Тайна Оболенского Университета

– Таксист не справился с управлением и съехал в кювет, задняя дверь, где сидел Радзинский, открылась, и он выпал из машины, – воодушевленно начала Марина, подкрепляя свой рассказ активной жестикуляцией, – он зацепился одной ногой за дерево и повис вниз головой. Так его и нашли. Поговаривают, что даже был жив, только когда пришла помощь, оказалось уже поздно.

– Какой ужас! – я поморщилась, живо представив эту страшную картину. Павел Аркадьевич не заслужил такой смерти.

Мы молча свернули к нашему корпусу. Стал накрапывать мелкий дождик, словно сама природа оплакивала старого профессора. Я поежилась от холода и все же спросила у Поздняковой, откуда она так осведомлена о кончине моего научрука.

– Сегодня я проходила мимо кабинета ректора и услышала разговор Серова с полицией.

– Услышала или подслушивала? – прищурилась Арина, недовольно глядя на Марину. – Может, все было не так страшно?

– Не хотите – не верьте, – обиженно надула губки Позднякова и, гордо развернувшись, постучала шпильками к кофейне.

Остаток пути до жилого корпуса мы шли молча, каждая погруженная в свои мысли. Меня не покидало ощущение того, что в трагедии с профессором Радзинским не все так просто. Его спонтанный отъезд и то волнение, с которым научрук прощался, не давали мне покоя. Я вновь вспомнила про таинственный конверт, поэтому, оказавшись у себя, сразу же его достала.

Не знаю, чего я там ожидала найти. Может, большое письмо с каким-то страшным признанием? Но там был лишь сложенный в четверо лист бумаги, развернув который я увидела копию книжной гравюры с изображением человека, висящего на дереве вниз головой. Тут же в памяти всплыли слова Марины о страшной смерти Павла Аркадьевича. Теперь я точно знала, что эта трагедия не просто несчастный случай.

2. Явление демона

После трагического случая с профессором Радзинским расписание занятий в Университете изменили. В течение двух недель историю средневековой мысли нам не читали. Моя работа над дипломом продолжалась, но из-за невозможности с кем-то обсудить мои размышления, я чувствовала, что стою на месте. У Павла Аркадьевича дипломную работу писали два студента – я и мой однокурсник Петр Авилов. Работа Пети затрагивала скорее исторические аспекты, чем философские, поэтому ему легко нашли руководителя. А вот я пока оставалась в свободном плавании.

Все это время мне не давала покоя мысль, что Павел Аркадьевич пытался мне что-то сказать. Он предвидел свою смерть и даже знал, как именно это случится. Значит ли это, что профессора убили? Несомненно. Но кто? Так хотелось поделиться с кем-нибудь своими открытиями, но я не могла. Для начала нужно было самой разобраться во всем. Радзинский был умным человеком, а, значит, не просто так решил передать эту гравюру именно мне. Это послание, и я должна его разгадать. Из раздумий в реальность меня вернул телефонный звонок. Отец. В последние недели мы стали реже общаться из-за его загруженности на работе, поэтому я обрадовалась звонку.

– Да, папа.

– Лерочка, детка, как ты? – как всегда, учтиво, не по-отцовски, а по-учительски поинтересовался он.

– Хорошо, папочка, а ты как? – я присела на кровать и посмотрела на наше совместное фото, как делала всегда, когда он звонил.

– Тоже неплохо, только соскучился по моей умнице-дочке, – я услышала, как он улыбнулся в трубку, – сегодня хочу, чтобы ты поужинала у меня. Приходи вечером. Пообщаемся.

Как правило, мой отец ужинал в общей столовой, несмотря на то, что в его доме была и кухня, и столовая. После расставания с мамой он так и не женился, а сам вести хозяйство не умел. Возможно, ему было бы удобнее жить одному в квартире, а не в особняке, который ему выделил университетский совет, но мой отец не захотел отказываться от дома и долгие годы жил один, пока я не перебралась к нему. После того, как я стала студенткой Оболенки, у меня был выбор – жить с папой или получить свою комнату. Я предпочла второе. Мне не хотелось выделяться среди других студентов, к тому же я стремилась как можно раньше получить независимость.

– С радостью, папочка! Я приду пораньше и приготовлю нам что-нибудь вкусное.

– Буду ждать тебя, милая, – ответил папа, – до вечера!

– До вечера! – сбросив вызов и положив телефон на тумбочку, я откинулась на кровати, продумывая, что можно приготовить.

Поскольку большинство жителей Оболенки, от студентов и преподавателей до обслуживающего персонала, питались в общей столовой, получить продукты домой было непросто. Раз в две недели составлялся список необходимых покупок, куда каждый преподаватель или служащий Университета мог внести то, что ему необходимо. Несколько человек, отвечающих за провизию, выезжали в подмосковный гипермаркет и покупали все необходимое. Закупками для студентов занимался куратор, которого выбирали на университетском совете, и студенческий список утверждался преподавательским составом. Нам было запрещено покупать сигареты, алкогольные напитки и вредную пищу. У преподавателей и обслуги таких ограничений не было. Я не помнила, что осталось у папы от прошлого привоза продуктов, поэтому так и не смогла придумать меню вечера, решив сориентироваться на месте.

К шести часам я уже подходила к папиному дому. Это был двухэтажный особняк с тремя спальнями на втором этаже и большой светлой гостиной внизу. Тут было уютно, всегда тепло, даже в самые суровые зимы, и по-домашнему хорошо. Такой контраст с небольшой московской квартиркой, где жили мы с мамой. Как бы мы могли быть счастливы в этом доме все вместе, жаль, что родители не уберегли нашу семью. Может быть, поэтому мне всегда так грустно у отца?

– Лерочка, ты уже пришла! – обрадовался папа, попивавший дымящийся кофе на крыльце.

– Я же обещала быть пораньше, – напомнила я и поцеловала отца в щеку.

– Проходи, милая, – он открыл дверь и впустил меня внутрь, – все, что осталось из продуктов – в холодильнике. Когда будешь решать, что готовить, помни, что у нас есть бутылочка Пино Гриджио.

И пусть вино было запрещено в Оболенке, отец иногда позволял мне такие мелкие нарушения, как бокал итальянского сухого. Конечно, если они происходили под его присмотром. А вот съестные запасы оказались довольно скудными, поэтому я остановила свой выбор на стейках из замороженной семги. Рыба и белое вино – неплохое сочетание.

– Детка, очень вкусно, – прикрыв глаза, сказал папа, пробуя рыбу.

– Я старалась, – улыбнулась я и опустила взгляд, чтобы нагло не демонстрировать, как горжусь собой за хороший ужин.

– Милая, я хотел поговорить с тобой по поводу твоей работы. Тебе пока не назначили руководителя, и это нехорошо, но я спешу тебя обрадовать, – папа улыбнулся и, чуть прищурившись, посмотрел на меня. Сразу стало ясно, что этот ужин он затеял неспроста.

– Чем?

– Завтра к нам приезжает выдающийся профессор-медиевист, – начал восхищенно папа, – он получил степень в Болонском университете. Обучался у самого Эко.

– Умберто Эко[3 - Умберто Эко (1932 – 2019) – итальянский ученый, философ, специалист по семиотике и средневековой эстетике, теоретик культуры, литературный критик, писатель, публицист.]? – удивилась я, недоверчиво поморщившись.

– Да, и он займет место профессора Радзинского.

Умберто Эко был человеком, которым я поистине восхищалась. Ученый, философ, культуролог, публицист, специалист по семиотике. Он внес колоссальный вклад в культуру ХХ века. Я мечтала познакомиться с ним, и то, что его бывший ученик будет преподавать у нас, стало для меня действительно шокирующей, в хорошем смысле, новостью.

– Он берет студентов-дипломников? – сразу оживилась я.

– Не знаю, милая, мы это не обсуждали с ректором. Но я замолвлю словечко, – подмигнул мне папа, – к тому же Евгения Матвеевна послезавтра дает приветственный ужин для нового профессора, и я возьму тебя с собой.

– Спасибо, папочка, – обрадовалась я, – если он возьмет меня с дипломом…

– Только ты должна как следует подготовиться, чтобы представить свою работу так, чтобы его заинтересовать, – строго сказал отец.

– Конечно! – воскликнула я, – тем более, что с Павлом Аркадьевичем мы начали составлять тезисы по тому, что я написала.

– Да, – грустно сказал папа и отпил немного вина, – бедный Павел.

– Знаешь, я ведь заходила к нему перед тем, как он уехал, – то ли вино расслабило, то ли в уютной домашней атмосфере хотелось довериться отцу, но я решила поделиться своими догадками, – он мне показался каким-то странным. Говорил так, будто знал, что не вернется.

– Глупости! – отрезал отец – И тебе вообще не стоит думать о таких вещах. Лера, главное – диплом!

– Но, папа, это никакие не глупости, – я обиженно надула губки и отодвинула от себя тарелку с недоеденной рыбой, – он сам начал говорить, что я справлюсь с работой и без него. Потом сказал, что за мной большое будущее, и я не должна забывать, что в любой ситуации надо действовать по совести, а потом…

– Лера, и слушать не хочу, – вдруг вспылил отец и раздраженно бросил на стол салфетку, никогда раньше я не видела его таким, – забудь все, что тебе сказал Радзинский.

– Папа, что с тобой? – тихо спросила я, и отец понял, что напугал меня. Он сделал глоток вина, перевел дыхание и вроде немного успокоился.

– Извини, милая, просто ты не все знаешь. В последнее время Павел был немного не в себе. Он стал рассуждать о странных вещах. Я бы даже сказал, что у него развилась паранойя. Я бы не хотел, чтобы ты забивала свою славную головку всякими глупостями.

– Хорошо, папочка, – согласилась я, но только лишь затем, чтобы не ссориться. Мое желание разобраться в смерти Радзинского отнюдь не пропало.

Мы замечательно, как самая обычная семья, провели остаток вечера. Усевшись на диван в гостиной, под негромкие звуки Паганини и ароматный бергамотовый чай обсуждали нового профессора. Папа с упоением рассказывал, какое образование получил наш новый преподаватель и у каких выдающихся личностей обучался, да и послужной список написанных им научных работ впечатлял. Мы оба понимали, что если за мой диплом возьмется такой человек, то развить его в диссертацию не составит труда.

Следующий день для меня был особенно волнительным, ведь предстояло знакомство с новым профессором. Судя по рассказам отца, этот преподаватель станет звездой нашего Университета. Почему-то я представляла мужчину лет сорока пяти, в очках, с проседью и большим животом. Мое воображение нарисовало ему твидовый пиджак, жилетку и трость. А еще зубы. Они обязательно будут желтыми и кривыми. Не терпелось скорее его и увидеть, поэтому я радовалась, что история средневековой мысли стояла первой парой.

Прокручивая в голове весь вчерашний разговор с отцом, я вдруг вспомнила и его слова о Радзинском. Известие о новом профессоре так впечатлило, что я совершенно забыла о том, что должно было тревожить не меньше. Неужели Павел Аркадьевич действительно страдал параноидальными мыслями? Возможно, он «заразил» ими и меня? Что если его смерть лишь совпадение с изображением на гравюре? И кого я пыталась обмануть… Не бывает таких совпадений, не бывает. Но отец, несомненно, прав в одном: сейчас не стоит забивать этим голову. Главное – диплом.

В аудиторию я пришла одной из первых и заняла свое обычное место. Аринки еще не было, поэтому я нагло растянулась на парте, положив голову на руки. С трудом проснувшись после выпитого вчера вина, я не могла найти в себе силы высидеть ровно двадцать минут до начала лекции. Вот только спать я не планировала, тем не менее, сама не заметила, как погрузилась в дрему. Я даже видела какой-то сон, когда кто-то беспардонно нарушил мой недолгий отдых, больно толкнув в плечо.