Овечка в волчьей шкуре

– А как же пельмени? – усмехнулась я.

– Ну их к черту…

– Андрюша, мне делали пластическую операцию? – спросила я, торопясь приготовить ему бутерброды. Он пил кофе из большой чашки, одновременно стараясь попасть ногой в ботинок.

– Что? – спросил он.

– После аварии мне делали пластическую операцию? – Голос мой дрогнул, и взгляд я отвела, хотя изо всех сил старалась, чтобы вопрос прозвучал как бы между прочим.

– Пластическую операцию? – Андрей выглядел озадаченным. – После операции у тебя на лице оставалось несколько шрамов, их убрали. Я не знаю, можно это назвать пластической операцией?

Он оставил в покое ботинок, вернулся в кухню, швырнул в мойку чашку и обнял меня за плечи.

– Почему ты спросила?

– Я очень изменилась после операции?

Он пристально смотрел мне в глаза, словно хотел прочитать мои мысли.

– Что случилось? – легонько тряхнув меня за плечи, спросил он.

– Ничего, Андрюша, в самом деле ничего.

– Тогда откуда вдруг этот вопрос?

– Не знаю, – соврала я, неизвестно чего испугавшись. – Иногда мне кажется, это вовсе не мое лицо.

– Чепуха. Что значит – не твое?

– Ты не ответил на мой вопрос: я очень изменилась?

– Стала еще красивее, вот и все.

– Я очень изменилась? Поэтому у нас нет ни одной фотографии?

– О господи, Аня, у нас нет фотографий, потому что они были в контейнере, я тебе сто раз рассказывал…

– Извини, – пролепетала я. – Бутерброды готовы.

– К черту бутерброды. И что это за дурацкое «извини»?

– Я вижу, не стоило мне спрашивать… Пожалуйста, прости меня… Представляю, как тебе надоели мои вопросы и… – Слезы брызнули из моих глаз, и я пробормотала отчаянно: – Я ничего не помню. Я совершенно ничего не помню, так не бывает, Андрюша.

– Тихо, тихо, тихо, – зашептал он, прижимая меня к груди. – Ты все вспомнишь, это вопрос времени. Ты обязательно все вспомнишь. Ты говорила об этом с врачом?

– Я хотела, но… все это так по-киношному, точно мелодрама какая-то, я ничего ему не рассказала.

– Ему? Разве твой врач не женщина?

– Меня направили к травматологу, я пожаловалась на головные боли и… – Муж взглянул на часы.

– Подожди секунду. – Прошел к телефону, торопливо набрал номер. – Саша, подмени меня с обеда… да… жена плохо себя чувствует…

– Я хорошо себя чувствую, – вздохнула я, когда он вернулся в кухню.

– Да? Значит, я постараюсь, чтобы ты чувствовала себя еще лучше. – Он подхватил меня на руки и слегка подбросил, а я взвизгнула от неожиданности. – Я люблю тебя, – шепнул он. – Почему ты ничего не сказала мне об этом травматологе?

– Что о нем говорить? Жанна Ивановна направила меня к нему, а он стал расспрашивать меня об аварии.

– Когда направила?

– Вчера. Он принимал с одиннадцати. Я сразу же пошла. Мне сделали снимки.

– А это зачем? – Андрей опустил меня на диван и сам устроился рядом.

– Господи, Андрюша, он травматолог, как, скажи на милость, он еще может узнать, что там с моей головой?

– Послушай, детка, у тебя отличный врач, он вот уже полгода тебя наблюдает, а ты идешь к какому-то коновалу и даже не удосужилась поставить меня в известность.

– Он только пичкает меня таблетками и…

– А этот твой травматолог, он что, излечивает наложением рук?

– Ты опять сердишься, – испугалась я.

– Разумеется. Речь идет о твоем здоровье. Ты знаешь, что я пережил полгода затяжного кошмара. Если угодно, твое здоровье – это мой пунктик. Почему бы тебе не считаться с этим?

– Я его боюсь, – совершенно неожиданно для себя заявила я.

– Кого? – опешил Андрей.

– Твоего Эдуарда Витальевича.

– Что значит – боишься? – Муж взял меня за подбородок, должно быть, с намерением заглянуть мне в глаза, но толку от этого было мало, я упорно отводила взгляд. – Что значит – боишься? – повторил он, теперь его голос звучал очень нежно. Я устроила голову на его плече и вздохнула.

– Просто боюсь, – ответила я, потому что он ждал моего ответа.

– Он что, сказал что-то такое…

– Нет-нет…

– Приставал к тебе?

– О господи, нет…

– Тогда что?

– Не знаю, Андрюша. Он так странно на меня смотрит, точно я муха под микроскопом.