Записки брошенного карандаша, дружившего с лампочкой

на часах юность.

Кто-то трепетно ждёт

своей минуты.

Груда забытых вещей,

может, рядом книга.

Найти бы какую-то щель,

где растут гвоздики.

Безответно люблю бардак,

обожаю хаос вслепую.

Отыскать бы та не пустяк,

а душевную душевую.

Блеск не от стекла

Антикварный магазин. Утро. Слякоть.

Грязный город. Шарф в дверях зажатый.

Десять полок, будто под копирку.

Взгляд споткнулся о большую скидку.

Слиты скульптором лицо и фигура.

Спрашивает странный гость понуро:

– И у Вас мешается одна?

Та, что отличается.

– Ну, да.

Остальные из стекла, им платья сшиты:

талия и шея, плечи – нимфа!

Только не одна, а штук под двести:

выбирай, какую хочешь, сколько влезет.

Звон монет и шелест от бумажек.

Упаковки не досталось даже.

Грязный город. Ливень. Ветер в людях.

Гость незваный всё по лавкам блудит.

– Вам не нужно? Отдадите даром?

– Ты? Бери, а нам добра не надо!

– Сколько стоит?

– Брак-то? Пять копеек.

Снова звон монет, бумажек шелест.

Тёмная каморка. Свет от свечки.

Десять полок, и из глины плечи,

где-то пышные, и кожа из заплат.

Грязный город. Блеск не от стекла.

Собрание творческих личностей

Собрание. Вовремя. Шум и галдёж.

Прожектор и стул. Плащ и чертёж.

На стены белым мелом постелим,

растопчем, размажем, рисуя по венам.

«Не буду!» – кричит растерянный стул:

«Зачем, почему я должен отнюдь

стоять и держать на себе, словно жертва,

довольно длинный и тощий прожектор?»

«Нечестно!» – ворчал очищенный холст:

«Да, я продрог и замёрз насквозь,

но, какого чёрта, простите, я стану