– В лучшем случае там полиция. Съездим, посмотрим.
Он повернул ключ зажигания, проехал чуть выше по улице и развернулся в обратном направлении.
Спортивная площадка пустовала. Если полиция и приезжала на вызов, то уже уехала.
Дэн прикинул место, где уложил кавказцев, достал телефон, включил подсветку, склонился. Надя ходила вокруг, приглядывалась к каждому камешку, едва не ползала по земле, но все впустую.
– Они телефон забрали, больше некому, – вздохнула она.
– Ну, когда все утрясется, пойдешь к этому Наилю и заберешь. В конце концов, телефон стоит значительно дороже флэшки. Так куда тебя отвезти?
– Не знаю…
– Тогда поехали ко мне.
Она посмотрела недоверчиво, и он добавил как можно убедительней:
– Не могу же я бросить землячку в беде?
Она неуверенно двинулась к машине, но, не дойдя до нее, остановилась и обернулась, вначале пригибая голову, затем вскидывая подбородок. Такое странное движение, захочешь, а не повторишь.
Он будто споткнулся об испытующий взгляд темно-серых глаз, и сказал зачем-то:
– Не стоит меня бояться. Я тебе помогу.
Спустя десять минут он открыл перед Надей дверь своего дома.
– Проходи.
Она зашла, скинула у порога балетки и дальше пошлепала босиком.
– Если хочешь, тут тапочки есть.
– Нет, спасибо.
Он предупредил, что живет один, и ему показалось, девушку это слегка насторожило.
– Есть хочешь? Правда, холодильник почти пустой. Но бутерброды можно сделать.
– Давайте. И чаю.
Он по привычке включил телевизор, настроенный на российскую программу, и раскрыл холодильник в поисках сыра и ветчины. Надя с интересом уставилась на экран. Шло ток-шоу с Малаховым.
– Я так давно нашего ТВ не видела! У нас с Дэби вообще телевизора нет.
– Поколение планшетов и айфонов ТВ не смотрит?
– Это я здесь перестала смотреть. Дома смотрела.
– У тебя дома кто? Мама, папа, дедушка, бабушка?
– Мама. И отец. Бабушек-дедушек нет. Была баба Лена, но она давно умерла, я ее почти не помню.
– После учебы вернешься к ним или здесь останешься?
– Не знаю. Здесь клево. Но… Когда ехала учиться, думала: Америка, круто! А приехала, и вначале даже разочаровалась. Знаете, как ребенок, которому рассказывали сказку о волшебной стране, а оказалось, что никаких особых чудес там нет.
– Как же? А небоскребы?
– В Москве тоже небоскребы. Москва-Сити, слышали? Этим нас не удивишь. Мы зимой в Нью-Йорк ездили, целая компания собралась из разных стран. Ребята восхищаются: «Вау, Бродвей, вау, Таймс-Сквер!» А меня не впечатлило. Ну да, много небоскребов. Но у нас тоже свой Эмпайр есть. Зато в Москве магазины покруче и улицы пошире.
– «У советских собственная гордость, на буржуев смотрим свысока», – с усмешкой процитировал Дэн и поинтересовался: – Маяковского в школе еще проходят?
– Пока проходят. Но мама говорит, теперь по литературе программа совсем другая.
– Сколько лет твоей маме?
– Тридцать девять.
– А тебе?
– Девятнадцать, двадцать третьего февраля исполнилось, в день Вооруженных сил, представляете? Мама думала, мальчик родится. А вам сколько? Такие вопросы можно задавать мужчине?
Он поставил перед ней кружку с чаем и кивнул на тарелку с двумя бутербродами.
– Можно. Сорок два. Ешь.
– А вы?
– Я только что поужинал. Чаю выпью.
Он прихлебывал из своей кружки, поглядывая, как Надя уплетает белый хлеб с сыром.
– Завтра утром я тебя до кампуса провожу. Днем не так опасно.
– Там почти все уже разъехались.
– А ты что же?
– Вначале хотела съездить куда-нибудь. Может, в Йосемити, к Дэби, или в Лос-Анджелес – я там еще не была. А потом уж в Москву. Я, если честно, хоть и соскучилась, но билет до сих пор не купила.
– Что, денег нет?
– Не в деньгах дело. Я летать боюсь – каждый раз трясусь, как заяц. А после еще несколько дней в себя прихожу.
– Глупо. В авиакатастрофах гибнет значительно меньше людей, чем на дорогах.
– Особенно у нас в России, это я знаю, и все равно… Каждый перелет так.