Попрощайся за нас: протоколы молчания

Глава 2 Давление

Кабинет начальника Национального бюро по безопасности полетов был таким же стерильным, как и операционная. Ни пылинки, ни лишнего звука. Но воздух здесь был густым от невысказанных приказов и страха.

– Хоук, садитесь. – Директор НББП, Людвиг Штерн, не поднял на него глаз, изучая отчет на планшете. – Предварительные выводы по AG-815. У меня через час совещание у министра. Мне нужны факты. И, желательно, те, которые не взорвут пол-страны…

Матео занял место напротив, чувствуя, как спина наливается свинцом от усталости. Он не спал почти двое суток.

– Факты пока отрывочны, – его голос прозвучал хрипло. – Но они не складываются в картину технического сбоя.

– Конкретику, Матео. Мне нужна конкретика, а не ваши ощущения.

– Хорошо. – следователь открыл свой планшет, вывел на экран директора схему. – Во-первых, характер разрушений фюзеляжа. Мы нашли множественные вмятины и пробоины, характерные для воздействия ударной волны и осколков снаружи. Это не взрыв бака или двигателя. Это похоже на поражение боевой частью.

Штерн медленно поднял голову. Его лицо было каменным.

– Во-вторых, предварительный данные с бортовых самописцев. – Матео переключил слайд. – За секунду до обрыва связи – резкий, мощный акустический импульс. Не похожий ни на один из известных отказов.

В кабинете повисла гробовая тишина.

– «Возможно»! – Штерн с силой ударил ладонью по столу. – Вы хотите на основании «возможно» и «похоже» развязать международный скандал? Вы знаете, что сейчас творится в Восточном Казане? Что говорит Ворштадт? Они уже назвали любые наши обвинения «провокацией»! Вы понимаете, что вы сейчас говорите, Хоук? – тихо, почти беззвучно, произнес Штерн. – Я говорю то, что видят улики. Есть признаки внешнего воздействия. Возможно, ракетного.

– Мое дело – устанавливать причину катастрофы, а не успокаивать Ворштадт, – холодно парировал Матео.

– Ваше дело – действовать в интересах национальной безопасности! – Штерн встал, опершись руками о стол.

– Пока у вас в руках нет железобетонных, стопроцентных, неопровержимых доказательств, вы не произносите вслух слова «ракета» или «сбит». Вы поняли меня? Ни на брифингах, ни в отчетах, и, упаси боже, ни перед камерами! Пока вы не принесете мне на стол ту самую ракету с серийным номером, это – «трагическая авиакатастрофа по неустановленной причине».

Матео молча смотрел на него. Тот самый ком, который вставал в горле при виде детской книжки, сжался теперь в тугой, раскаленный шар ярости.

– У 298 человек нет времени на вашу политику, – отчеканил он.

– А у нас с вами нет права на ошибку! – Штерн снова сел, и его голос стал усталым, почти отеческим. – Матео, будьте умнее. Копните глубже. Найдите свои доказательства. Но делайте это тихо. И быстро. Потому что, если вы ошиблись, ваша карьера закончится. А если вы правы… тогда она может закончиться еще быстрее. И не только карьера. Вам ясен приказ?

Матео медленно кивнул. Он все понял. Правда была не целью. Она была разменной монетой.

– Вам ясен приказ? – жестче повторил Штерн.

– Совершенно ясен, – глухо ответил Матео. – «Авиакатастрофа по неустановленной причине».

Выйдя из кабинета, он почувствовал, как стены длинного коридора будто сдвигаются, пытаясь его раздавить. Он достал телефон и набрал номер старшего техника.

– Эрик, – сказал он, едва тот ответил. – Ту панель от приборной доски. И все обломки из зоны кабины. Везите в секретную лабораторию «Дельта». Я лично буду участвовать в анализе. И, дружище… Никаких электронных отчетов. Только устные доклады. Понятно?

Он положил трубку. Его война только что перешла в новую фазу. Из открытого противостояния с хаосом – в тихую, подпольную борьбу с системой.

Воздух в лаборатории был густым от запаха остывшего металла, горького кофе и озона от паяльников. Матео стоял перед тремя своими ключевыми специалистами. Тремя скалами, на которых держалось расследование: Эрик, бывший авиамеханик с руками, размером с лопату, Ларс, эксперт-баллистик, сухой и педантичный и Томас, криминалист, чей взгляд за очками видел то, что другим было не дано.

– Итак, – начал Матео, его голос был низким и ровным, как гул генератора. – У нас сорок восемь часов на первый официальный отчёт для комиссии.

– И каким будет наш вердикт, шеф? – Ларс отложил карандаш. Его данные были безупречны. – Данные с самописцев, баллистика пробоин… всё кричит о внешнем воздействии. Игнорировать это – профессиональная безответственность.

– Наш вердикт будет основан на доказательствах, а не на криках, – холодно парировал Матео. – Сейчас у нас есть набор фактов. Они формируют гипотезу. Гипотеза – это не истина в последней инстанции. Тем более надо ещё прослушать записи из кабины…

– А родственники? – вступил Томас, снимая очки и протирая линзы. – Они ждут ответов. Пресса висит на телефонах. Молчание будет воспринято как сокрытие.

– Если мы поспешим и дадим неподтверждённый ответ, – Матео посмотрел на него прямо, – мы не дадим им правду. Мы дадим им спичку в бочку с порохом. Мы спровоцируем скандал, который похоронит все шансы докопаться до сути. Нас сейчас не только родственники слушают. Нас слушают политики и… те, кто, возможно, стоит за этим.

В лаборатории воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим гудением серверов.

– То есть, нам приказали заткнуться? – Эрик, молчавший до этого, произнёс это не с вызовом, а с усталым пониманием.

– Нам приказали работать, – поправил его Матео, и его слова прозвучали как удар клинка по стали. – А часть работы – это сохранение оперативной тайны. Мы не скрываем правду. Мы оберегаем процесс. Наша задача сейчас – не орать с трибуны. Наша задача – найти ту самую пулю. Ту, что будет не оспорить. Понятно?

Он обвёл взглядом всех троих. Три кивка. Три пары глаз, в которых горел тот же огонь, что и в его.

– С этого момента, – продолжил Матео, – все версии, особенно самые горючие, обсуждаются только здесь. Ни в каких отчётах, ни в каких протоколах. Ларс, твоя работа – смоделировать и опровергнуть все другие возможные причины этих повреждений. Я хочу видеть список того, чего не могло произойти.

– Будет сделано, – кивнул Ларс.

– Эрик, Томас, – Матео перевёл взгляд на них. – Сосредоточьтесь на вещественных доказательствах. Микрочастицы. Состав сплавов. Любая аномалия – это зацепка. Никаких эмоций. Только факты. Вопросы?

Вопросов не было. Была работа.

Когда команда разошлась, Матео остался один в гуле аппаратуры. Он был профессионалом.

Он загнал свою ярость глубоко внутрь, превратив её в холодную энергию. Теперь эта энергия питала тихую, безжалостную машину расследования.

И он чувствовал – машина только начала раскручиваться.

Дверь в лабораторию распахнулась без стука. В проеме стояли двое мужчин в строгих, но лишенных каких-либо опознавательных знаков униформах.

Их осанка, взгляд, сама аура кричали о принадлежности к военным структурам. Первый, с седыми висками и холодными глазами, был старшим. Второй, молодой и плотный, с каменным лицом, – его тенью.

– Старший следователь Хоук? – голос старшего был ровным, но не допускающим возражений. – Генерал Маркус Фальк. Это мой помощник, майор Шульц. Мы из Департамента стратегической безопасности. Нам требуется предварительный отчёт о ходе вашего расследования.

Матео медленно поднялся из-за стола, за которым вместе с Эриком изучал спектрограмму обломка. Он не проявлял ни удивления, ни страха. Только холодную настороженность.

– Генерал, – кивнул он. – Расследование находится на критически важной, деликатной стадии. Любое постороннее вмешательство может скомпрометировать процесс.

– Процесс нас не интересует, Хоук, – Фальк прошел вглубь комнаты, бегло окинув взглядом оборудование и разложенные схемы. – Нас интересует результат. А именно – была ли это ракета, чья ракета и что нам с этим делать. Нам сообщили, что у вас есть… подозрения.

– У нас есть данные, – поправил его Матео. – Данные, которые требуют проверки и перепроверки. Мы действуем по строгому протоколу.

– Международные протоколы хороши для мирного времени, – отрезал майор Шульц. Его голос был грубым, лишенным всякой дипломатии. – У нас сейчас не мирное время. Если это акт военной агрессии, то дело переходит в нашу юрисдикцию.

Матео повернулся к нему, и его взгляд стал острым, как лезвие.

– Актом военной агрессии это станет, когда мы предоставим неопровержимые доказательства, майор. Пока что это – авиационная катастрофа. И пока я руководу расследованием, мы будем работать с фактами, а не с предположениями. Ваше присутствие и ваши… запросы… могут быть истолкованы как попытка оказать давление и повлиять на выводы национальной комиссии.

Генерал Фальк усмехнулся, коротко и сухо.

– Очень благородно, следователь. Но пока вы тут перепроверяете свои «факты», в небе могут летать другие такие же самолеты. Мы не можем ждать, пока вы соберете свой пазл.

– И что вы предлагаете? – голос Матео понизился до опасного шепота. – Объявить на весь мир, что мы кого-то подозреваем, на основе непроверенных данных? Развязать информационную, а потом, возможно, и настоящую войну, потому что вам не терпится?

– Мы предлагаем ускорить процесс, – Фальк подошел вплотную к следователю. – Вы передаете нам все собранные материалы и выводы. Наши специалисты… более компетентны в вопросах поражения целей ПВО.

– Ваши специалисты компетентны в ведении войны, – отчеканил Матео, не отступая ни на шаг. – Мои специалисты компетентны в установлении истины. Это не поле боя, генерал. Это лаборатория. И пока я здесь старший, мы будем работать так, как того требует наука, а не военная необходимость. Когда у нас будет законченная, железобетонная картина, вы получите свой отчет первым. Но не раньше.

Между мужчинами повисло напряженное молчание. Генерал изучал Матео, словно оценивая его прочность.

– У вас есть неделя, Хоук, – наконец сказал он. – После этого мы вернемся. И если ваша «наука» к тому времени не даст нам четких ответов… мы заберем это дело себе. И вам, поверьте, не понравится, как мы ведем расследования.

Развернувшись, он вышел из лаборатории. Майор Шульц бросил на Матео последний уничтожающий взгляд и последовал за ним.

Дверь закрылась. Эрик с облегчением выдохнул.

– Черт, Матео… Ты только что нажил себе очень серьёзных врагов.

Шеф не ответил. Он смотрел на дверь, сжимая в кармане кулаки.

Враги? Нет. Это были просто еще одни участники того же сговора молчания. И теперь он понимал, что время, отведенное ему на поиск правды, истекает с пугающей скоростью.

Полночь давно миновала. Монотонный гул серверов стал звуком тишины в этой подземной лаборатории. Основная команда разошлась, получив чёткие задания на завтра и выжатая как лимон.

Матео стоял перед огромной маркерной доской, испещренной схемами и фотографиями обломков…

Его пиджак был брошен на спинку стула, рукава рубашки закатаны. В углу, на походной раскладушке, которую он приказал принести себе днем, лежала скомканная маленькая подушка и спальник. Он и не думал ими пользоваться.

Вместо сна он водил пальцем по схеме хвостового оперения, сверяя её с фотографией реального обломка.

– Не сходится… – прошептал он хрипло, зажмуривая уставшие глаза. – Почему не сходится?

Он отошел к столу, где стоял кофеварка. Холодный, горький кофе давно потерял всякий вкус, но он сделал еще один глоток, просто чтобы прогнать туман усталости.

Его взгляд упал на лежащую в стороне, в прозрачном пакете, детскую книжку-раскраску. «МОЙ ПАПА ЛЁТИТ НА РАБОТУ».

Он резко отвернулся.

Эмоции – это роскошь, которую он не мог себе позволить. Они мешали концентрации. Но именно они были тем топливом, что гнало его вперед, не давая сомкнуть глаз.

Он снова подошел к доске, взял маркер и обвел кружком два ключевых фрагмента:

Взрывная волна снаружи.

Акустический импульс.

Пока только два установленных факта.

Два островка в море неопределенности. Из них нужно было выстроить мост к истине.

Он чувствовал, что ответ где-то здесь, на расстоянии вытянутой руки, но его скрывает пелена усталости и политических игр.

«Неделя, Хоук», – эхом прозвучал в памяти голос генерала Фалька.

Матео стиснул зубы. Он не отдаст это дело военным. Он не позволит им превратить трагедию 298 человек в разменную монету в геополитической игре. Он доведет расследование до конца. Чисто. Профессионально.

Мужчина потянулся к стопке свежих распечаток – данных с метеорологических спутников за тот день.

Сон мог подождать. Сейчас ему нужно было найти ту самую, единственную нить, за которую можно было потянуть, чтобы распутать весь этот клубок.

Он включил настольную лампу, отбрасывающую резкий круг света в полумраке лаборатории, и погрузился в изучение карт атмосферных фронтов. Ночь была долгой и для Матеоа Хоука она только начиналась.

За окном пахло дождем и свежескошенной травой. Родители Айрин давно легли спать, и в доме стояла блаженная, глубокая тишина. Тишина, которую Айрин нарушала щелчками старого ноутбука отца.

Она сидела на кухне, уставившись в экран. Официальный сайт НББП не обновлялся три дня. Последний пресс-релиз был образцом дипломатического ничегонеделания:

«…продолжается кропотливая работа по сбору и анализу вещественных доказательств… рассматриваются все возможные версии…»

«Они буксуют, – с горькой уверенностью подумала Айрин. – Они увязли в политике и протоколах».

Она закрыла браузер и потянулась к толстой тетради в простом картоном переплете, которую купила в местном магазинчике.

На первой странице было написано: «AG-815. Свидетельства».

Это началось спонтанно. После того первого шока, чтобы не сойти с ума от «хора», она стала записывать обрывки. Сначала это были просто хаотичные строчки:

«Вспышка. Белый свет. Не из окна. Сверху?»

«Крик: "Это ...."– мужской голос, паника.»

«Ощущение падения. Не просто падения. Кручения. Всё летит»

Но потом, по мере того как она возвращалась к этим записям, они начали складываться в нечто большее.

Она стала структурировать их, как научные данные. Она выделила разделы: «Последние слова», «Тактильные ощущения», «Визуальные образы». И чем больше она работала, тем яснее становилась картина. Ужасающая картина.

На свежей странице она вывела:

Версия: Ракетная атака.

Косвенные подтверждения:

«Резкий толчок, потом разрыв» (повторяется у 7 "голосов").

«Звук – не взрыв, а скорее хлопок, потом вой» (3 свидетельства).

«Запах гари, но не от пожара внутри. Едкий, химический» (2 свидетельства).

«Металлические осколки, входящие в салон со стороны, сверху» (множественные свидетельства).

Она откинулась на спинку стула, охваченная одновременно ужасом и странным, почти кощунственным, научным азартом. Она почти знала. Ее «метод» давал ей мозаику, которую следователи пытались собрать по крупицам из обломков.

Но что она могла сделать с этим знанием?

Она перелистнула страницу. Там был напечатан и аккуратно вклеен официальный пресс-релиз НББП.

И под ним – единственное имя, которое она смогла найти. Матео Хоук. Старший следователь.

Она представила себе звонок.

«Здравствуйте, господин Хоук. Я нейробиолог в отпуске. Видите ли, я разговариваю с призраками пассажиров вашего разбившегося самолета, и они говорят, что это была ракета. Можем мы встретиться?»

Её передернуло. Он пришлет за ней санитаров, а не пригласит на встречу. Он – человек фактов, цифр, протоколов. А она принесет ему тетрадь, исписанную бредом сумасшедшей.

Она закрыла тетрадь и прижала ладони к горящим векам. Её отпуск заканчивался через несколько дней. Она могла вернуться в институт, к своим стерильным исследованиям, и попытаться забыть. Зарыть эту тетрадь на дно чемодана.

Но тогда «хор» будет звучать в её голове вечно. Они кричали не просто от боли. Они кричали, требуя услышать их. И она, единственная, кто их слышал, собиралась их проигнорировать?

Она снова открыла тетрадь снова и на чистом листе начала набрасывать черновик письма. Не истеричный, а сухой, структурированный, как научный отчет. Без упоминания видений.

Только «анализ открытых данных и логические умозаключения». Она должна найти способ донести до него крупицы правды, не выглядев при этом сумасшедшей. Это был её долг. И её проклятие.

Глухой ночью Айрин закончила письмо, но в ночь и вновь перечитывая его подвергала сомнению каждое слово в нём.

«Господину Матеоу Хоуку, старшему следователю НББП по делу рейса AG-815.

Уважаемый господин Хоук,

Я пишу вам в связи с расследованием катастрофы рейса AG-815. Прошу рассматривать это письмо как неофициальную аналитическую записку, основанную на изучении открытых данных и логических умозаключениях. Обращаю ваше внимание на три ключевых момента, которые, на мой взгляд, требуют дополнительной проверки:

Обращаю ваше внимание на три ключевых момента, которые, на мой взгляд, требуют дополнительной проверки:

1. Характер разрушений. Исходя из анализа фотографий обломков в СМИ, распределение пробоин и степень фрагментации фюзеляжа указывают на мощное направленное воздействие извне, а не на внутренний взрыв. 2. Динамика события. Последовательность «резкий толчок – кратковременный вой – разрыв конструкции» нехарактерна для известных сценариев технических отказов и больше соответствует внешнему ударному воздействию.

3. Последняя фраза командира. Фраза «Что это…», если она верно расшифрована, свидетельствует о визуальном контакте экипажа с неопознанным и стремительно приближающимся объектом, что исключает версию скрытого технического дефекта.

Рекомендую обратить пристальное внимание на элементы хвостового оперения и левой плоскости крыла как на наиболее вероятную зону первичного контакта с поражающим элементом.

P.S. Настоятельно прошу проверить данные метеоспутников в районе инцидента на предмет аномальных тепловых вспышек.»С уважением, Д-р Айрин Орс, нейрофизиолог, Староградский институт когнитивных исследований.

Айрин перечитала письмо в двадцатый раз. Каждое слово казалось ей теперь неуместным, наигранным, кричаще-нелепым.

«Логические умозаключения»?

Какие логические умозаключения могут быть у человека, который по ночам чувствует во рту вкус дыма от взрыва, которого не видел?

Она сжала распечатку в руках. Решение было принято. Пусть он сочтёт её сумасшедшей, но она должна это отправить.

И тут её осенило. Куда?

Она снова схватила ноутбук.

Официальный сайт НББП был образцом непроницаемости.

Был общий адрес для обращений граждан, раздел для прессы, но не было ни единого упоминания личных электронных адресов следователей. Это же правительственное учреждение. Здесь так не принято.

Она попыталась искать «Матеоа Хоука» в профессиональных социальных сетях.

Нашла несколько однофамильцев – архитектора, музыканта. Ни одного следователя.

Паника начала подступать холодными волнами. Вся её решимость разбивалась о простейшее препятствие – невозможность достучаться.

Он был заключен в бронированный кокон государственной машины, а она – снаружи, с её тетрадью, полной призраков.

«Лео, – мелькнула у неё мысль. – Он профессор, у него есть связи в разных структурах…»

Она тут же отбросила эту идею. Леонардо был её другом, и последнее, чего она хотела, – это вовлечь его в эту историю. Он бы не помог, он бы настоял на новой терапии.

Айрин закрыла глаза, пытаясь унять дрожь в руках. Она представила себе Матео Хоука. Не абстрактное «начальник расследования», а того самого человека, чью ярость она почувствовала.

Такой человек не прячется за общими ящиками. У него должен быть… рабочий инструмент.

Она снова открыла браузер и в отчаянии вбила в поиск: «Матео Хоук NBBS intranet» – надеясь на какую-то утечку, на старый список сотрудников. Ничего.

И тогда её взгляд упал на её собственную рабочую почту. Институт когнитивных исследований. Крупное, уважаемое учреждение. У них были официальные каналы связи с государственными органами.

Сердце её заколотилось. Это был риск. Её письмо пошлёт не частное лицо, а доктор Орс с корпоративной почты престижного института. Это придавало посланию вес. Но это же и оставляло след.

Если Хоук проигнорирует её или, что хуже, передаст её письмо куда следует, о её «хобби» узнает профессор Свенсон. Её научная карьера может рухнуть.

Она долго сидела, глядя на экран. С одной стороны – безопасность, карьера, тихая жизнь. С другой – 298 голосов, которые не умолкали.

Айрин выдохнула. Выбора не было.

Она открыла свой официальный почтовый ящик. В поле «Кому» она с отчаянной надеждой вбила: m.hawk@nbbs.gov.ag

Это была догадка. Стандартный шаблон: первая буква имени, фамилия, домен. Вслепую. Выстрел в темноте.

Она прикрепила файл с письмом. Палец замер над клавишей «Отправить».

«Хоть бы адрес существовал…» – подумала она и нажала кнопку отправки.

Возвращение в Староград было похоже на прыжок из тихого, пахнущего хлебом рая в стерильный, гудящий ад.

Стеклянные стены института давили на Айрин, отражая ее бледное, невыспавшееся лицо. Она проверяла почту на своем служебном ноутбуке каждый два часа. Ответа от Хоука не было.

Только тишина. Глухая, оглушающая тишина, которая была страшнее любого «хора».

Именно в этот момент к ней в кабинет заглянул Леонардо, сияющий, как всегда.

– Айрин! Наконец-то! Отпуск явно пошёл тебе на пользу, но похоже, ты не очень качественно спала— он оценивающе взглянул на неё, и Айрин почувствовала, как натягивает на лицо маску благополучия. – Заходи к Арне, когда осмотришься. У нас для тебя сюрприз.

Сюрприз.От этого слова у неё похолодело внутри.

Профессор Арне Свенсон встретил её той же отеческой улыбкой, что и месяц назад.

– Айрин, прекрасно, что вы вернулись! Отдохнули? Перезагрузились? – Он не стал ждать ответа. – Леонардо и я кое-что для вас придумали. После того стресса с «Фантомным маньяком» вы заслужили право заниматься чем-то… глубоким. Без спешки.

Он протянул ей папку. Айрин машинально открыла ее.

«Проект „Атлас синестезии“: многолетнее лонгитюдное исследование нейронных коррелятов сенсорного восприятия у здоровых добровольцев»

Это была работа мечты. Неспешная, фундаментальная, сугубо теоретическая. Никаких трупов, никаких преступников, никакой крови. Только МРТ-сканы, анкеты и статистика. Лакомый кусок для любого учёного.

– Мы выбили грант на пять лет, – с гордостью сказал Свенсон. – Это ваш путь к настоящему академическому признанию, Айрин. К той самой премии, о которой я говорил.

Она должна была ликовать. Она должна была благодарить его. Вместо этого по её спине пополз ледяной мурашек. Пять лет. Пять лет тихой, размеренной работы, пока настоящая, живая, кричащая правда о рейсе AG-815 будет похоронена под политикой и ложью.

– Профессор… я… не знаю, что сказать, – её голос прозвучал чужим.

– Говорите «спасибо» и беритесь за работу, – рассмеялся Свенсон. – Ваша лаборатория ждет. Никаких срочных дедлайнов. Только наука.

Она вышла из кабинета с папкой в онемевших пальцах. «Лакомый кусочек» обжигал ей руки. Айрин зашла в свою лабораторию – чистую, белую, сияющую новым оборудованием. Всё было готово для начала проекта.

Она села за стол и попыталась открыть методичку. Буквы расплывались перед глазами.

…детский плач, который обрывается…

…ослепительно белый свет, заливающий иллюминатор…

…звуки десятков датчиков, переходящий в оглушительную тишину…

«Хор» возвращался. Не яростной волной, как тогда на кухне, а настойчивым, приглушенным гулом, фоновым шумом ее сознания. Они были здесь. Они не уйдут.

Она смотрела на безупречный научный проект, который должен был стать спасением. А чувствовала себя так, будто ей вручили почетную пожизненную каторгу.

Мир предлагал ей забыть, замолчать и погрузиться в благополучное будущее.

Но как она может забыть, когда 298 человек в её голове не могут забыть свою смерть?

Айрин механически закрыла папку с «Проектом „Атлас синестезии“». Бумага казалась ей пеплом. Она включила свой служебный компьютер, и первое, что она сделала – проверила почту. Ту, рабочую, с которой отправила письмо.

Статус: Доставлено.

Сжавшееся в комок сердце на секунду отпустило. Письмо не затерялось в киберпространстве. Оно дошло. Теперь всё зависело от того, что этот человек, Матео Хоук, сочтет более вероятным – бредом сумасшедшей или… или чем-то ещё.