Дежавю

– Но я не понимаю, как это сделать! – практически крикнула я ему в лицо. – А мама задохнется, пока я буду пытаться это сделать!

– Я тебе подскажу как. Представь, что ты находишься в коконе… таком золотистом коконе. Представила?

– Да.

– Теперь сделай его в два раза шире.

Представить это удалось на удивление легко. Незнакомец вдруг подошел очень близко, и я почувствовала, как он пересек границу «кокона», зайдя в его внутреннее пространство. Я открыла глаза и посмотрела на Ханну, которая была бледнее снега и синюшного Брукса. Беспокойство и любовь к ним затопило мое сознание, и я почему-то вспомнила дочку совсем малышкой. Как она сидела на руках у Диксона, а Элиза, вне себя от счастья, тихо хлопала в ладошки, напевая детскую песенку. А потом, как Эдвард учил ее охотиться на зверей, а Брукс есть тушеное мясо; как Алиса подбирала мне кеды и джинсы, а Ханна принесла на плече окровавленного Брукса; как мы узнали про их роман, а потом встретились с не менее взбешенными родителями оборотня. Про наше мирное сосуществование; про наш домик в лесу, тихие, уютные вечера у камина и глаза Эдварда. Все это промелькнуло в моем сознании за пару секунд, и страшное открытие сбило с ног. Упав на колени, я закрыла глаза руками и поняла, что не смогу жить без них всех. Я просто не смогу и все.

Я не могла сделать выбор, просто для меня его не существовало. Жизнь без кого-либо из Ричардсонов не имела смысла. Поэтому решила по-другому – я выбрала Ханну вместо себя и свое право уйти отдала Бруксу. Я желала этим двоим долгих лет счастливого существования. Это было единственное решение. Боль внезапно утихла, и я твердо посмотрела в чужие желтые глаза. Кокон давно растаял, и незнакомец стоял, ошеломленный передо мной.

– Я приняла решение. Я не хочу жить без них, – сказала я и показала рукой на Ричардсонов, – поэтому отдаю свое право уйти Ханне, а вторым спасенным выбираю Брукса. Они не виноваты, что нам не хватило духу их разлучить. Так что вина на нас, а не на этих детях.

Это, по-твоему, справедливо?

Но незнакомец не ответил, он внимательно смотрел на Аронимуса и Кунца. Таким недобрым взглядом, что у меня появилась мысль о том, что Триумвират тоже уйдет с этой планеты вместе с нами.

Я заметила, как Брукс дернулся ко мне, но его снова сковало. Зато Ханна подбежала ко мне и бросилась на шею. Я закрыла глаза, вдыхая такой драгоценный для меня аромат. Я держала в руках свое самое большое сокровище. Брукс поможет ей выжить!

– Мама, мне так страшно! – сказала она и спрятала лицо у меня на плече. Я обняла ее и стала слегка покачивать, говоря:

– Ш-ш-ш, милая! Все хорошо, ты в безопасности!

– А ты? – вдруг спросила она…

Я провела рукой по теплой спине дочки и коротко кивнула, глядя на Эдуарда, застывшего Келлана и Алису. Как же тяжело было обрекать каждого из них на смерть своим выбором…

– Ты уверена? – спросил неизвестный, вопросительно на меня смотря.

Внезапно Ханна развернулась и стала шипя наступать на незнакомца, все случилось так быстро, что я не успела ее остановить. Я была так подавлена морально, что еле двигалась. Она сжала свои кулачки и зло закричала:

– Кто тебе дал право распоряжаться нашими жизнями? По какому праву ты решаешь, кому жить, а кому умирать?

Незнакомец, казалось, впервые по-настоящему посмотрел на Ханну. В его глазах я увидела изумление и откровенный испуг. Я тут же обхватила дочку руками, пытаясь оттащить от него, боясь, что он передумает…

– Доченька, уходи, уходи! – я тянула ее все сильнее.

У незнакомца внезапно хищно дернулись ноздри, и он стал активно изучать аромат Ханны. Это испугало меня еще больше! Неизвестно, что было у него на уме! Одним быстрым движением я сдвинула ее с места, но незнакомец успел схватить ее за запястье и стал жадно вдыхать ее аромат. Я заметила, что он с гримасой боли закрыл глаза и, подняв голову, издал стон, полный боли.

Я замерла, уже и, не зная, что же будет дальше. Может, подействовал талант Ханны всех к себе располагать? Дочка несмело посмотрела на него и спросила, заглядывая в его широко открытые глаза:

– Почему ты такой? Ты такой же, как мы, но отличаешься от нас…

Незнакомец вдруг отбросил ее руку, пятясь назад, словно увидел привидение. Он исчез из зала так же быстро, как и появился, а мы с Ханной смотрели ему вслед, до конца не понимая, что же сейчас произошло.

Книга II

Хранитель двух миров

Испания, Королевство Арагон, г. Калелья, 1345 г.

Прохладный морской ветерок трепал разноцветные вымпела на городской башне и, пробегая по фруктовым садам, наполнял собой узкие улочки маленького приморского городка, раскинувшегося на выбеленных солнцем скалах. Деревянные и каменные дома, в окружении сочно-зеленых лужаек и высоких пальм, лениво спускались вниз, по скалистым холмам, к самому морю, где невысокие оливковые деревья и олеандры тянули свои ветви к бескрайнему синему небу, которое отражалось мерцающими бликами в изумрудных водах теплого моря. Белоснежные чайки кружились над одинокой лодкой рыбака, наполняя воздух протяжными криками.

Каменные двухэтажные дома, построенные совсем недавно, были украшены сосновыми венками и гирляндами из полевых цветов. Знатные горожане, одетые в свои лучшие наряды, в сопровождении свит, неторопливо прогуливалась по небольшой городской площади, обмениваясь вежливыми поклонами, или проводили свое время в неспешной беседе. Рыбаки и крестьяне заполнили кабаки и таверны, прилегающие к центральной площади. Им не часто выпадает возможность провести день не в таверне, повидать своих друзей и родственников, праздно болтая за бокалом свежего пива в ожидании начала вечерних танцев.

Около единственного фонтана, установленного в прошлом году к празднику Всех Святых, юный менестрель еще неокрепшим голосом пел популярную балладу о любви, аккомпанируя себе на лютне, пытаясь настроить прохожих на романтический лад.

Я медленно провел ладонью по стене одного из домов, уже успевшей испытать на себе всевозможные морские ветры и закаленной горячим южным солнцем. Закрыв глаза, вдохнул ее запах – терпкий соленый аромат, который знакомо пах вечностью.

Яркое солнце клонилось к закату, подходил к концу еще один день.

А в Калелье – так назывался этот городок – все только начиналось. Испанский виконт Бернат II Кабрерский лишь семь лет назад получил высочайшее королевское разрешение строить дома и развивать торговлю в этом бывшем рыбацком поселке. И не удивительно – через маленькую бухту Калельи, которая удачно прятала от зимних штормов южный городок, проходил «золотой» торговый путь из Африки в Европу. Как только появился обустроенный порт, большие торговые суда стали заходить сюда с завидным постоянством, взвинтив цены на воду и продовольствие. Работа нашлась всем – торговцам, строителям, плотникам, кузнецам, мясникам, пивоварам, трактирщикам, меновщикам, портным и просто портовым рабочим. Но это была только часть новоприбывших, потому что в Калелью ринулся всяческий сброд со всех сторон разноликой Европы: жулики, цыгане, монахи, купцы всех мастей, обнищавшие аристократы, желающие поправить свои финансовые дела, странствующие алхимики, в поисках философского камня, способного превратить любое вещество в золото. По моим наблюдениям, некоторым удавалось найти такой «камень». Обычно это был твердый лоб богатого, но недалекого любителя мистики, который щедро давал алхимику золото на его сомнительные эксперименты. В общем, сюда ринулись все, кто был пленен идеей быстрого, но не всегда честного обогащения. Городок развивался так стремительно, что его границы расползлись во все стороны света, а дома в центре города стали расти вверх, иногда гротескно соединяясь арками и балконами в самых неожиданных местах.

И я выбрал этот город не случайно. Всегда интересно быть у самых истоков, будь то империя, царство или будущий торговый центр страны. В этом городке заложен большой потенциал, это подсказывал мне большой опыт в таких вопросах.

Я не спеша шел среди прогуливающихся горожан, крикливых торговок овощами, лавок с тканями, поделками, и наслаждался каждой секундой, проведенной здесь, в этом жизнерадостном предрождественском водовороте. Хотя совершенно невообразимое смешение запахов вынудило меня не дышать уже примерно четверть часа – потные мужские подмышки, конский навоз, огненно-красные яблоки, дубленая кожа, восточные специи, сидр и пережаренное мясо – все эти запахи были насыщенными даже для простых людей, что уж тогда говорить обо мне?

Я еще раз осмотрелся вокруг. Думаю, что будет трудно найти городок с более предсказуемой, размеренной жизнью. Здесь все движется по годовому кругу, без изменений. Можно заранее сказать, что произойдет завтра или через неделю, когда соберут все овощи и будет самая низкая цена на цыплят или праздник урожая в местной церкви. Тут даже парни начинают ухаживать за девушками по расписанию – только после обмолота пшеницы – раньше нет ни времени, ни сил. А после сбора оливок начнется период свадеб. Это просто роскошно – никаких войн, только спокойное, расписанное на годы вперед существование. Знают ли местные, как они счастливы?

Я вздохнул и осмотрелся по сторонам. Но если быть честным с самим собой, а я стараюсь таковым быть, то я не дышал совсем по другой причине. Это было нужно, чтобы спокойно пройти мимо сотни пульсирующих глоток. Мир, царивший в моем сердце, дался очень нелегко и я не стану его разрушать из-за неосторожности. Слишком уж я наслаждаюсь тем, что моя жизнь до безобразия размеренна и спокойна.

Возвращаться домой еще было рано, тем более, что у меня были дела в городе, и я решил сначала отдохнуть в местном кабачке за кружкой пива, который располагался в тихом переулке, возле главной площади. Он стал моим любимым не по причине хорошего пива или красивой трактирщицы. Это было отличное место – площадь хорошо просматривалась, хотя я сам оставался незамеченным. Можно было легко наблюдать за людьми, слушать их мысленные монологи и вбирать нужную мне информацию.

Когда я зашел вовнутрь, то почувствовал, как сжался от страха хозяин трактира Агапито, который меня откровенно побаивался. Обладая врожденной интуицией и чувствуя опасность, исходившую от меня, он мечтал, чтобы я забыл про его трактир и ушел, наконец-то, в соседнее заведение, где регулярно пугал до чертиков его конкурента, ненавистного Габино.

Но так как я всегда хорошо приплачивал за его пиво, то он терпел меня. Недружелюбно сверкая черными, как уголь, глазами из-под густых бровей, он продал мне кружку янтарной жидкости, которая немилосердно терзала мое обоняние. Я взял дубовый стул с высокой спинкой и, пройдя через душное, темное помещение, вынес его на улицу, вдохнув свежий воздух, словно целительное вещество. Потом с наслаждением уселся около входа, в глубокой тени, расслабился и сделал вид, что отхлебнул глоток пива, поставив кружку на колено, обтянутое кожаными брюками. Мимо прошла степенная пожилая женщина с внучкой, подозрительно косясь на мой непривычный даже для этого города наряд, хотя местные привыкли к разным чудачествам.

Но я ее не винил, потому что в любой стране издавна наряд обозначал принадлежность к определенному сословию, а глядя на меня, трудно было понять, кто, же я: военный, дворянин или богатый иностранец? Да, мой персональный стиль одежды нес в себе отпечатки многих культур, что неизменно сбивало людей с толку, бессовестно нарушая «Закон о роскоши», недавно изданный королем Испании. Знающий человек мог бы определить, где меня носило в последние годы. После Японии я одевал только белые шелковые рубашки, которые, наконец-то, появились и здесь. Удобные высокие сапоги из воловьей кожи были застегнуты на многочисленные кожаные ремешки, а толстая подошва помогала не заботиться об обуви достаточно долго. Я сам их сшил, потому что к настоящему времени эта технология была забыта или еще не изобретена снова. Голубой жилет из иранского шелка прикрывал широкий кожаный пояс, в котором под серебряными пряжками хранилось много полезного добра: деньги, документы, оружие и даже, частично, моя переписка. И все это безобразие (по мнению пожилой, женщины) было прикрыто коричневым крестьянским плащом из шерсти костуордской овцы. Так что это выходило за общепринятый канон моды и вызывало легкое недоумение. А янтарный цвет глаз вообще сбивал с толку.

Я собрал свою длинную косу в узел на затылке и снова натянул капюшон как можно ниже на глаза, чтобы скрыть их неестественный желтый цвет от прохожих. Достаточно им мертвенной бледности и военной выправки. И так хватало с этим проблем.

Опустив голову, я закрыл глаза и примерно четверть часа вслушивался в мысли окружающих. Это было привычным, но не самым приятным занятием для меня. Хоть под моими ногтями иногда была земля, а мысли занимали заботы об усадьбе, но своей сути изменить я не мог.

Прирожденный воин и стратег. Хоть здесь мне не приходилось использовать свои умения, но суть оставалась прежней. Еще пару лет назад я мог бы по-своему распорядиться жизнями граждан Калельи. Я бы провел пару лет, отбирая, исподволь формируя обстоятельства и направляя развитие нужных мне детей. Под моим руководством собралась бы компания подростков, готовых стать частью бессмертной армии. Будущие разведчики, пехота или обладатели ментальных способностей. Затем я обратил бы их в вампиров, а остальные жители стали бы… отличным началом их деятельности и источником крови. Я столько раз проделывал подобное в разные времена и в разных культурах, что этот способ создания армии называли моим именем.

Прямо сейчас в этом городе подрастал отличный лазутчик, два командира и один берсеркер. Хотя я наблюдал еще за двумя подростками. Дочь скорняка, Амаранта, могла бы стать вербовщицей. Она чувствовала, на что способен тот или иной человек. Превратив ее в вампира, можно получить редкий ментальный дар – определение способностей для более ювелирного формирования бессмертной армии. А Доминго, сын аптекаря, мог бы стать хорошим проводником. Уверен, что с его помощью новая армия могла бы выбирать наиболее безопасные пути продвижения.

И так бы и случилось, но на их счастье я «сломался», если что-то вообще может сломаться в таком существе, как я.

Сделав вид, что отпиваю пиво, я снова поставил кружку на колено и посмотрел на семью, которую местные жители должны ежедневно благодарить за то, что до сих пор живы.

Невдалеке от меня мальчишка лет пяти сидел на корточках под телегой, закрыв рот руками, чтобы не рассмеяться. Его глаза светились от удовольствия, потому что он любил играть со своим отцом в прятки. Молодой мужчина усиленно делал вид, что не замечает мальчика. Он взял на руки годовалую дочь и показывал ей голубей, пытаясь незаметно подобраться к сыну. Маленький Поль любил отца, а сестричку и маму еще больше. Она как раз выбирала себе новые кружева, радуясь небольшой передышке и возможности подумать о чем-то другом, кроме как о муже и детях. Я снова закрыл глаза и вспомнил, как впервые увидел их.

Как только я прибыл сюда, примерно год назад, то сразу отправился на охоту в бедные кварталы города. Я запрыгнул на крышу рыбацкого дома с синей полоской на стенах, заглянул во двор, где услышал биение двух сердец и… еще три вечера подряд приходил сюда ради крови, не понимая до конца, что же заставляет меня наблюдать за ними, не нападая? Может, счастливое лицо этой молодой женщины или ее непоседливый малыш, которого она ласково ругала, вытаскивая то из бочки с водой, то из кормушки для лошади? Она много смеялась и пела сыну простые песенки, а вечером приходил ее муж и они вместе садились ужинать. Их глаза искрились счастьем, и они были всем друг для друга. Простой уют их дома манил меня и в то же время напоминал о моей проклятой сущности. Никогда мне не сидеть вот так за столом, не смотреть в счастливые детские глаза, видя свое отражение. Не обнимать женщину, которая была бы смыслом всего моего существования.

Я понял, что отчаянно завидую этому грубому, неотесанному рыбаку, даже был готов отдать все, что у меня есть, за то, чтобы оказаться на его месте. Я впервые не смог отнять жизнь у человека, видя, что я убиваю.

Наверное, в этот момент я и сломался – понял, что, лишая жизни человека ради крови, я убиваю нечто прекрасное – любовь, которая в нем живет и его окружает. Когда это открытие улеглось в моей голове, я ушел, так и не напав.