Опасная близость

Я чувствую себя обманщицей. Влезла в чужую жизнь, наследила там, а теперь пытаюсь незаметно убраться.

«Нет, мы не знакомы. Но мне очень нравятся твои фото», – отвечаю, надеясь, что это не выглядит слишком уж тупо.

Но, кажется, Лизе льстит чужое внимание. Она никак не реагирует на мои слова, даже не пишет: «Спасибо». Просто принимает их как данность. А моё сердце заполошно колотится в груди.

Мне кажется, весь мир сейчас шепчет: «Она спала с твоим женихом… она спала с твоим женихом и сейчас врет, что не знает тебя».

***

Мама звонит тем же вечером, причем три раза подряд. Подсознательно мне не хочется отвечать. Кажется, что ничем хорошим это не закончится. Мы не общаемся так часто, чтобы созваниваться ежедневно. Я ведь неспроста отделилась от родителей и долго выстраивала личные границы.

Сначала было сложно. Мама трезвонила ежедневно и по несколько раз, рыдала в трубку, умоляла вернуться. Папа не звонил и не писал. Я просто перестала для него существовать. А вот мама никак не могла смириться с тем, что единственная дочь ушла.

«Я приготовила твою любимую паэлью», – писала она и присылала фото этой самой паэльи, как будто я могла побежать ради нее домой.

«С отцом смотрим фильм. Тебя не хватает», – вздыхала вечерами.

Но потом мама перестала донимать. Наоборот, услышала мои просьбы и стала максимально корректна во всех отношениях. Потому что всякий раз, как она напирала, я отдалялась. Её манипуляции работали противоположно тому, что она планировала. Муки совести я не испытывала и не спешила общаться чаще, напротив, шагала назад, избегала, отговаривалась отсутствием времени.

Поэтому чутье меня не подводит – неспроста она звонит сегодня.

– Кто оплатил твое обучение? – мама спрашивает таким голосом, будто я украла куклу у соседской девочки, и теперь меня будут отчитывать.

– Какая разница? – в груди становится тесно, но я изображаю равнодушие. – Друзья помогли.

– Тебе проще влезть в долги, только бы не мириться с родным папой?

Упрек такой явный, что им можно обмотать шею как шарфом. И придушить себя им же.

– Встречный вопрос: вы следили за оплатой моей учебы, только бы я помирилась с отцом?

Мама возмущенно фыркает.

– Кто виноват, что ты других методов воздействия попросту не понимаешь?

А, значит, это была показательная порка. В духе: будешь себя плохо вести – последний пряник заменю кнутом. Только вот я, коза такая, не только не прониклась отцовским замыслом, но ещё и деньги нашла на стороне. Надо было сказать, что мне их дал Мельников Богдан. Чисто из вредности. Я-то знаю, что их отношения с отцом резко испортились, и отныне его имя в нашем доме под строгим запретом.

А ещё было бы неплохо в дальнейшем вернуть вообще все траты за учебу. Я понимаю, что это скорее фантазия, этакий максимализм, потому что зарабатывать нужную сумму я буду годами. Но мысль крепнет, становится реальной и помогает мне держать себя в руках.

– Мам, мне некогда, позже пообщаемся.

Я вешаю трубку и выключаю телефон, потому что внутри клокочет, и больше всего мне хочется поругаться, накричать, назвать родителей манипуляторами, которые сначала дают обещание – «учебы тебя никто не лишит», – а потом сами же его нарушают. Потому что им можно. Потому что я должна хотя бы через три года вернуться в семейное гнездо.

Но я сдерживаюсь. Не потому что вся такая сильная и способная противостоять родителям – а потому что у меня нет сил открыто идти против них.

Как так вышло, что единственным человеком, к которому можно обратиться за помощью, оказался мой бывший мужчина? Бросивший меня.

Впрочем, если отбросить эмоции, то наши отношения заранее были обречены на провал. Мы оба это понимали. Дело даже не в том, что нас разделяла разница в возрасте. Все наши встречи были какими-то ненастоящими, как будто сворованными у судьбы.

Сейчас, вспоминая их, проматывая в памяти как кинопленку, я понимаю, что там не пахло ни любовью, ни влюбленностью. Мы просто встречались. Просто общались. Просто переписывались ночами. Просто спали друг с другом и порознь.

Нас сгубила эта простота.

Мы оказались двумя разными людьми, которых ничего не связывало. Я надумала за нас обоих, обустроила иллюзорный мир, который рухнул в одночасье. И оплакивать его осталась тоже я одна. Наверное, потому что у меня никогда никого не было по-настоящему близкого. Поэтому я намертво вцепилась в первого мужчину, даже не спрашивая его разрешения.

Раньше я особо не задумывалась над тем, что у меня совсем никого нет. Не считая Риты, ни единого близкого человека. Родители только, да и то, с огромной оговоркой. Три года назад было много знакомых, кого я считала друзьями, но когда тусовкам и клубам я предпочла работу в ресторане, они откололись. Кто-то до сих пор смотрит на меня сочувственно, другие просто перестали звать с собой, а третьи не скрывают неприязни. Потому что я в их глазах превратилась в обслуживающий персонал. Этакая Золушка наоборот: из кареты в тыкву.

Теперь я оглядываю полупустую съемную квартиру, совсем не обжитую, думая о том, что мой мир состоит из неё и ресторанной формы. Потому-то мне так важна учеба – кроме нее, ничего не осталось. Моя единственная надежда на лучшее будущее, в котором я буду кому-то нужна и чего-то достигну.

Пока же у меня нет никого и ничего. Круглый ноль.

Я включаю телефон нескоро, ближе к полуночи, когда мама уж точно не станет ломиться в моё одиночество. Долго верчу мобильный на столе кончиком указательного пальца, смотрю на темный экран. Мне почти никто не пишет и не звонит. Я сознательно выстраивала вокруг себя бетонную стену, три года ни с кем особо не сближалась, даже не знаю, когда у Дины день рождения. А ведь она моя напарница, мы с ней столько смен отпахали бок о бок.

Его номер не записан в телефонную книжку, но наша короткая переписка – вверху. Мозолит глаза. Притягивает к себе внимание. Интересно, он уже спит или полуночничает? Лиза с ним рядом? Чем он занят сейчас, человек из моего прошлого?

«Можно вопрос?» – пишу и отправляю так быстро, пока не передумала, не струсила, не сдалась.

Ночью всегда легче спрашивать о чем-то личном. То, что днем открывать болезненно и стыдно, с наступлением темноты само ползет наружу.

«Да».

«Почему ты меня бросил?»

Он мог бы опять ответить про то, что я заслуживала кого-то лучше, что мы были слишком разные и что всё это изначально – одна сплошная ошибка. Наверное, я даже ждала такого сообщения, потому что оно напомнило бы мне о той боли, которая стала моей частью и которая помогает мне двигаться дальше.

Но Богдан отвечает иначе.

«Потому что не хотел тебя любить».

Замечательный ответ. Образец того, как заставить человека сжаться, как причинить ему боль словами.

Не хотел любить…

Зачем тогда начинал всё это? Зачем обнимал в клубе, зачем встречался втайне от моих родителей?

Не хотел любить…

Как будто его кто-то заставлял.

Я не пытаюсь назойливо узнать детали, не задаю наводящих вопросов. Только сильнее корю себя за лишнее любопытство, которое заставило старые ссадины вновь ныть. Надо чем-то заняться, хотя бы смен набрать в ресторане дополнительных, чтобы вечерами валиться с ног от усталости, а не с бывшим переписываться.

Кстати, не самая плохая идея. Заодно и с долгом потихоньку рассчитаюсь.

Вскоре я погружаюсь в однотипные будни, состоящие из рабочих смен, сбитых ног и отваливающейся к вечеру пояснице. В перерывах отвлекаюсь на учебу, и мир превращается в сплошные формулы, запахи блюд, от которых уже тошнит, в усталость и опустошенность.

Мама периодически звонит, но как только разговор переходит на учебу или отца – я вешаю трубку. Она злится, называет меня упрямой ослицей. Мы словно опять вернулись в стадию налаживания отношений после моего ухода из дома.

– Ты скоро замертво упадешь, – в один из редких дней, не занятых ничем, я встречаюсь с Ритой.