Не жизнь без тебя

Я так долго мылась в ванной, что кожа распарилась и покраснела от горячей воды. Но вряд ли мне когда-либо суждено отмыться. Нам, женщинам-беженкам, тем, которые готовы отдать свою гордость за теплый угол и счастье близких, ходить по грязи босиком. Но я сделала это. Смогла. Хоть и грязная, но сильная. Теперь у мамы будут деньги на хорошее лечение и лекарства. Я завернулась в халат и вышла в коридор. Чтобы попасть к себе, нужно пройти мимо гостиной, откуда раздавался звук включенного телевизора. Петрович окликнул меня.

– Я купил таблетки. Здесь есть инструкция. Пока попьешь эти, потом проконсультируемся с врачом.

Я взяла упаковку и вышла, едва удерживаясь, чтобы не нагрубить. У себя в комнате забралась под одеяло. Там, куда входил его отвратительный орган, все болело. Но хуже всего было мое состояние. Мне не хотелось жить дальше. Я не знала, как пойду в школу. Казалось, что я сойду с ума от зависти к девчонкам, у которых нормальное детство. Я даже не могла себя пожалеть, до того казалась себе омерзительной.

Петрович оставил меня в покое на несколько дней. В наш второй раз он даже пытался быть со мной нежным. Мы были в спальне, где уже выветрился запах маминых духов. Я погасила свет. На этот раз он был трезв и даже начал гладить меня по груди. Не тискать, а именно гладить. В спальне висели очень темные шторы, и я не могла видеть его толстых пальцев. И тут произошло то, за что мне стыдно до сих пор. При всей моей ненависти, при всем моем отвращении к этому мужчине, мои соски затвердели. И он это заметил. Должна признаться, к четырнадцати годам, я уже умела испытывать оргазм. Более того, он был мне необходим, чтобы получить разрядку. Наверно, поэтому моя грудь так предательски подвела меня. До сих пор осталось загадкой, как можно ненавидеть и кончать. Но, видимо, это шутки того, кто нас создал. Тело и душа две отдельные несвязанные половины. Моя душа болела и стонала, а тело получало удовлетворение.

Кристина задумалась. Уходить в прошлое было тяжело, настоящее при всей его неустроенности и неопределенности казалось лучше. Наслаждение. Что это для нее? Конечно, Витька. Самое большое. С ним она научилась целоваться. Расслабилась. Оказывается, поцелуй гораздо более интимная вещь, чем сам секс. Это облизывание языков друг друга доставляет улетное наслаждение только с тем, кого ты по-настоящему хочешь. В те краткие моменты, когда она не вырывалась, он делал с ней что-то неземное нечеловеческое. Ни один из ее многочисленных любовников никогда не целовал ее так. Так как с ним не бывает. В ту ночь она ему так и сказала. Витька засмеялся, зарылся в ее волосы. Прохрипел, что у него тоже так ни с кем не было.

Кристина отодвинула ноутбук и вышла на балкон. Стемнело, качали игольчатыми шапками сосны, ветерок растрепал волосы, лаская и утешая. Хотелось плакать и перестать бороться. Стать слабенькой, как Витькина жена и надеяться на мужчину.

В комнату заглянула Илария.

– Детка, чаю попьем?

Кристина подошла к маме, обняла ее.

– Конечно, попьем. А может, покушаешь? Я куриный бульон сварила.

– Завтра, милая. Сегодня совсем не хочется. Только чаю горячего с лимоном. – Илария поправила шаль на плечах. – Что-то холодно. И тошнит.

Кристина нахмурилась. Она в топике, вечер душный, а маме холодно.

Мама часто мерзла, эти проклятые таблетки имели кучу побочных эффектов. Кристина отстранилась. Обе пошли на кухню. Илария села за стол. Кристина включила чайник, поставила на стол пирожные. Илария ласково посмотрела на дочь.

– Все хотела спросить и забываю. Как там Сергей поживает?

Кристина опустилась напротив, подперла кулачками лицо. А ведь она и забыла. Странно, как мало это ее трогает. Витька совсем задурил ей голову. Усмехнулась.

– У Сережки все хорошо. По-прежнему много работает. Днем на правительство, вечером на мафию. Настолько отошел от своего неудачного брака, что почти сделал мне предложение.

– И ты молчишь?

Кристина улыбнулась.

– До Нового года еще далеко. Вдруг передумает.

– Что-то не слышу энтузиазма в твоем голосе, дочка. Он же вроде тебе нравился. Что-то произошло?

– Ничего не произошло. У нас все хорошо. Сводил меня в ресторан, утром принес кофе в постель. Сказка, а не мужчина. – Илария внимательно наблюдала за дочерью.

– Твое охлаждение как-то связано с Витей?

– Никак, – Кристина поспешно схватила чайник и стала разливать кипяток по тонким фарфоровым чашечкам. Мама любила пить чай из красивых чашек. Говорила, что так вкуснее, чем из кружек.

Илария отпила глоточек чая и поставила чашку на место.

– Девочка моя, тебе пора замуж, и Сергей самый подходящий кандидат. Воспитанный, респектабельный, хорошо зарабатывает. Поставь их рядом с Витей, наш сосед проиграет во всем. Ну это, если предположить, что он свободен.

Кристина пожала плечами. Скажи это моему сердцу, мамочка, которое заходится только от одного вида Витьки. Я бы рада была от него избавиться, да вот не получается. Хорошо еще хватает сил бороться с собой и не стать его любовницей. Желая прекратить скользкий разговор, Кристина взяла в руки пульт и включила телевизор. Илария несколько раз незаметно поглядывала на дочь, понимая, что та что-то не договаривает, но расспрашивать не стала. Только мысленно попросила у Бога, чтобы тот уберег дочку от искушения.

Глава 10

Ночью Кристине не спалось. Растревоженные воспоминания, которые она долго старалась похоронить, выплывали наружу. Она снова чувствовала себя школьницей. Утром форменное платьице, вечером… Кристина выбралась из теплой, но такой неуютной сегодня постели. Включила ноутбук. Может быть, сегодня нужные слова улягутся в правильном порядке, вызывая те чувства, которые она испытывала? Кристина и сама не знала, отчего она придавала такое значение написанию этого романа. Хотела освобождения? Так оно невозможно. Тот самый катарсис, о котором столько говорят, пусть испытывают ее читатели. И Сережка. «Расскажешь мужчине правду, потеряешь его навсегда», – шепнул внутренний противный голосок.

Тогда зачем нужен такой мужчина?

Кристина подумала о Витьке, и откуда-то возникло теплое чувство, что он-то как раз и понял бы. Заглушил бы ее жалость к себе своими поцелуями, нежными руками стер чужие отпечатки пальцев. Он принял бы ее всю со всеми убийствами, оправдав в душе и скорбя вместе с ней.

«Откуда такая уверенность?» – в знакомом внутреннем голоске чувствовалась насмешка. «Ты никогда не сможешь это проверить, потому что он чужой муж».

Девушка опустила пальцы на клавиатуру. Книга не даст покоя, пока не будет закончена. Надежды на освобождение никакой, но, может быть, станет хоть чуть-чуть полегче. Это все, что пока хотелось бы.

Я и сама не поняла, как однажды испытала оргазм. В тот день Петрович долго не мог кончить. Его маленький толстый член уже не причинял боли. Сначала я, как обычно, пыталась отключиться и думать о чем-нибудь. В темноте – я настаивала на том, чтобы гасить свет – слышались стоны Петровича, изредка прерываемые какими-нибудь пошлыми словечками. И вдруг меня охватило возбуждение. Обычно лежавшая под ним, как бревно, я непроизвольно двинулась ему навстречу и вдруг почувствовала, как глубоко внутри сжавшаяся пружина, толчком распрямилась. Оргазм был до того сильным, что я чуть не застонала, но вовремя спохватилась. Петрович мгновенно прореагировал. Со словами «Ах ты, маленькая шлюшка», – он шлепнул меня по щеке и вдруг, возбудившись то ли от пощечины, то ли от моего оргазма, мгновенно кончил, издав противный затяжной звук удовлетворения. Лежа под его тяжелым телом, я чувствовала себя, словно описалась, стоя у доски перед всем классом. Скатившись с меня, он приподнялся на локте и долго смотрел мне в лицо. Я встретила взгляд, не отворачиваясь, внушая себе, что мне плевать, что он обо мне подумает. Петрович медленно провел пальцем по моей щеке, вероятно, это был самый большой жест нежности, на который он способен, и задумчиво сказал:

– А вот матушка твоя ни разу со мной не кончила. Только подставлялась.

После его слов, из жертвы я мгновенно превратилась в шлюху, и мое расслабленное от наслаждения тело, тут же подтвердило выставленное против себя обвинение. Я вскочила, подхватила валявшийся на полу халат и быстро закуталась в него. Сзади меня вспыхнул свет торшера.

– Кристина!

Я обернулась через плечо. Петрович, растянувшийся на простыне с вялым членом, мгновенно вызвал желание стукнуть его чем-нибудь тяжелым. Он не должен был делать это со мной. Если бы он был нормальным человеком, он никогда бы не принял моей жертвы.

– Тебе повезло, что ты в раннем возрасте испытала оргазм. Многие взрослые женщины только мечтают об этом.

У меня пересохло в горле. Повезло? Я должна была почувствовать первый оргазм – те, которые я получала, лаская себя, не в счет – с каким-нибудь красивым парнем, который бы любил меня.

Петрович зевнул и отвернулся от меня, щелкая пультом телевизора. Подавленная случившимся я словно приросла к полу и не могла двинуться. Вспыхнул экран, зазвучал голос диктора, предсказывающий дождь и слякоть. Я, обожавшая солнце, порадовалась, что завтра его не будет. Солнечный день мне с моим позором не пережить. Повернулась на ватных ногах, чтобы идти к себе.

– Не забудь выпить таблетку, – раздался голос Петровича.

Взяв упаковку, я отправилась на кухню за водой. Зажав одну таблетку в ладони, я пересчитала остальные, размышляя, умру ли я, если проглочу их все сразу. По ногам потекла сперма, одна капля, как и в первый раз, упала на плитку. Точно так же я растерла ее ногой. Я не могу позволить себе умереть. Я обязана жить и выжить. И мне предстояло решить как. Я запила таблетку водой и спрятала остальные в карман.

На помощь пришли книги. В них я искала ответы на свои вопросы и даже иногда находила. Упиваясь чужим миром любимых героев, я забывала о своем перевернутом существовании то ли женщины, то ли подростка. К моменту возвращения мамы из больницы я настолько освоилась со своей ролью, что даже смогла смотреть ей в глаза. Я сделала это ради нас, мамочка, и пусть весь мир судит меня. Зато мы в тепле и у нас есть деньги. Тогда-то во мне и зародилась мечта о собственном доме. И ради своей мечты я могла пойти на все.

После моего оргазма наши отношения с Петровичем изменились. Раз я получала удовольствие наряду с ним, значит, должна и платить за него. Крохотный росточек желания убить моего мучителя с каждым месяцем выпускал по листочку. Петрович много пил, его мужские функции слабели. Уже просто я и мое развивающееся тело его не возбуждали. То он не мог кончить, то его орган отказывался подниматься. На мое счастье он не оказался фанатом орального секса. Его возбуждали разные позы и переодевания. Началось с того, что однажды я вернулась из школы, а он оказался дома. Вид моего короткого зеленого сарафанчика в синюю клеточку так возбудил его, что он тут же быстро кончил, уложив меня на кухонный стол. А потом, поедая приготовленный мной его любимый грибной суп, допрашивал меня с пристрастием, не пристают ли ко мне мальчишки. И если что, он готов с ними разобраться.

– Грудь-то у тебя ого-ого стала, – Петрович грубо ущипнул меня за сосок. – Еще подросла, с тех пор, как я ее трогаю. Тебе же нравится, а?

Я отвернулась, что было воспринято, скорее как смущение, хотя я испытывала желание надеть ему на голову кастрюлю с горячим супом. То ли от неожиданности, то ли от предчувствия, что это только начало его извращений, я почувствовала себя еще больше использованной, чем обычно.

Кем я только не была потом. Женщиной-кошкой, женщиной-вамп, служанкой, госпожой с хлыстиком. Надо отдать должное, однажды я с огромным удовольствием вытянула его по спине хлыстом. Он тоже привыкал мне делать больно. Брал меня, где попало. В коридоре, кухне, ванной. Однажды нас чуть не застукала мама. Я жила в увеличивающемся кошмаре и не видела другого выхода, кроме убийства.

Через три месяца Петровичу пришлось нас прописать. Для того чтобы положить маму в очередную больницу, ей нужно было стать москвичкой. Мое сердце сжалось, когда мама искренне поблагодарила его. Когда мы остались одни, она заметила, что он не такой уж и плохой человек. Я отвернулась. Болезнь изменила маму, она сосредоточилась на себе и не замечала окружающее. А я все больше и больше накручивала себя, что должна позаботиться о себе, вспомнить о своей гордости и перестать быть удобной подстилкой и кухаркой в одном лице. Петрович вспомнил о моем предложении готовить в первую же неделю и с утра выдавал указания, чтобы ему хотелось на обед. А недавно после юбилея Петровича, где ему подарили большой аквариум, к моим обязанностям добавилась еще две – кормление рыбок и покупка корма.

Вдруг произошло то, что никак не ожидалось. В наш класс посередине года пришел новенький. Классручка посадила его ко мне. Сказала мимоходом, что нас с Корзиной давно пора рассадить, мол, много болтаем. Мельком взглянув на меня, паренек сел. Я слышала, как шептались девчонки за моей спиной. Наверно, обсуждали, как мне повезло: новенький был симпатичным. Широкоплечий, высокий, с почти сросшейся линией бровей над карими большими глазами. Паренек начал копаться в сумке. Достал тетрадку, учебник, зеленую ручку и уперся взглядом вперед. То ли на доску, то ли на блеевшую что-то про характер Андрея Болконского, нашу одноклассницу.

Я нарочито зевнула и отвернулась к окну. Денечек был серый, хмурый, апрельский. Голая ветка жалобно билась в окно. Мне почему-то пришла в голову мысль, что ей холодно и одиноко, как мне. Именно эти чувства одолевали меня последние полгода. Нервы на пределе, а я все никак не могла найти выход из положения.