Школьные тайны и геометрия первой любви. Американские приключения русской учительницы

– Ламентия! У тебя до этого были галлюцинации? Может, тебе и раньше казалось что-то, чего на самом деле не было?

Я заплакала. Мне так захотелось, чтобы вчерашнего вечера и, правда, не было.

Но почему она, врач, говорит о галлюцинациях? А не о том, как мне пережить вчерашнюю боль? Как справиться с отчаянием, унижением и позором? Её задача была изгнать из меня НИЧТО, освободить место для самоуважения, надежды и, хоть самой крохотной, но радости.

– Ламентия! Ты меня слышишь?

– Я Вас прекрасно слышу. А вот Вы слышите только моего брата… или мамашу…

– Так ведь я обязана слушать родственников. Тем более, они так обеспокоены твоими видениями, фантазиями и перепадами настроений.

Я почти завыла. Я заскулила! Я ныла тоненько и безнадёжно. Я не могла остановиться. Потом я испугалась. Психолог пошла к телефону, и я поняла, что она собиралась делать.

Я взяла себя в руки, мысленно положив голову на доброе плечо мудрой Лины. Она никогда бы не позволила себе « умываться хлюпами из носа» только потому, что какой-то мистер «дутое очарование» оказался «Уууупс! Полным разочарованием… полной ж…».

А мамаша? Я что, открыла для себя что-то новое? Чего я о ней не знала?

Винсия сейчас бы шепнула мне на ушко: « Стареет твоя мамаша! Объедки за тобой подбирает! На неё саму никто не смотрит, вот и приходится у дочери женихов подворовывать…»

Все эти мысли пронеслись, как поисковик последнего поколения: за долю секунды. А облегчение принесли на месяцы вперёд.

Я спокойно рассказала Психологу, что произошло. Она слушала серьёзно и тихо. Главным же было то, что в тот раз она мне поверила. Миссис врач была настолько добра, что отвезла меня в дом к Саният и выписала мне больничный на пару дней. Чтобы я могла согреться и оттаять в тепле маленького гостевого домика, куда меня зазвала Лина на «женские посиделки» и « часок откровения». Когда из школы пришла Саният, я могла даже шутить.

Но тот слишком ранний опыт взрослой любви отправил меня в бурное, почти всегда мутное и грязно-пенистое плавание в поисках всё новых встреч, свежих страстей и запретных плодов. Так и не научившись управлять парашютом любви, я прыгала в вихревые потоки любовных историй, понимая, что время парений и восторгов всё уменьшается, а количество больных, калечащих душу и тело приземлений, только растёт.

После той истории я попыталась «перенастроиться». Забыть про такие ценности, как верность, преданность, нежность, сердечная привязанность. Это казалось делом лёгким. Особенно после трёхмесячного «мини романа» с местным рок музыкантом. Он не поленился и прочитал мне целую лекцию на тему « Счастье и любовь по-американски». Никогда не забуду тот вечер.

Мы пришли в самое дешёвое летнее кафе в округе. «Мистер Рок» был жадным до такой степени, что даже там мы брали по одной порции на двоих и делили её. Особенно, если я неэкономно и эгоистично хотела десерта в конце «пиршества».

– Скажи мне, – начал он одну из своих любимых бесед. О свободе. – Ты отдаёшь себе отчёт, что живёшь в самой свободной стране мира?

– Ещё бы! И в самой эффективной, продуктивной и динамичной. А в целом, самой несчастливой стране на этой планете. Особенно для женщин и детей.

– Что за чушь ты несёшь? Может, это ваша русская учительница тебе мозги отравляет? Русские не могут что-то просто так говорить. Они могут только пропагандой заниматься.

– А американцы не могут просто так пропагандой заниматься. Между собой. Тихо и с пользой промывать мозги друг другу. Так ведь нет! У них же миссия! Они обязаны всей планете «мозги на место поставить»: научить демократии, ценности устаревшие обновить, то есть «апгрэйдить». А то даже мадам Европа не совсем по нашим правилам живёт.

– Слушай, Ламентия. Я не ругаться пришёл. И не спорить…

– Удивил!!! Кто это из вас, американских парней, умеет спорить? Вы ведь возражений не терпите, а, значит, и отвечать на них не умеете. Только «великодушно» позволяете себя выслушивать. Ладно, что ты там хотел мне поведать о свободе?

– Мы – не просто самая свободная страна. Мы – сознательно свободное общество. А это требует определённых усилий и игры по правилам.

Мой язык так и рвался наружу, чтобы съязвить: игра по правилам, да ещё сознательная, под прессом усилий – это, вообще то, классический пример несвободы. Но рот был занят моей половиной пиццы, и я промолчала.

– Так как дружба, любовь, приятельство – это тоже игра, то правила распространяются и на них.

– А усилия? Только на женскую половину?

– В определённой степени ты права. Вам требуются усилия…

– Чтобы играть по мужским правилам? – перебила я его.

– Не по мужским, а по американским, куколка.

– В нашей стране это одно и то же.

– Ну, пусть будет так. Мы, мужчины, всё-таки гораздо разумнее и рациональнее. А вы живёте одними эмоциями…

– Ты так плоско пошутил, потому что я больше тебя пиццы съела? Не вы ли жалуетесь всему миру, что американские женщины сухие, не тёплые, не эмоциональные и вообще неспособные любить?! А вот русские дамы – полная противоположность: заботливые, ласковые, женственные и готовы пококетничать даже с собственным мужем. Может, они, русские женщины такие потому, что им русские мужчины позволяют быть именно такими? И даже вдохновляют оставаться чувственными, непредсказуемыми, иногда слабыми, женщинами?

– Опять пропаганда. Вернёмся, однако, в Америку. Да, мы, американские мужчины хотим, чтобы вы играли по общим, а не по своим, женским правилам.

– И что же это за правила?

– Правило одно: оставаться свободным. В Америке нет пут традиций. Мы не признаём бремя обязанностей. Личные обязательства партнёров – понятие устаревшее. Такое же устаревшее, как рабство.

Я даже выплюнула кусок яблочного пирога, чтобы возразить:

– Наш шериф накануне лекцию нам читал. О рабском труде в Америке. О тех, кому почти не платят. О тех, кого продают. О тех, кого избивают, лишают еды, сна, жилища. И вот таких у нас около трёхсот тысяч человек. Большинство из них – конечно, «свободные и счастливые» женщины и дети.

– Да это чушь какая то! Может, это всё эмигранты, из других стран?

– Есть там и эмигранты. Но 43% этих несчастных – это белые американцы. А что ты удивляешься? Каждый день в нашей самой лучшей стране голодают 49 миллионов человек. А ещё два миллиона детей живут на улице, потому что они бездомные.

– Ну, знаешь, это ещё проверить надо. Может, они…

– Такую свободу сами выбрали? – опять прервала я его, – Замусоленный, надо сказать, либеральный аргумент.

– Да ты мне не даёшь слова сказать! – попробовал рыкнуть мистер Рок. Я решила доесть пирог (хотя бы из принципа!) и занять рот более приятным делом, чем говорить что-то тому, который тебя всё равно не слышит.

– Продолжаю. В свободной стране, между свободными мужчиной и женщиной, нет и быть не может никаких обязательств. И никто ничего никому не должен. Точка.

Я согласилась с последним аргументом и поставила жирную точку на наших отношениях.

Но, к великой своей досаде, я стала учиться играть по мужским правилам.

Встречи – от скуки. Отношения – как получится. Привязанность – упаси господь. Ревность – а что это такое, вообще?

Те типы, которые мне попадались, были один другого паршивее.

Каждый умудрялся вытаскивать самое плохое из меня. И это плохое получало жизнь.

Один оказался активистом «Движения за права мужчин». Из тех, кто возмущается даже недельным отпуском женщине по беременности и ходит в пикете с подушкой на животе, требуя равных отпусков мужьям. По беременности жены.

Второй был просто… уродом. Однажды, когда я ждала его из колледжа у него дома, ко мне «подкатил» его папаша. Так как к тому времени я занималась автоспортом (уговорила меня Винсия), то 3 раза в неделю у нас были силовые тренировки. Перед вождением. Я неплохо дралась. И ещё лучше умела себя защитить. Скоро «папа» валялся возле дивана, прикрывая руками всё, что я ему отбила, и истошно кричал. Пришёл мой бойфренд. И сразу накинулся с кулаками на меня. Оказалось, что это он попросил «папу» соблазнить меня, так как хотел проверить, будет ли он, бойфренд, интересен мне, достигнув возраста своего папика. Тому было 56.

Следующий оказался совсем «странным». Назову это так. Он был очень ласковым. Чесал меня за ушком. Любил погладить мне спину, когда я с хрустом и больной шеей поднималась из-за компьютера (я писала свои первые статьи для музыкального журнала). Любил в шутку потереться со мной носом. Интересовался панк роком. Помогал мне с математикой. Но всё это до первого моего прихода к нему в гости. Пока его мама готовила чай, я сидела на диване. В комнату вошёл огромный чёрный кот. За ним – мой друг. За другом – мама.