Либфраумильх клостер. Обитель молока Святой Девы

– Да будет так, – сказал Фердинанд.

Трапеза закончилась, и они все разошлись по комнатам.

В эту ночь Марта не сомкнула глаз, поскольку до самых петухов выслушивала восторженные реплики швестер Пелы о благородстве доблестных рыцарей.

– Уж не знаю, что и хуже, презирать мужчин или восторгаться ими. В любом случае, это лишает покоя, – заключила Марта, накрывая голову одеялом, чтобы утренние лучи не помешали ей отдохнуть перед очередным долгим переходом.

Все последующие дни до города Гамбурга прошли одинаково спокойно и интересно. Густав оказался замечательным рассказчиком, и удивлял паломников описанием святой Земли, экзотических животных и диковинных фруктов. Швестер Пела стала подводить брови и румянить щеки. Она непременно садилась в поле зрения Фердинанда и старалась выказать пример благочестия, чтобы привлечь его и без того восторженный взгляд.

Как то, проходя мимо комнаты, где разместились рыцари, Марта услышала слова Густава:

– Брат, пока мы идем звездным путем, мы как братья и сестры во Христе, не забывай от этом.

Глава Четвертая

Оставляя прошлое позади себя

Париж, 2000 год.

– Вернись, мерзавка, – слышала, сбегая по лестнице, Мари крики матери. Она опять застала ее с альфонсом, нагрубила им обоим, и, стащив у него пачку сигарет, побежала из дома. Мари курила с десяти лет, предпочитая легкие женские сигариллы, но и американским Мальборо не брезговала.

– Ничего, купит себе еще, на мамины денежки, – проворчала она, взбираясь по улочкам к Белому Слону Монмартра. На лестнице у собора Мари могла сидеть часами и любоваться на город. Во все стороны бежали дорожки, на 50 километров, и со всех сторон видны были те места, с которыми ее что-то связывало. Там, на крыше Нотр-Дам, она впервые целовалась с Жаком и смеялась над гаргульями, корчащими им страшные мины. Тут, под мельницей, она убежала от него, и больше не встречалась, перестала отвечать на звонки и просто исчезла. Иногда ее беспокоили сомнения, что Жак, должно быть, переживает, но желание ни с кем не связывать свою жизнь брало верх. Просто жить одним днем, знакомиться в кафешках, говорить обо всем, но не подпускать никого близко к сердцу, – таково было ее кредо, вынесенное из горького опыта матери, из ее бессонных ночей после ухода отца, и желания вернуть то благополучное правильное время любой ценой. Отец где-то под Леоном, с другой женой воспитывает других детей, а Мари, как ей после этого верить в любовь?

Скрипач, игравший в сквере, начал исполнять мелодию из «Шербурских зонтиков», а у Мари от переполнявших чувств, текли по щекам слезы.

– Сакрэ Кёр, – указывал на Белого слона экскурсовод с зонтиком, и Мари, вслед за азиатскими туристами, пошла в собор. Не смешные горгульи, как прежде, на нее от самого входа смотрел Христос в белых ризах с поднятыми словно для объятий руками.

Группа туристов из Германии исполняла какой-то средневековый гимн на вульгате, но корни слов, единые для всех народов старушки-Европы, были узнаваемы даже Мари, знавшей всего-то французский и английский со словарем.

«Матер долороса» – выхватывала слова Мари, вспоминая, что ее тетка Долорис часто жаловалась, что названа в честь скорби. Да, каждое слово древнего гимна, соединенное нитями взаимосвязей с маркой машины – Фиат (да будет), с названиями магазинов и имен, обретало в Мари свой исконный, всеобъемлющий смысл. Туристы закончили петь, и Мари подошла поблагодарить их за чудесное исполнение. Молодые парни и саксонские, с русыми косами девушки кланялись ей с одним и тем же «данке». И только последний, в баварских подтяжках юноша заговорил с ней на хорошем, чуть провинциального говора французском. Они шли «звездным путем», как он предстал во сне Карлу Великому, млечному пути от Франции до Испании, к мощам святого Якова. В их глазах горели звездочки от величия начинания, и Мари, вышедшая покурить у Белого слона, решила, не заходя домой и не взяв ничего с собой, идти вместе с ними. Маме отправила короткую смс: «буду через месяц»…

Мари вернулась в Париж через три месяца. В длинном итальянском платье она шла по Монмартру, и ткани кружили у ее ног в плавном вальсе. Прохожие останавливались полюбоваться стройной и слаженной девушкой, а люди постарше угадывали в ее взгляде гармонию и покой. Она встретилась с Жаком у той же мельницы и обещала навсегда остаться с ним. Зайдя за вещами домой, она вернула маме пачку Мальборо, и подарила на память ракушку из Испании. Прошлое оставалось в этих стенах, за ними начиналось прекрасное настоящее и удивительное будущее.

Глава Пятая

Портовый город

Гамбург, XIII век.

Узкие мощеные улочки бежали вдоль вереницы домов к порту, где перерастали в площади, заполнялись суетой и вновь замирали около стен городского собора. Сегодня был Зоннтаг, Доминика, день Господень, как называли его священники. И поэтому даже грузчики в порту тише перебрасывали мешки и реже ругались. Торговая площадь пустовала, и, чтобы пополнить запасы перед морским странствием, придется задержаться до Монтаг, а то и дольше. Рассудив так, швестер Пела с Мартой решили остановиться в странноприимнице святой Магдалины, а рыцари Фердинанд и Густав пошли в храм ордена тамплиеров, от которого уходили корабли на Святую Землю. Братство ордена, полумонашеское, полувоенное, взяло на себя миссию защиты паломников по пути ко Гробу Господню, и сейчас, когда сам папа огласил новый Крестовый поход, орден собирал в своих стенах всех крестоносцев, предоставлял ночлег, собирал в отряды и направлял к Бари, итальянскому порту, откуда отряд за отрядом перевозились к Византийским провинциям. Настоятель ордена читал новобранцем Буллу папы о прощении им грехов ради Святости мест и желания послужить Богу. Фердинанд, слушая воодушевленные речи рыцарей и простолюдинов, рассматривая их плащи и нашитыми крестами, сам поддался восторженному состоянию и записался в ряды крестоносцев.

– Брат, ты со мной? – обратился он к Густаву.

– Нет, я сопровожу паломников к святому Якову, как обещал, а там, может быть, наши пути пересекутся.

Из Гамбурга до Бари крестоносцы добирались сухопутным (те, кто попроще) и морским (рыцари из знатных родов) путями. Густава приписали к кораблю Санта Мариа, и через два дня их корабль уходил в море. Он огибал всю спину и торс старушки Европы вплоть до кокетливо оттопыренного сапожка. По пути делал остановки в крупных портах, забирая все новых и новых знатных рыцарей с крестами на плащах.

Вечером того же дня в соборной церкви Гамбурга Густав с Фердинандом, как и договаривались, встретились с Мартой и сестрой Пелой. Увидев Фердинанда с вышитым крестом на груди, сестра Пела опустила глаза, полные слез. Она почти уже уверилась в достоинстве мужчин, почти полюбила одного из них, и вновь в ее сердце оборвалась затянувшаяся рана, вновь обреченная на одиночество, она ощущала себя маленькой девочкой, брошенной среди толпы базарной площади. Но на этот раз что-то новое струилось, как другой аккорд, из струн души. К басовым ля (lactea via – млечный путь) и до (Dominus – Господь) добавилось тихое, сопранное ми (Miraculum – чудо).

Фердинанд взял ее за руку и повел к Распятью.

– Пелагея, сестра и возлюбленная о Господе. Я вручаю тебя Его всеведенью и попечению. Жди меня у святого Якова, я к тебе обязательно вернусь. Но если Господь решит забрать меня к Себе, я буду ждать тебя у ворот рая, чтобы проводить в Его светлые обители и радоваться там вместе бесконечно.

Он протянул ей фамильный перстень с выгравированным орлом. Пелагея отвечала тем же торжественным тоном.

– Брат и возлюбленный о Господе Фердинанд. Я буду ждать тебя не год и не три года, а всю жизнь, поскольку твоя душа уверила мою в премудрости путей Господних и Его всевышнем провидении. И если в этой жизни нам не придется больше встретиться, я буду каждый день навещать тебя в своих думах и молитвах, пока смерть не соединит нас на все времена.

Она сняла с шеи медальон с изображением Мадонны, подаренный ей матерью, и вложила в ладонь рыцарю.

Они поклонились Распятью и вышли из собора, взявшись за руки.

Густав поймал их счастливые взгляды и на выходе подошел к ним вместе с Мартой.

– Вас, по-видимому, можно поздравить с брачными обетами? – Сказал он, скорее утвердительно, чем вопросительно.

– Брат, ты читаешь мысли, – произнес с улыбкой Фердинанд.

– Я вижу лица людей счастливых и обретших гармонию, и это мне говорит больше, чем многие слова.

Они простились у собора и разошлись на ночлег. Все следующее утро Пелагея и Марта закупали орехи и яблоки, стирали белье и латали дыры. Прибыли с торговцами заплечный мешок Марты, отправленный из дому, а также чета Либенбаум. У Фрау Либенбаум зажили ноги, но она с трудом ходила на большие расстояния, так что до самого Гамбурга они добирались речным путем с торговцами. Расплатившись за перевозку и подсчитав в городе свои сбережения, гер Либенбаум объявил жене, что они не смогут закончить маршрут, если им придется и впредь нанимать лошадей. И тогда они решили остаться на полгода во Франкфурте, чтобы поработать в приюте для паломников, принимать и кормить уставших на пути, чинить одежду и лечить раны, и тем самым стяжать и себе благословение тех святых, к кому шли облагодетельствованные ими паломники.

Рыцарь Густав договорился добраться на корабле Санта Мариа вместе с сестрами до Нормандии, откуда идти звездным путем к святому Якову. И, таким образом, подарить Пелагее и Фердинанду еще неделю вместе. И, между тем, начал учить Марту вульгате, средневековой латыни, которая была на слуху у каждого прихожанина, но читать, а уж тем более писать на латыни могли только единицы из благородных жен, обученных мужьями и девиц, обученных отцами. Марта очень быстро схватывала правила, и через неделю уже могла читать без запинки все надписи.

Глава Шестая

Шторм в море

Европа, XIII век.

Санта Мариа так и не смогла причалить в Нормандии, постоянный туман и сильные волны делали невозможным даже приближение корабля к берегу. Тогда капитан корабля дал распоряжение переплыть Ла-Манш и переждать бурю в порту Альбиона, Дувре. И вот, корабль пересек Английский канал и валы бушующей воды сменила белая скалистая береговая линия, которую вероятно и увидели римские мореплаватели, дав Англии белоснежное наименование – Альбион. Шторм в гавани не полностью утих, но хотя бы появилась возможность пришвартовать судно и спустить на землю измученных волнением крестоносцев и паломников.

Так, Швестер Пела и Марта в сопровождении рыцарей сошли с корабля в гавань, сняли комнаты в странноприимнице Дувра и пошли в портовую таверну, чтобы утолить проснувшийся на твердой земле голод и услышать новости. В это утро рассказывал священнослужитель, искавший в Дувре судно до Нормандии, откуда ему предстояло добираться до папского престола и донести в Ватикан весть о прославлении святого Фомы Кентерберийского.

– Почивший смертью мученика, он по смерти творит чудеса исцелений, со всех концов графства Кент стекаются паломники, и молва бежит впереди гонцов. Обрела эта земля заступника перед престолом Всевышнего в лице нормандского вельможи и великого аскета, святого Фомы.

По таверне разнеслась звонкая тишина, благоговейный трепет от рассказа. Крестили лбы моряки и торговцы, монахини и портовые девицы.

– А не опасна ли дорога к Кентербери, святой отец? – Спросила с поклоном швестер Пела.

– Нет, этот путь утоптан стопами паломников, по сторонам дороги стоят странноприимницы и пекарни, повсюду вдоль дороги к святому Фоме строятся храмы и часовни. И люд со всего Альбиона идет посмотреть на чудо.

– И сколько займет путь из Дувра до Кентербери? – Спросил Густав.

– Хорошим шагом до вечера придете, – сказал священник.

– Значит, решено, завтра с первыми петухами мы отправимся поклониться святому Фоме.

Все четверо вернулись на корабль. Фердинанд, как обязанный соблюдать дисциплину Ордена, не смог отпроситься. И хоть море волновалось так, что об отплытии и речи быть не могло, магистр категорически запретил уходить далеко от корабля даже ради такого Богоугодного дела, как поклонение святому Фоме.