То ли Николай Степанович на самом деле убил его собаку и Федор решил отомстить, то ли не убивал егерь никакой собаки, и тогда получается, что история началась не третьего дня, когда произошло убийство, а давно, еще зимой.
Тогда тоже произошло убийство, но на него никто не обратил внимания, потому что убили всего-навсего собаку.
По-хорошему, конечно, пора звонить секретарше и собираться на озеро Комо. Там его место, а вовсе не здесь, в деревне Остров Тверской губернии.
Впрочем, он перестал понимать, где именно его место и есть ли оно вообще, поэтому и собирался схимничать и анахоретствовать, но ничего у него не выходит! Он все время мечется, все время боится – то бывшей тещи и ее дочери, то есть собственной бывшей жены, чуда красоты и кротости, то Федора Еременко с его вполне определенными и мерзкими угрозами, то Валюшки с ее приставаниями!..
Впрочем, картошка была так хороша, что, пожалуй, приставания не в счет.
Что бы сказал его французский доктор, если бы узнал…
Да пошел он в задницу, этот французский доктор, вдруг подумал Плетнев и встал из качалки.
Ни моя теща, ни моя жена, образец красоты и кротости, сюда уж точно не явятся, поэтому здесь я в гораздо большей безопасности, чем на озере Комо, куда они непременно прибудут, чтобы вытянуть из меня душу, если таковая все-таки имеется, то есть «чтобы поговорить и начать все сначала»!
Федор Еременко не станет убивать меня среди бела дня на глазах у всей деревни, а на ночь я запру обе двери на засов!
Да и Валюшка с Витюшкой рядом и в случае чего придут на помощь.
Тут Плетнев захохотал так, как хохотал, когда его ударили по голове две чокнутые старухи, – громко и с удовольствием.
Нечего сидеть в качалке, как Обломов, которого Алексей Александрович с детства ненавидел. Нужно приниматься за дела.
Только вот… за какие?
Он оглядел свои владения, находившиеся, с его точки зрения, в идеальном порядке. Трава скошена, цветы цветут – знать бы, как они называются, – на кустах смородины полно смородины, а на яблонях – яблок.
Плитка, которой выложены дорожки, кое-где поросла мхом и травой, и это, пожалуй, не совсем идеально. Плетнев своими глазами видел, как садовник на даче вытаскивал из швов и траву, и мох, значит, зачем-то это нужно.
Плетнев присел и попробовал вытащить. Травка легко вырвалась, в руке остался небольшой пучочек. Алексей Александрович осмотрел его со всех сторон и бросил.
Наш Алешенька, говорила мать, ничего не умеет руками делать. Ну, совсем ничего! Кажется, она даже гордилась этим немного.
Алешенька вырос, обзавелся штатом «специально обученных людей», которые все делали за него, и ничему такому, что следовало делать руками, так и не научился.
Может, пришло время попробовать?
Новая жизнь не начинается в одночасье – бац, и началась!.. Куда-то надо девать старую с ее привычками, точками опоры, с ее привязанностями, горестями и радостями.
Может быть, думал Плетнев, ожесточенно дергая траву, моя новая жизнь начнется именно с этого? С сорняков, которые я неизвестно зачем вытаскиваю из щелей между плитками? Или так новая жизнь не начинается?
Ему было нестерпимо жарко, солнце жгло шею и руки там, где заканчивались рукава футболки, и он уже весь вспотел, и спину заломило – а фитнес-тренер Арнольдик уверял его, что он в прекрасной форме! Выходит, врал?!
Бессмысленность занятия почему-то не угнетала, а добавляла желания доделать его до конца. Что, я не справлюсь с какими-то погаными сорняками, что ли?! Быть такого не может! Я сделал блестящую карьеру, и эта карьера…
Плетнев локтем утер лоб, через голову стащил и отшвырнул майку и смерил глазами расстояние – то, что он уже прошел, и то, которое еще предстоит пройти. Соотношение было примерно один к ста пятидесяти.
Я справлюсь. Я не холеный жеребец Алмаз!..
– Здравствуйте! Извините, пожалуйста, можно войти?
Плетнев от неожиданности ткнулся коленями в плитку, чуть не упал и прямо так, на коленках, повернулся.
Возле террасы мялась какая-то совсем незнакомая девица в длинной майке или коротком платье. В руке у нее была эмалированная кружка, и она проделывала этой кружкой какие-то странные приветственные движения.
– Здравствуйте!
Плетнев кивнул и встал. Что за паломничество к нему сегодня?!
– Вы ведь из города только что, да?
Плетнев опять кивнул, рассматривая ее. У нее были длинные волосы, которые его теща назвала бы неухоженными, просто какая-то грива, копна странного цвета, который его теща назвала бы неопределенным – то ли золотистые, то ли рыжие. И еще у нее были глаза.
М-да. Глаза. У нее глаза. Дальше что?..
– А у вас есть молоко?
Плетнев чуть не сел обратно на плитку.
– У нас закончилось, а привезут только послезавтра! Вы ведь наверняка из города захватили?
– Молоко? – недоверчиво переспросил Плетнев. Девица кивнула. – Ну, пойдемте, посмотрим.
Он вошел в дом, распахнул холодильник и посмотрел.
Наверняка секретарша, занимавшаяся отправкой припасов, не забыла про молоко. Или забыла? Вполне могла забыть, ибо Алексей Александрович никогда не пил никакого молока!
Сроду, как здесь говорят.
Штабель бутылок обнаружился на нижней полке. Плетнев вытащил одну и вышел на террасу. Девица за ним не пошла, так и маялась на улице.
– Такое подойдет?
– Конечно, спасибо вам большое! Я сейчас налью…
Тут он сообразил, что кружку она принесла неспроста, и сказал, чтобы она забирала всю бутылку.
Алексей Александрович был щедрым человеком, да и, в конце концов, для соседей ничего не жалко!..
– Мы вернем! Вы нас очень выручили! Просто здесь магазинов никаких нет, а в город ехать из-за молока глупо.
Он опять кивнул на манер холеного жеребца Алмаза.
– Спасибо! – бодро повторила девица и пошла было к калитке, но вдруг остановилась.
– Вы плитку чистите, да?
– Да, – сказал Плетнев с вызовом. – А что такое?!