Младенцы спали без улыбок. Рассказы

Матвей Кузнецов поднялся, держась за грудь, попытался растереть её, но корявые пальцы не слушались. Тетрадка в коленкоровом переплёте упала на пол.

Жена его, Вера, пережила мужа всего на полгода.

    2013 год

Бамбочада

В травмпункте усатая врачиха спросила:

– А сколько вам полных лет, укушенный?

– Шестьдесят один, – пациент держался бодрячком и уже собирался отпустить какую-нибудь шуточку из тех, которые были припасены у него на случай нечаянного знакомства с женщинами.

– Ну, за таких мы уже не отвечаем. – В голосе лекарши послышалось облегчение.

– П-почему? – враз присмирел бодрячок.

– Вы уже достигли средней продолжи… – Последовательница Гиппократа осеклась на полуслове, поняв, что сболтнула лишнее.

Поковырявшись инструментом пониже ключицы – в месте укуса – она сказала:

– Лапка, похоже, там осталась… Да и бог с ней! Сейчас прививку сделаем.

Пострадавший уколов боялся с детства и отчаянно закусил губу. Он отлично помнил, что прививки от клещевого энцефалита вроде бы ставят в плечо, ну, на худой конец, под лопатку, и смиренно ждал, не надевая рубашку.

– В ягодицу прививка! – Наполняя шприц, на ходу бросила врачиха.

Пациенту, у которого внезапно заложило уши, послышалось:

– Не годится прививка.

Размышляя, отчего может не годиться прививка: лекарство, просрочено, или ещё чего, – он остался стоять на месте. Ждал, когда найдётся другое.

– В ягодицу прививка!

– Не годится прививка. – Снова услышал больной и догадался: таким – достигшим рубежа – прививка уже не полагается…

Врачиха, видя, что пациент тупо стоит столбом, рявкнула:

– В задницу прививка! Снимай штаны!

Придя домой, привитый молча налил себе самогонки, молча выпил.

– А тебе можно, Юрико? – со страхом спросила жена.

– Мне теперь всё можно, – обречённо сказал муж и лихо опрокинул вторую. —Холодная, сволочь, а вкусная! Эх! Жить два дня осталось…

Хотя Юрико сильно сократил сроки предполагаемой кончины, личная смерть стала мерещиться ему как нечто весьма близкое. Против небесного явления доской не загородишься. Неотвратимая неизбежность стала единственной закономерностью в абсурде под названием жизнь. А та промчалась, как лихой скакун, как скорый поезд, как сверхзвуковой самолёт. А вдруг – и правда – помирать уже послезавтра?

Земное: пища, питьё, тепло, женщины и отдых, – всё это в его бурной жизни было. В достатке. Иногда и с излишеством. Не хватало чего-то такого, небесного, что не позволяло вот так запросто взять – и уйти.…

– Пойду посажу дерево. – Пришла в седую голову запоздалая мысль о бессмертии.

– Не успеет вырасти, – скептически сказала жена. – Посади лучше репку.

Иногда в оппозиции есть смысл. Или он только кажется?

Так или иначе, посадил дед репку.

А ещё картошку, моркошку и лук со шпинатом. Жена, радостно взволнованная оттого, что удалось-таки заманить благоверного на дачу, руководила им с наслаждением истинного садиста (однокоренные – «сад», «садить», разумеется). Мстя за его прошлые походы налево и направо, опьянённая реваншистскими идеями фурия изощрённо выдумывала и ставила новые сверхзадачи.

Смерть где-то задерживалась. Видно, её инкубационный период оказался более продолжительный, чем назначенный после укуса клеща зловещий срок. В ожидании костлявой приговорённый послушно копал грядки, чинил теплицы, и много ещё чего делал полезного, но к атанасии пока не приблизился.

Однажды ему пришлось столкнуться с алогичной и страшной формой бытия. В мякоть картофельных листьев подобно атаке боевых слонов яростно вгрызались мягкие, аморфные и кроткие, личинки колорадского жука. Отныне война и террор стали главным делом новоиспечённого огородника. Упаковка хлорофоса не нанесла врагу ощутимого ущерба.

Тогда Юрико подумал, а что если его же салом – по мусалу? Обползал весь огород и собрал красноватые прожорливые сгустки, залил водой, поставил на солнышко, намереваясь опрыскать приготовленным снадобьем плантацию. Настой получился адским. Чудовищный запах мутного бульона вызывал резь в глазах. Отравитель кашлял и чертыхался, едва сдерживая рвотные позывы. Неожиданно из-за спины вышел Дружок и, извиняющееся виляя хвостом, сожрал содержимое банки. Вылакал мерзкое пойло с наслаждением – будто огуречный рассол с большого похмелья – и вылизал посуду.

Бабка нашла их на крылечке. Постигшие бессмысленность войны мужчины сидели в обнимку.

– Я говорю про будущую жизнь за гробом,

Я думаю, мы уподобимся микробам.

Станем почти нетелесными

Насекомыми прелестными.

Были глупые гиганты,

Станем крошечные бриллианты…*

Бабка слышала стихи, но не могла понять, Юрико ли читал их Дружку, или Дружок декламировал. Увидела лишь, что пёс счастливо улыбался, и тихонько отошла на цыпочках.

Покорность охлаждает гнев и даёт размер взаимным чувствам. Проснувшаяся в бабке внезапная нежность подвигла её на небывалый поступок. Она захотела сделать себе и мужу приятное, разнообразить супружеские отношения и купила светящиеся в темноте резиновые изделия анатомичекой формы.

– Хорошо тебе? – привычно спросил Юрико.

– Хорошо, – привычно соврала бабка и чего-то завозилась впотьмах, попросила посветить. Дед посветил, но при этом чуть не свалился от хохота с кровати. Производители не обманули: сияющий мм… фрагмент тела произвёл на обоих супругов незабываемое впечатление.

– Я хочу, чтобы у нас родилась внучка, – сказал вдруг Юрико.

– Внучка? Так у нас же дочки нет! – прыснула жена. – Да и сына тоже…

Продолжать смеяться легче, чем окончить смех. Дед и бабка сели рядом, стали думать о разных смешных вещах и ещё очень долго смеялись.

В спорах рождается истина. От смеха рождаются внучки.

Наконец, у них родилась внучка.