Неопознанный ходячий объект

Предложение не показалось мне особенно заманчивым. Я понятия не имела, что мы будем здесь делать столько времени, но у подружки было такое выражение лица, что возражать я не стала.

Что-то Женьку беспокоило. Если честно, и меня тоже. Я немного покопалась в себе и пришла к выводу: мучает меня ночная собака. Хотя с какой стати? Но мучает. Не она, конечно, а то, что Женька права: взяться ей в общем-то неоткуда, карту я изучила тщательно, выходило, либо живность шла через болота, что, с моей точки зрения, маловероятно, либо сделала гигантский крюк. Интересно, зачем ей это понадобилось? «Анфиса, прекрати ломать голову над всякой чепухой», – сказала я себе, но это не подействовало. Подозреваю, то же самое происходило с Женькой, вид у нее был несчастный, и у меня, наверное, не лучше. В общем, я согласно кивнула, все равно домой торопиться не стоило, кто меня там ждет? А если ждет, пусть немного помучается, ему полезно… Я вдруг заскучала и почувствовала желание зареветь. Чтоб избавиться от нахлынувших эмоций, я попросила:

– Расскажи мне про Холмогорского.

– Про убийство? – подняла брови Женька и широко улыбнулась. Меня это разозлило.

– Чего ты лыбишься?

– Да брось ты, Анфиса, – сморщила она нос. – Я понимаю, это профессиональное, ты же автор-детективщик, убийство – твой хлеб. Но рассказывать особо нечего. Холмогорский был неплохим художником, книги писал, в основном автобиографические, детство его прошло в этих местах. Когда ему было чуть больше двадцати, он оказался за границей и решил там остаться. Как ни странно, за границей он преуспел, но не на художественной ниве, а на сугубо коммерческой, и, как часто случается с русским человеком, чем больше богател, тем ему больше хотелось смысла жизни. Сколотив весьма солидное состояние, он в преклонных летах вернулся на родину. Жена у него к тому времени умерла, детей не было. Сам себе хозяин, оттого и затеял создать здесь музей своего имени, дворянскую усадьбу, каковая действительно имела место быть, но к моменту появления здесь Холмогорского выглядела крайне плачевно. Десять лет назад в усадьбе был дом инвалидов или дурдом, как говорят местные, но даже их перевезли куда-то из-за ветхости помещений. У Холмогорского с властями наметилось полное взаимопонимание. Старинный дом он отремонтировал, парк расчистил, пруд углубил, мосты через него возвел заново. В общем стало не хуже, чем в Михайловском. Этим Холмогорский всегда гордился. Но не только отреставрированной усадьбой он надумал порадовать земляков. Сам художник, он всю жизнь коллекционировал картины. В основном русских мастеров. Особых шедевров в его коллекции, сказать справедливости ради, не было, но имена известные и коллекция серьезная, практически весь русский девятнадцатый век представлен. Особенно интересны были усадебные портреты из имения Салтыковых. Кое-что чудом сохранилось в запаснике музея. Постоянно бывая в музее, Холмогорский нашел там свое счастье, то есть женился на женщине, которая уже двадцать пять лет работала в музее искусствоведом. Она ему очень помогала. Открытие музея действительно обещало стать событием не только в культурной жизни области. Чтобы разместить все задуманные экспозиции, срочно отреставрировали бывшие конюшни и ряд подсобных помещений. Работа шла без перерыва, и жизнь там била ключом. Три года назад, на октябрьские праздники, рабочие разъехались, супруга Холмогорского находилась в Москве по делам, а он остался в доме в обществе сторожа, тоже весьма почтенного старца. Ничто, как говорится, не предвещало беды. Дом хоть и недалеко от села, но стоит на отшибе, к тому же окружен парком. Короче, никто ничего не слышал и не видел, пока утром кто-то не обратил внимание, что в усадьбе горит свет. Кинулись туда всем селом и нашли Холмогорского в его кабинете с проломленным черепом возле открытого сейфа. Вскоре обнаружили и труп сторожа в саду, под кустами. Должно быть, старик что-то услышал ночью и вышел проверить.

– В доме были ценности? – спросила я. – Я не картины имею в виду…

– Были, – кивнула Женька. – Реставрация дело дорогое, хозяин расплачивался наличкой, а хранил ее в сейфе. Сколько там было, точно неизвестно, но по прикидкам никак не меньше двухсот тысяч долларов. – Я присвистнула, а Женька кивнула. – Вот-вот. Сейф хозяин открыл сам, должно быть, под угрозой смерти. Вместе с деньгами исчезли двенадцать наиболее ценных картин, холсты просто вырезали из рам.

– И что, в доме не было сигнализации?

– Не было. Ни сигнализации, ни охраны, собаки и той не было. Только сторож. Правда, на окнах решетки и дверь внушительного вида… Дело в том, что места здесь глухие, все люди на виду, никто не ждал такого поворота событий. Все дороги в районе были немедленно перекрыты, Холмогорского здесь любили и уважали, схватить убийцу стало делом чести. Как он или они ушли, уму непостижимо. В обход нельзя – кругом болота, да и операцию по поимке преступников проводили не для отмазки. Работали собаки, след потеряли возле шоссе, которое, кстати, вело в Липатово. И все. Преступники как в воду канули. Украденные картины, кажется, до сих пор нигде не всплыли, хотя это ни о чем не говорит. А доллары и вовсе не проследишь.

– И что, никаких следов? – не поверила я.

– Никаких.

– Так не бывает. Прежде всего, убийцы были хорошо осведомлены о том, что хозяин в доме один, да и о том, что в сейфе доллары, должны были знать наверняка.

– Само собой, – кивнула Женька. – Менты здесь носом землю рыли, но… вроде подозревали одного из рабочих, однако доказать ничего не смогли. Целых полгода здесь сыскари сидели, по ходу дела столько преступлений раскрыли, от угона скота до кражи магнитол из машин, но на след убийц Холмогорского так и не вышли. Музей стараниями его жены открыли, но сама она по понятным причинам здесь не живет, хотя со всем рвением продолжает дело мужа. В общем, детектив ты из этого вряд ли сляпаешь.

– Это уж точно, – кивнула я, поднимаясь с травы.

– До чего ж здесь места красивые, – вздохнув полной грудью, мечтательно заявила Женька.

Не согласиться с ней было невозможно. Места действительно красивые. Река, часовня на холме, слева поля с перелесками, сзади сплошной стеной лес, а над всем этим голубое небо, яркое солнце плюс пение жаворонка и прочие сельские удовольствия.

– Если уж мы решили здесь остаться, не худо бы жилище себе подыскать, – заметила я.

– Чем тебе у Августы не нравится? – усмехнулась Женька.

– Я по ночам спать привыкла, а у нее заняться этим нет никакой возможности. К тому же тетка явно спятила, меня просто дрожь берет от заостренных кольев, и еще одного окропления святой водой я могу просто не выдержать.

– Давай попробуем найти что-нибудь получше, – согласилась Женька. – А сейчас я бы наведалась к Ивану Ивановичу.

И мы зашагали к деревне.

Женщины все еще сидели на скамейке, правда, теперь уже втроем.

– Прогулялись? – спросила нас Валентина. Мы кивнули, а она продолжила: – Вы к нам надолго?

– Пока с вашим Кукуем не разберемся, – засмеялась Женька. Женщины тоже засмеялись, я хихикнула из солидарности и тут почувствовала чей-то взгляд, повернула голову и успела заметить на крыльце молодого человека: узкое лицо, борода клинышком, колючий взгляд. Он торопливо прикрыл дверь, и видеть его я больше не могла. Непонятно, с какой стати, но эта встреча мне не понравилась, более того, я почувствовала нечто напоминающее страх. Нет, в самом деле что-то не так в этом Липатове. – Ты видела? – шепотом спросила Женька, едва мы немного удалились от дома.

– Ты имеешь в виду этого типа?

– Конечно. Рожа, по-моему, на редкость противная.

– Рожа как рожа, – не стала я преувеличивать, – но взгляд мне не понравился. Надо бы выяснить, что это за тип.

– Выясним, – кивнула Женька.

Деревенская улица сделала плавный поворот, мы свернули, и вскоре очам нашим предстал дом с колоннами и верандою, издалека похожий на постройку девятнадцатого века. Приглядевшись, я поняла, что построен он не так давно, примерно в шестидесятых годах, может, чуть раньше. Дом окружала ограда на кирпичных столбах, которые не мешало подновить, глаз радовали ворота, распахнутая настежь калитка и парк. С такого расстояния ничего больше разглядеть не удавалось, до усадьбы было довольно далеко.

– Что это такое? Дом Ивана Ивановича? – выдвинула я предположение.

– Нет, – серьезно ответила Женька. – Больше похоже на санаторий. Правда, я ни о каком санатории не слышала.

– Я тоже, – кивнула я в ответ, и мы затоптались на месте, вожделенно оглядываясь в поисках живой души, способной просветить нас.

Окно дома по соседству распахнулось, и мы узрели старушку, которая, не говоря ни слова, внимательнейшим образом принялась нас разглядывать.