Жизнь понарошку

– В шоколадных родинках.

– А-а-а, поняла.

– Помоги организовать своих друзей из песочницы, и я принесу тебе из дома шоколадку.

Шоколад во времена моей юности был явлением редкостным. Но моя мама иногда приносила с работы это лакомство. Я понимала, что нельзя одержать победу без бессовестного договора с маленькой хитрюгой. Она любит сладости и скорее всего за шоколадку построит полк друзей. А мне надо произвести окончательное впечатление на подругу, которая итак пребывала в эйфории. Я, конечно, как человек совестливый, попозже сознаюсь во всем вранье и подкупе ее младшей сестренки, но пока я не хотела этого делать.

Аринка некоторое время общалась с малышней. Я заметила, как в ход пошли ириски. Только один мальчик все время подпрыгивал на месте, но, получив конфетку, он успокоился. Потом она махнула мне рукой. Я подошла к детям. На меня смотрели шесть мордашек, перепачканных песком. Все шестеро жевали ириски и внимательно рассматривали меня.

– Здрасьте, – чавкая, поздоровались со мной дети.

– Здравствуйте, дети.

– А как тебя зовут? – спросил мальчик, который ранее подпрыгивал.

– Ко взрослым надо обращаться на вы. Надо спрашивать, как вас зовут? Меня зовут Дина Ивановна.

На этом мой педагогический опыт закончился, и я не знала, что мне делать дальше. Маринка сидела на лавочке, улыбалась во весь рот и махала мне рукой, когда я оглядывалась на нее. И тут я вспомнила, что воспитатель Аринкин выводит детей на улицу, построив всех в маленький отряд. Значит, точно так же и я должна поступить.

– Вы это… постройтесь парами, друзья.

Подождав, пока дети, как карты, перетасуются в толпе и займут свои места, я чинно встала перед ними.

– За мной, дети.

Словно генерал перед войском, не иначе, я шла перед отрядом своих новоиспеченных подопечных. Мы красиво подошли к Маринке. На лице у подруги сияла восхищенная улыбка. Она захлопала в ладоши, а потом подняла большой палец вверх, показывая мне, что это просто высший класс. Я наслаждалась победой, пока не услышала:

– Эй, Дивановна, можно мне пописать? Я очень писать хочу…

Я оглянулась назад и увидела малыша, который начал снова подпрыгивать на месте.

– Как ты меня назвал?

– Ну, ты же сама себя назвала Ди-ва-нов-на, – ответил мне мальчишка с уже искаженным от желания сходить в туалет лицом.

– Иди, конечно.

И тут все начали хохотать. А Маринка и Аринка с тех пор обращались ко мне только так. Дивановна приклеилось ко мне, как разжеванная ириска.

Глава 2

Сложный выбор

Ну, вот и наступило время серьезно задуматься над дальнейшей судьбой. Такие громкие слова постоянно озвучивает мне мама. Нет, школьный год еще не окончился, но нагнетание обстановки царит в нашем доме давно. Если бы мама была агитатором, то она получала бы неслабые премии.

Ежедневно, с завидным постоянством и упорством, она пробиралась к моим мыслям. Пробравшись в самый эпицентр, она начинала с почти садистическим издевательством капать на мой мозг капельками. Этими каплями были вопросы и советы. В принципе, мою маму не интересовало, что я отвечу на тот или иной вопрос. Она старалась вопросами «разогреть» меня, а потом добить советами. Вот так решалась моя судьба, моя профессиональная судьба. Кем быть и куда пойти учиться? Вот главная тема последнего года школьной учебы.

Какие там географии, математики и литературы. Да тьфу на них. Маме нужно было определить меня, наставить на путь истинный и единственный. По большей части она основывалась на своих мечтах, не дававших ей покоя с детства. Ее собственная нереализация колола словно тонкими спицами в бока, и мама, четко помня свои нереализованные мечты, решила с моей помощью осчастливить себя.

В молодости мама мечтала быть воспитателем. Она выросла в деревне, где каждодневно наблюдала, как местные женщины шли на работу в коровник или в курятник. Честь и хвала любому труду. Но ей было искренне жаль этих прекрасных добрых женщин. Некоторые из них были подругами моей бабушки, которая тогда работала телятницей.

Моя мама не понаслышке знала о том, как тяжело работать в деревне. Она видела натруженные руки своей мамы и ощущала мозоли на ее руках. Да к тому же одевались на работу эти женщины, деревенские жительницы, очень и очень просто. Ну, не ходить же в коровник на каблуках, и за курочками неудобно в красивом костюме бегать. А мама мечтала о красивых нарядах для себя и своих детей.

То ли дело воспитатели, учителя и врачи. Всегда чистенькие, аккуратно одетые и с витиеватыми кренделями из волос на голове. Маме, тогдашней девочке, казалось, что выбор очевиден. Вот они, профессии мечты! Поэтому, как только она повзрослела сама, сразу уехала жить в город. Там получила образование и осталась работать в городе. Однако профессия у нее была совершенно другая. Мама работала бухгалтером. Все это делалось ради детей, которые обязательно родятся, и ради их светлого, обеспеченного будущего.

Так что задолго до моего взросления она определилась с выбором, и теперь ее главной задачей было уговорить меня приобрести профессию маминой мечты.

Обстоятельно обдумав все тончайшие и мельчайшие подробности, мама сопоставила мои способности с возможностями.

Врачом в белом, накрахмаленном до хруста халате она меня не видела. Мама хорошо знала, что химию и прочие точные науки я в школе весьма плохо изучала. Можно сказать, я проходила мимо них, брезгливо отвесив нижнюю часть лица, высунув язык и закатив глаза вверх. Как она угадала? Именно с таким выражением лица я ходила на уроки по химии, биологии и физике.

Образно говоря, я махала этим дисциплинам рукой, намекая на то, что нам не по пути. А в профессии врача химия, анатомия и что там точное еще, по мнению мамы, – главные науки. Мне их не осилить. Да и тяги к врачебной деятельности у меня мама не наблюдала. Я панически боялась крови. Кровь пугала меня и лишала чувств. Я видела в мультфильме про Маугли, как удав гипнотизирует кроликов. Капля крови оказывала на меня такой же эффект. Я совсем не играла в «Больничку», как многие девочки. Мне больше нравилось усаживать кукол и медведей на диване и монотонно читать им лекции о морали. С деловым видом я ходила перед диваном и упрекала кукол, смотрящих в одну точку, во всех проделках. Естественно, проделки были мои личные…

Лишь один раз, посмотрев передачу о ветеринарах, я задумалась, каково это – лечить животных. На диване в неудобной позе, упав мордочкой вниз, лежал плюшевый коричневый мишка. Вид у него, как мне показалось, был совершенно больной, и животное требовало лечения. Я бодро всадила в плюшевый зад медвежонка пару полных шприцев воды, и на этом мой врачебный опыт был окончен. Шприцы были у нас в аптечке, мама делала иногда уколы бабушке.

Я испытала жуткое отвращение и одновременно непередаваемую жалость к медведю. Но попробовать себя в роли врача надо было на тот момент. И опыт этот мне не понравился. Медвежонка потом долго сушили на батарее. Раньше игрушки были из экологически чистых материалов, которые весили довольно-таки много. И намокшей попой медведя можно было сильно ранить кого-нибудь. Поэтому перед профессией врача моя мама сделала глубокий пардон муа и отпустила мечту в небо, как воздушный шарик.

Учителем стать? Сидя на работе и нервно постукивая подушечками пальцев по столу, мама долго и сосредоточенно размышляла об этом. У меня в детстве была игра: вырезанная из картона куколка-шаблон в купальнике, а к ней прилагалось несколько бумажных плоскостных нарядов.

Надо было надевать эти наряды на куклу, прикладывая их и решая, какой наряд ей больше идет к тому или иному случаю. Вот и теперь для мамы я была кем-то вроде этой куколки в купальнике. Наряд врача уже отложили в сторону. Теперь наступила очередь наряда учителя. Повторюсь, что мой несладкий характер мама изучила, как свои пять пальцев на руке. Да что говорить, она могла писать по мне пособие с детальным описанием характерных особенностей. И вот мама живо представила меня в образе учителя. Она мне об этом позже рассказала, и я согласилась с каждым ее словом.

– Дина, я как представила, какой из тебя учитель, ужаснулась сама собственным мыслям. Полный класс детей. Девчонки красятся, мальчишки дерутся. В классе шум и гам, летают записки и карандаши. Ты стоишь у доски и, нервно подергивая правым глазом, объясняешь новую тему урока. Тебя никто не слышит. Да ты и сама себя не слышишь, потому что в классе стоит дикий шум. И выйти тебе нельзя. Тебя закрыли на ключ с наружной стороны, чтоб не сбежала от детей. В итоге, после такого урока, доска, которую ты проткнула указкой, раздавленные классным верзилой твои любимые очки и порванный в клочки классный журнал, в котором ты пыталась поставить двойки. Боже сохрани моему ребенку такую участь! Нет, в школу не пойдем работать.

– Мам, ну ты и нафантазировала! У нас в школе совершенно не так. Все гораздо спокойнее. В принципе, работать в школе я хотела бы. Может, я и справлюсь как-нибудь.

– Дочь, «как-нибудь» нам не надо. Нам надо гореть и сиять на работе.

Сидя у окна с огромной кружкой в руках, она задумчиво смотрела в никуда. Из кружки шел пар. Только что налитый кипяток норовил превратиться в теплую водицу, подкрашенную чаинками. Мама никогда не пила чай или кофе из маленьких чашечек. Пить чай так пить! Наслаждаться процессом надо подольше. Кофе тоже наливался большими объемами и назывался тогда средним родом.

– Динка, будешь кофе, оно еще не остыло.

– Нет, спасибо. У меня от него колики.

– Колики-ролики, – задумчиво произносила мама, после чего с шумом втягивала чай. – Кстати, о «роликах». Ну, что, ты уже определилась? Нам ведь уже надо на подкурсы записывать тебя.

– Определилась, мам. Может, мне в балерины податься?

При этом вопросе мама сначала застыла на пару секунд, а потом прыснула от смеха. Некоторое количество чая растеклось по столу.

– Ты себя в зеркало видела, балерина? Дай тряпку, я вытру со стола.

– А что со мной не так? – спросила я, подавая тряпку красиво, посильнее втягивая живот и щеки. Пироженки и булочки давали о себе знать. Естественно, в балет я не собиралась идти. В детстве мне даже по телевизору было неприятно наблюдать за внешним видом мужчин-балерунов, а видеть это воочию не хотелось тем более. Я заливалась краской от стыда, совершенно не понимая, для чего у них такие обтягивающие сценические костюмы. Да к тому же в балет идут с юных-юных лет. И сейчас мое время безнадежно упущено. Прощайте, па-де-де и арабески. На меня не налезет ни одна пачка балерины. Но настроение маме надо же было подпортить. Хочет моего решения? На, держи.

– Что с тобой не так? Ты спрашиваешь, что с тобой не так? Дина, да ты в дверной проем-то с трудом пролазишь, только если тебе маслицем бока смазать. А тут в балет собралась! Да тебя даже к станку не пустят.

– Так я свой станок принесу!

Мама разразилась громким смехом. Одной рукой она держала тряпку и вытирала поверхность стола, другой утирала слезы. Потом она присела, снова ухватилась за свое «ведро» с чаем и продолжила.