даже зеркала – это Лиза точно заметила. И кошки тоже нет.

А когда они уходили, свернутый в кольцо шланг вдруг пошевелился! Он пополз! Лиза замерла. А мама потом ненатуральным голосом говорила, что ужи – не змеи, они не опасны, ловят мышей, как кошки, и любят греться на солнышке. Это он на солнышко переползал. И что он наверняка ручной и пьет молоко из того блюдечка… И больше ничего не объяснила. Лиза только поняла, что кошка там не живет.

Дома о лесной избушке не было ни звука, мама вела себя так, как будто ничего и не произошло, и никому ничего не рассказывала – и Лиза поняла, что и она должна поступать так же.

Тем летом они часто навещали старушку и шли гулять в ее чудесный лес. Вилась тоненькая тропа, словно ручеек из сухой хвои, – вилась низачем, некоторые ее изгибы ничего не огибали. Наверное, тот, кто ее протоптал, обходил несуществующие теперь деревья, пеньки, или лужи, или медвежьи берлоги, или поваленные сосны, вывороченные с корнями. И Лиза до того ясно видела оба леса, настоящий и воображаемый, что начинала отводить руками невидимые ветви и провожать взглядом до самого неба незримые стволы со всеми их дуплами и сучьями – и иначе располагались небесные окошки и менялось освещение. Оба леса то перемешивались, то проступали попеременно…

Лиза спохватывалась – но мама, глубоко задумавшись, ничего не замечала. Если же Лиза случайно встречалась со взглядом старушки, то видела только ровное, понимающее одобрение. Как у учительницы, когда та ходит по классу и поглядывает в тетрадки, в которых все правильно. Или как у Юли в больнице. А один раз вдруг пришло в голову, что старушка и сама видит то же самое, видит невидимый лес – но от этого не стало ни страшно, ни неудобно.

И они продолжали идти по тропе. Иногда старушка поворачивалась к Лизе: