Секретарша для Колдуна

– Далеко, – я уже рычала.

– Прям совсем-совсем далеко?

– Прям уже почти все.

– Бедный мужик, сгоревший и неудовлетворенный.

– По себе судишь? – огрызнулась я.

– В яблочко. – Он вновь взъерошил волосы. Красивый, сексуальный, обнаженный, хорошо хоть в шортах. – Больше прорывов не было?

– Нет.

– Я так понимаю, ты больше и не пробовала до этого момента?

– Дим, мне было семнадцать. Самая обычная молоденькая ведьма, которая так ждала своего дня рождения, инициации, мечтала получить силу. И провести инициацию должен был не просто какой-то незнакомый мужик, а мой друг. Мы же вне кланов, мы свободны, мне казалось, что мы свободны.

– Инеев…

– Да, Лешка. Мы же дружили, мы знали друг друга, он мне нравился… Самый лучший день в моей жизни стал кошмаром. Я же даже не поняла, что произошло и как произошло. Просто почувствовала, что что-то изменилось. Открыла глаза, а он весь в зеленом пламени и я тоже… Черт, я тогда подумала, что он решил меня убить, я даже не понимала, что это я… что это я его сжигаю. Я кричала, вырывалась, а он медленно сгорал на моих глазах.

– Прости. – Димка отвел взгляд.

– Все нормально. – Я тоже отвернулась. – Никто не думал, что так получится. А потом они мне рассказали.

– Кто они?

– Родители. Папа был очень сильным некромантом, и его решение уйти из клана, заключить брак, многие – да что там многие, все – восприняли с суровым нескрываемым осуждением. Его считали предателем. Маму даже заключили под стражу по обвинению в привороте. Максим Леонидович подсуетился. Провел с ней весьма серьезную беседу. Угрожал, предлагал деньги, артефакты и много чего еще. – Я зябко повела плечами. Тяжело вспоминать все это. – Папа спас ее тогда, вытащил и спрятал от всех до самых родов, но они нашли нас. Через три часа после моего рождения меня прокляли.

– «Мертвое пламя»?

– Да. Старый друг отца не смог простить его уход, взял один из мощных артефактов клана и проклял меня… Мертвый огонь – это одно из высших проклятий некромантов, отцу удалось тогда погасить его и спасти меня, для этого даже пришлось раньше времени разбудить мою сущность. Только отец не знал, что все получилось совсем не так, как планировалось.

– Но я все равно не понимаю. Есть столько способов избавиться от этого. Ты же обращалась к Стражам? Почему они не сняли с тебя проклятие?

Я усмехнулась. Горько до слез. И слезы бежали по лицу, оставляя мокрые дорожки, щекоча кожу.

– А потому что я не проклята, Дим. На мне нет проклятия. Я сама им стала, я стала сосудом для этой гадости. Артефактом, в котором оно хранится. Меня нельзя излечить, потому что я не больна. Я и есть болезнь.

Дима потрясенно молчал.

Молчал, когда я тихо встала с кровати, все еще кутаясь в покрывало, молчал, когда я прошла мимо него, молчал, когда, собрав свои вещи с пола, ушла.

Я не винила его и ничего не ждала.

Во всем виновата только я одна, и расплачиваться только мне. Я уже расплачиваюсь.

Зашла в ванную, включила воду и села прямо на поддон душевой, обхватив колени руками. Теплые капли лились на спину, затылок, лицо и быстрыми ручейками стекали по всему телу. Если бы они так же легко смогли смыть то, что я чувствовала.

А вода все текла и текла по моему лицу, и уже нельзя было понять, где просто вода, а где мои слезы.

Я ведь действительно давно никого уже не винила в том, что произошло. Сначала, конечно, было трудно смириться, просто невозможно. Мне не хотелось жить. Я кричала, плакала, умоляла, просила и снова ругалась. Но две недели с мозгоправами в «Возрождении» дали свои плоды. Я смирилась и всех простила. Тем более что колдуна, проклявшего меня, уже семнадцать лет не было в живых. А вину Максима Леонидовича так и не удалось доказать, хотя мама всегда была уверена, что он – самый главный подстрекатель и заказчик.

И я теперь ее отлично понимала. Верить этому колдуну – сродни самоубийству.

…Тогда в Совете у Стражей Марине было страшно. Очень страшно. Конечно, помещение, в которое ее поместили, не походило на камеру – светло-серые стены, темный пол, мягкий уголок, низкий журнальный столик, заваленный периодикой, цветочки по углам. Но ей все равно было страшно.

Нет, девушка ни на секунду не усомнилась, что ее невиновность будет доказана. Как бы предвзято она ни относилась к Стражам, какой бы страх и панику они ни вызывали, Марина прекрасно помнила, что Стражи всегда добиваются правды и не приемлют лжи. Поэтому ей оставалось сидеть на диване, на самом краешке, готовясь в любой момент, при малейшей опасности, вскочить и убежать, гладить округлый живот и, тупо уставившись в стену, тихо шептать:

– Толя придет, непременно придет и вытащит нас отсюда, все будет хорошо, маленький… Папа нас не бросит.

Тик-так… тик-так… тик-так…

И когда она уже собралась мерить шагами комнату, щелкнула дверь.

Ему даже не надо было представляться. Марина сразу поняла, кто нанес ей визит. Уж слишком знакомыми были черты его лица и темно-серые глаза, в которых сейчас ярким огнем горели презрение и снисходительность.

– Марина Орлова. Сирена.

– Здравствуйте. – Девушка нерешительно встала, не зная, как себя вести и что делать.

– Это не визит вежливости. – Мужчина обошел ее и устроился в кресле напротив, положив ногу на ногу.

Кто бы сомневался.

– Чего вы хотите? – Марина вновь села на диван.

– Чтобы ты исчезла из жизни моего сына. Как можно быстрее. – Максим Леонидович протянул ей чек. Точнее, швырнул через стол. – Этих денег тебе хватит на долгую и безбедную жизнь где-нибудь на краю света. Если родится сын, ты отдашь ребенка нам. Если девчонка, можешь делать что хочешь. Самое главное, чтобы вас не было в жизни Анатолия.

– Он знает?

– Забудь моего сына, дрянь, или ты действительно думаешь, что своим жалким флером и невинными глазками сможешь затуманить голову сильнейшему некроманту?

– Я не использовала против него флера.

– Это решат Стражи. Для меня самое главное, чтобы ты исчезла навсегда.

– А если я откажусь?

Колдун медленно поднялся, лениво поправил часы на запястье.

– Я бы не советовал, поверь, мне хватит сил, возможностей и связей, чтобы убедить тебя в этом.

У нее все похолодело в груди от явной угрозы, которая читалась в холодном взгляде серых глаз.

– Вы не посмеете…

– Правда? И кто меня остановит? Ты? Или твоя мать?