Шанс для киборга

Усевшись в кресла, они ждали начала сеанса. Зал вскоре начал заполняться, и когда стало человек на десять больше, начал тихо меркнуть свет.

На экране появился Терминатор, казалось глядевший на зрителей внимательным взглядом робота. Когда он направился на поиски одежды в бар, Катя почувствовала, как по плечу скользнула рука Сергея. Он нежно, почти незаметно обнял её и, поняв, что не вызвал недовольства «Снежной королевы», улыбнулся, зная, что Катя не видит сейчас его лица.

Почти весь фильм они не проронили ни слова, только когда робот из жидкого метала, стал забираться в машину, где ехали Сара Коннор со своим сыном и Терминатором, Катя инстинктивно схватила Сергея за руку.

Когда фильм близился к концу, они не заметили, что сидят уже довольно близко и голова Кати лежит на его плече.

– Знаешь, что мне сейчас хочется? – тихо спросил Сергей.

– Мороженого? – спросила она первое, что пришло в голову.

– Не угадала. – Сергей, замолчав, посмотрел на большой экран, где Терминатор медленно опускался в расплавленный металл.

«Поцеловать или нет, – размышлял Серёжа, – а вдруг, она опять обидится. Мы так близко, что я чувствую её дыхание.»

– Можно, я тебя поцелую? – неожиданно для Кати, да и для себя, спросил он, – ты мне так… нравишься…

Катя не знала, что ответить и пробормотала.

– Только так, чтобы никто не видел и…

Он не дал ей договорить и, коснувшись её губ, понял, что Катя отвечает взаимностью. Они целовались, не размыкая объятий, и она хотела, чтобы поцелуй длился бесконечно. Его губы горячими, солоноватые на вкус. Даже голова закружилась, а ноги стали ватными.

– Эй, молодёжь!

Вздрогнув, они оторвали друг от друга и глянули на источник громкого голоса. Фильм уже закончился и в зале никого не осталось, кроме пожилой билетёрши, окликнувшей их:

– Нашли место лобызаться.

– Извините, – пробормотала Катя, пряча глаза, краска залил лицо. – Пойдём, – бросила она Серёже поспешила к выходу. Противоречивые чувства сдавили грудь: «Зачем я ему позволила, толком ещё не успели пообщаться, дура, что он подумает, что я такая же доступная, как Наташка.»

– Да постой же! – догнал её запыхавшийся Сергей. – Как же ты быстро бегаешь.

Она вопросительно посмотрела на него, чувствуя, что со стыда готова провалиться сквозь землю.

– Ты самая хорошая на свете, – нашёлся Сергей и, обняв её уже не так робко, прижал к своей груди, потом, оторвав от себя, взял в ладони лицо Кати и спросил: Я весь извёлся – экзамены, чуть не завалил, у меня только один вопрос к тебе.

Еле заметно улыбнувшись, Катя прищурила правый глаз и лукаво смотрела на него.

– И какой же?

– Да… или нет?

– В каком смысле? – она, конечно, понимала, что Сергей имеет в виду, но специально делала непонимающий вид.

– Ты… ты… будешь со мной встречаться? – в его серых глазах столько всего можно прочесть.

– Та ли я девушка, что нужна тебе? У меня противный характер, как меня называют, помнишь?

– Снежная королева, но ты совсем не похожа на неё, она холодная, злая тётка. – Он коснулся носом кончика её, – ну вот опять, холодный нос. Пойдём к нам в общагу, посидим, чаю попьём, – ему так не хотелось расставаться.

– Нет, не хочу к вам, там ребята и… всё такое…

– Ты не ответила, Катюша. —Сергей в упор смотрел на неё, – у меня есть надежда, хоть маленькая?

– Только надежда даёт нам силы преодолевать препятствия, даже если они кажутся недостижимыми, – улыбнулась Катя и, поцеловав его в щеку, сказала, что ей пора домой.

– А завтра… Можно я тебе позвоню? – спросил он, чувствуя себя полным идиотом, потому что она уже отошла от него: Катя, слышишь!

Она, обернувшись, помахала ему рукой.

– До завтра! – донеслось до него.

Он смотрел ей вслед, пока Катя не скрылась за ближайшим домом. «До завтра», пронеслось у Сергея в голове, это значит, что она согласна, просто не может так вот сразу сказать «да». Сердце радостно подпрыгивало в груди и с лёгкой головой, он направлялся к себе. «Она скажет да, обязательно скажет, я чувствую, что нравлюсь ей, она не из тех девушек, что искусно играют роль влюблённой, да и зачем ей это. Она очень искренна, поэтому дала поцеловать себя в кинотеатре, просто немного стеснительная. А может, она никогда раньше не целовалась? Вот я дурак, какой, набросился тогда в первый день знакомства, наверное, она так и отреагировала.»

Он вспомнил ее губы, трепетно отдающиеся ласкам поцелуя, и ему и ей, было действительно хорошо, так, что они не заметили окончания фильма.

Впервые за всё время, Кате захотелось поделиться с матерью, и она с упоением рассказывала о том, что чувствует.

– Я не знаю, как мне быть, как вести себя?

– Это должно тебе сердце подсказать, пока, мне кажется, ты всё делаешь правильно, – Марина Карловна нежно обняла дочь. – Когда я познакомилась с твоим отцом, мне тоже казалось, что я всё знаю и понимаю, а всё вышло так непонятно, что я до сих пор не знаю, почему он меня оставил.

– Так он не умер?! – Катя в упор посмотрела на маму. Та сжала губы, словно проговорилась и замолчала. Дочка обняла её и попросила рассказать, что случилось между ними.

– С ним всё в порядке, доченька. Было время, когда он очень хотел вернуться, но тогда я не хотела прощать его. В каждом мужчине мне виделся твой отец, и я, возненавидев его, не хотела общаться ни с кем из них. Пыталась забыть его уговаривала себя, но у меня не получалось. – она заплакала, и Катя, глядя на мать, почувствовала, как всё сжимается в груди.

– Мамочка, почему ты никогда не говорила о своих чувствах, почему ты всё держала в себе? Если бы ты мне рассказала, то тебе стало легче, я так хотела хоть что-нибудь узнать об отце. Знаешь, я очень нуждалась в нём, когда у всех моих подруг были папы, я с завистью слушала их рассказы о совместных прогулках и играх.

– Прости меня, Катенька, прости…

– Ты не должна просить прощенья, я всё понимаю, просто, зачем надо было лгать о том, что папа умер?

– Сначала ты была слишком маленькой, а потом… Потом я боялась, что ты не поймёшь, но когда ты рассказала о Серёже, я поняла, что могу тебе всё рассказать, ты… Незаметно стала взрослой, как быстро пролетело время.

Катя налила из кувшина компот и, устроившись у ног мамы, склонила голову ей на колени. Ей стало жаль маму, и не понятно, почему её жизнь не складывалась. Наверняка она до сих пор любила отца, хот и злилась за что-то на него.

– Мама, а какой он был, мой отец, я ведь на него похожа?

– Да, – улыбнулась Марина Карловна, – вы с ним очень похожи. Когда я его увидела впервые, то сразу влюбилась, хотя не понимала ещё нового чувства. Красивый и статный, как герой из фильма, подумала тогда я. Он был очень обходителен, столько знал, что мы могли часами разговаривать. Приехал работать в Серёдкино, где мы жили раньше с папой, у него с собой тогда письмо было от сына моей тёти. Дима тогда был врачом, хирургом. И был на много старше меня, если мне тогда исполнился двадцать один, то ему, по всей, видимости, уже далеко за тридцать. Я как могла, хотела ему во всём помочь. Тогда я не понимала, что влюбилась, ведь раньше я ничего подобного не испытывала, а он нарочно держался на расстоянии, будто чувствовал это. Когда нашёл себе жилье на самом конце деревеньки, я помогла ему обжиться на новом месте. Как сейчас помню, в доме Никольских, они уехали в Ангарск на постоянное место жительство. Квартира пустая, никакого уюта. С потолка густая паутина висела, пыль везде лежала таким слоем, словно в этом домике не жили давно. Серо-жёлтые занавески на окнах, липкая от накопившейся пыли посуда. Я не хотела, чтобы он разбирал всё сам, мне очень нравилось приводить его новое жилье в порядок. Дмитрий не ожидал, что такой запущенный дом, уже к вечеру будет сверкать от чистоты, и мне приятно было бы увидеть в его глазах радость. Однако я не узнала этого, потому что одно обстоятельство помешало мне. Раскладывая его вещи, я нашла дневник. Меня удивили записи на иностранном языке. Дневник в красивой коричневой обложке из крокодиловой кожи, как я узнала позже. Все эти записи казались странными, особенно на последних страницах, где запись велась на русском языке, и где я прочитала о какой-то операции. Это что-то не вероятное, похожее на фантастику. Почерк не понятный, и я с трудом что-то смогла разобрать. Ты знаешь, я никогда не читала чужих писем, и мне казалось, что я совершаю нечто запретное. Мне так хотелось узнать больше о Диме, а спрашивать не могла, стеснялась.

Вдруг я услышала шорох и, положив дневник обратно, накрыла его сложенными вещами Дмитрия. Окинув комнату критическим взглядом и понимая, что всё выглядит, как нельзя лучше, я вылезла в открытое окно и понеслась домой. Отец сильно ругал меня, но смягчился, узнав, что я помогала Дмитрию Николаевичу, так мы все его тогда называли. Папа был очень болен туберкулёзом, и не хотел ехать в город, чтобы лечиться. Всегда не любил врачей, считая, что всем им нужно только напичкать человека всякими таблетками. Дмитрию чудом удалось убедить его отправиться на лечение в город. Он поговорил с ним, и папа понял, что болезнь может убить его, а я останусь совсем одна. Помню, как тогда отец чуть не заплакал, этот прежде крепкий и суровый мужчина. Да, болезнь никого не делает сильнее и лучше. Мне показалось, что ему стало стыдно от минутной слабости и, выйдя из комнаты, я оставила их наедине. Позже, Дмитрий сообщил, что отец согласился поехать в город, пройти обследование и полный курс лечения, пока болезнь не убьёт его. Я так благодарна твоему отцу, и надеялась, что он тоже испытывал ко мне какие-то чувства, потому, что ощущала его не навязчивую заботу, ласковый взгляд, который он пытался скрыть, когда я, поворачиваясь, смотрела на него. Мы никогда не говорили о чувствах, как будто что-то мешало нам открыться. Целый год ходили друг другу в гости и даже не целовались, хотя каждый не мог и дня прожить без встречи. Нас очень сблизил мой несчастный случай, когда я, возвращаясь со станции, упала и сломала ногу. Вечер был тогда чудесный, морозный воздух. Я спускалась с пригорка и смотрела на звёздное небо и огни деревенских домов, тогда я была мечтательницей, как ты сейчас. – Марина Карловна погладила дочь по руке и продолжила: – Не знаю, что произошло, последнее что помню, как завертелось перед глазами и жуткую боль в ноге. Очнулась я в доме Арбенина, он услышал мой крик и, выбежав, увидел меня распластавшуюся на снегу без сознания. Тогда он сказал, какое счастье, что его дом на краю посёлка, и именно в этот момент, он вышел во двор покурить. Иногда совпадения бывают, и это спасло меня, так как был сильный мороз и неизвестно, чем кончилась бы моя история. Придя в себя, я не сразу поняла, где нахожусь и только склонённое надо мной любимое лицо, заставило улыбнуться, это было так глупо, улыбаться, когда нога разламывалась от боли. Он спросил, что я здесь делала одна в поздний час. Отругал, что поздно возвращалась. Я сказала, что была в Ангарске у отца и смогла сесть только на последний поезд. Дмитрий, помню, сурово смотрел на меня. Как сейчас помню, серьёзные карие глаза и сведённые на переносице брови. Потом он улыбнулся, и мне казалось, что боль уходит и никакого перелома нет. Радость оказалась преждевременной. Сапог не снимался, и его пришлось разрезать. Дмитрий, осмотрев ногу, сказал, что это закрытый перелом и мне придётся остаться у него до утра. Я возмущалась, говорила, что соседи подумают, а он, улыбаясь, выслушал меня и сказал, что он как врач оставляет этот вопрос на стационарное лечение.

– Ты дома одна, о тебе позаботиться некому, а это серьёзный перелом, как только станет немного лучше, нужно сделать рентген, жаль, что здесь пока нет этой установки, а пока… нужно вправить кости и накладывать гипс.

Он дал мне обезболивающее, но всё равно я помню, как это было ужасно, Дмитрий сказал, что вправить кости необходимо, а то не правильно срастётся, и буду я хромой красавицей.

– Я не понимаю, —прервала её Катя, – если вы любили друг друга, что могло помешать вам?