Ветры Нептуна

– Ну что, Индра, что за пределом возможности? – спросил капитан, как только я вошел.

– Ничего. – ответил я раздраженно. Я хотел много чего спросить и сказать, но слова не шли с языка. Выдавив сложную эмоцию на лице, я извинился и откланялся.

«Артурия» зажила в сонном дне сурка.

ИИ каждый сутки повторял: «Анализ завершен. На радаре чисто».

Оставалось только добавить – выхода нет. Звездолет мог повернуть обратно, но было принято решение – только вперед. А впереди действительно было ничего. Следующего такого “прохода” не предвиделось. Информация из этого пространства не передавалась даже на отдаленные спутники Урбоса.

Орбитальный день тянулся невыносимо долго – взгляду некуда было упасть. Всё, что было внутри «Артурии» и так замозолило глаз за все годы экспедиций. И теперь раздражало буквально всё.

Принес на обед своему отряду мандаринов. Кажется это их порадовало.

– …теперь мне кажется, что мандарины спасают человечество. – Услышал я краем уха, проходя как-то мимо по коридорам кают для отдыха. Заходил я сюда крайне редко. Как раз нес немного цитрусов из своего террариума в общаг.

Кажется, это был ассистент Мантиса, третий пилот.

Я остановился у стены, уткнувшись в нее носом.

– Скажи спасибо, что он здесь. В других экипажах нет лейтинантов с РАС, да с такими талантами. – Перебил его кто-то.

Услышав шуршание близко ко входу, я быстро положил мандарины на пол и ушел к себе.

«На радаре чисто».

На четвертый день ИИ неожиданно заявил: «Всё без изменений».

Сегодня практически всему экипажу капитан разрешил отоспаться. Поначалу мы очень обрадовались, но когда разошлись по каютам, поняли, что вероятно, это повториться снова. И снова.

Я оторвался от своих записей. Мы с соседом по каюте – Силки – грустно переглянулись. Минерва единственная оставалась умиротворенной. Иногда я часами разглядывал ее кольцевые пятна на шкуре, тыкая пальцем ей в пушистый бочок.

Я потрепал ее за ухом. Теперь было много времени на игры с ней. Но пока я был достаточно безмятежен в своем времяпрепровождении, остальные мои знакомые из второго отряда готовы были лезть на стену.

Тео снова приходила. Ее глаза выглядели заплаканными. Она сказала, что ей очень грустно, и даже попыталась обнять меня, хотя знала, что это бесполезно. Зато Силки был совсем не против. Тео осталась у нас в каюте на несколько дней. Ее успокаивало мурчание Минервы.

«Ничего не поменялось».

Меня лично как-то напрягал отчет «Артурии». Не та интонация… Может, я уже брежу? Какая к черту у ИИ интонация?!

Как же глубоко чувствуется одиночество, несмотря на то, что мы тут командой, сплоченной многочисленными экспедициями.

Теперь же мы пригляделись к нашему внутреннему миру так, что интерьер звездолета нам уже снился, каждый винтик столов пищеблока, расковырянный то мной, то кем-то из коллег в эти темные ужины. Это был третий день? Или тридцать третий?

Сегодня орбитальной ночью мы спали втроем: прижавшись к Минерве с двух сторон, пытаясь утонуть в мягкой шерсти кожей. Перед тем, как я провалился в глубокий сон, Силки спросил меня: «Где твой карандаш?»

– Какой карандаш, Силки..? Что ты несешь?

– Ну тот… – он сам уже еле соображал, сон настигал его, – Ты расписывался им в порту на Хронерре…

– Стилус?

– Не-е…

– Тогда отвяжись.

– Индра, карандаш с Хронерры.

На этом моменте мы уснули. Но на у.д., когда я хотел съязвить про карандаш за приемом пищи, я вспомнил: деревянный карандаш, что всё время оставался в кармане моего кителя, с моей родины, из моего полиса.

Первым делом после завтрака я помчался обратно в каюту искать его, и не ожидал, что эта находка меня настолько взволнует. Карандаш, мать его! Карандаш… из настоящего дерева, с грифелем из графита. Признаюсь, так нежно я еще никого не трогал, как этот карандаш. Я впивался в него взглядом, рассматривая в мельчайших подробностях – дерево – представлял кору сосен, вспоминал запахи леса и живицы, росы и грибов… я автоматически понюхал карандаш. Дерево. Я чуть не плакал! Столько воспоминаний нахлынуло – всё, что так хотелось вспоминать каждый день, но откладывалось на потом. Казалось, что теперь мой центр вселенной – этот карандаш. Мой кусочек дома – что-то действительно настоящее.

Я уже было стал падать в пропасть апатии и фрустрации, но на меня накатило столько эмоций. Это оказалось весьма полезным.

«Анализ завершен. Вряд ли что-то измениться».

– Серьезно, Артурия? – не выдержал как-то я. – Ты себя-то слышишь?!

Непрерывно наблюдая, как экипаж медленно сходит с ума, я все же решился на небольшую авантюру. Я решил забрать образец ДНК Минервы и сделать в лаборатории корабля ее клонов. Маленьких и пушистых. К счастью все были заняты своими философствованиями о жизни или подведениями ее итогов. Практически беспрепятственно мы с Минервой проникли в лабу, где я долго и упорно пытался сделать ей укол.

– Ну, прости, Нери, прости! Один укольчик!

Минерва колотила хвостом, тихо шипела, но не огрызалась. Вскоре я получил, что хотел, и ввел ее кровь в аппарат для клонирования и запустил процесс.

Осталось подождать до ужина.

– Не собираешься доложить обстановку?

– …

Капитан ничего не сделал. Я смотрел, как его руки, плотно покрытые хитиновыми волосками, переплетаются за спиной. Отдыхает? Раздумывает? Казалось, что он просто таращится в одну точку по ту сторону стекла. Стекла, которое теперь словно зеркало отражало помещение, где сидела команда. Это нервировало всех.

– Система исправна?

– Система исправна. – ответил ИИ как-то отрешенно.

– Что ж…

Тут он заметил меня и перевозку на воздушной подушке, в которой стояла большая коробка с маленькими ирбисами. Капитан Эхнарис подошел к нам, взглянул в коробку и покачал головой.

– Скоро мы всех не прокормим.

– Я знаю… – я тупо уставился в пол, как нашаливший ребенок. Мясо на деревьях пока выращивать не научились.

– Мне кот не нужен. – сказал он. – Но другим это поможет.

После ужина я раздавал ирбисов и советы. Некоторые плакали, когда гладили и обнимали котят. Теперь у всех были новые хлопоты и заботы. Эту условную ночь все спали спокойно.

Ровно на следующий у.д., я не мог понять, что не так. В иллюминаторах стало светлее..? Мы больше не видели свое отражение. Что уже было большим облегчением для многих из нас. Словно сама бездна стала менее черной на несколько оттенков. Но всё остальное было недвижимо. Появилась надежда.