Роддом. Сериал. Кадры 14–26

– Кого ты боишься? – уточнила трубка.

– Да тут женщину привезли…

– Пшла на хуй! – снова ожила «женщина».

– Приходите быстрее! – взвизгнула акушерка и бросила трубку. Хотя она и остерегалась Мальцевой, но этой, на стуле, она боялась гораздо больше. Особенно, когда рядом нет Зинаиды Тимофеевны. У той такие ручищи, что любой культурист позавидует. И разговор короткий и чёткий.

Но долг есть долг. Акушерка достала из ящика стола чистый бланк истории родов. И ручку. И, набравшись смелости, спросила:

– Как вас зовут? У вас паспорт есть?

– Бляа-а-а-а-адь! – заорала бабёнка в ответ на такие, казалось бы, невинные вопросы.

– Да что же такое! – бедная испуганная юная акушерка подскочила со стула и прижалась к стене.

– Бляа-а-а-адь! – истошно заголосила бабёнка, неистово забилась в корчах, сверзилась со стула и скрутилась колесом. – Бляа-а-а-адь, еба-а-а-ать как бо-о-о-о-ольно!

Тут, слава богу, в приёмный покой пришла Мальцева. Да не одна, а со своим интерном. Крепкий мужик тут явно не помешает. Акушерка мысленно перекрестилась и отлипла от стеночки.

– Вот, Татьяна Георгиевна, – сказала она Мальцевой, немедленно бросившейся к валяющейся на кафельном полу бабе, – милиция привезла, ничего толком не сказала и уехала.

– Чему вас учат?! Надо было уточнить, какое отделение, где нашли!

– Они сказали только: «Принимайте обдолбанную девку, это по вашей части!» – и уехали. Как я буду милицию задерживать?

– Ну ты дубина! – рявкнула Мальцева на акушерку, уже нащупав пульс на сонной артерии и теперь пристально осматривая руки бабёнки. – Надо было выскочить и номера машины запомнить. Вызывай для начала анестезиолога. Менты правы. Баба совершенно обдолбанная. Свежеобдолбанная. И она рожает. Кто сегодня в обсервации дежурит, Линьков? Его тоже вызывайте!

– Татьяна Георгиевна, Линьков уехал. Сказал на пару часов. Сына из школы забрать. Всё равно, – сказал, – Мальцева здесь! – чуть не плача, выговорила акушерка.

– Не родильный дом, а бордель какой-то! Завтра же докладную начмеду и на хер этого пенсионера, пусть своим малолетним отпрыском занимается…

– Бля-а-а-адская же ж бляа-а-адь, сука, бо-о-о-льно! – перебила возмущённую Татьяну Георгиевну дама «с паркета». У неё, по-видимому, снова началась схватка.

– Александр Вячеславович, что стоите остолопом?! Помогите мне это поднять и уложить на кушетку!

Акушерка тоже бросилась на помощь. Впрочем, это было совершенно лишним. Интерн легко поднял «обдолбанную девку».

– Да она весит всего килограммов сорок, – констатировал он. – Не трогайте её, Татьяна Георгиевна, она сильно воняет.

– Привыкайте, мой дорогой, в акушерстве, бывает, ещё не так, как вы выразились, воняет. Почему у неё под дозой схватки болезненные? И где, чёрт возьми, Аркадий Петрович?!

– Я тут, мой ангел! – из «приземлившегося» лифта вышел Святогорский вместе с Зинаидой Тимофеевной. – Поскольку ургентный звонок не трубил, я позволил себе по дороге сюда подобрать нашу славную санитарку в подвале. А то сколько она там будет мёрзнуть, бедолажечка, с гружёной каталкой, если тётка Зинаида у нас нынче и за лифтёра в связи с урезанным бюджетом? Ну что у нас тут? Ломка?

– Да нет, не ломка. Тьфу ты! Не абстиненция! Похоже, свежепринявшая. Менты привезли и бросили, а акушерка юная, голова чугунная, ментов не задержала, зараза!

– А что, менты оказывали сопротивление при задержании? Ах как нехорошо, голубушка, что вы не обучены приёмам задержания ментов, оказывающих сопротивление! – укоризненно проговорил он в сторону акушерки приёмного, щупая тем временем пульс и на крупных сосудах, и на периферических. – Так, измеряй давление! Это-то ты умеешь?

Акушерка бросилась трясущимися руками наматывать манжету.

– А ты что стоишь?! – рявкнул он на свою анестезистку. – Видишь, дитя неразумное пытается своим раздолбанным тонометром давление карандаша измерить. Доставай наш аппарат… Я сам! Набирай пока лошадиные дозы глюкозы и аскорбинки. Закатаем… Ну вот, давление восемьдесят на сорок. До коллапса рукой подать. Доставайте, Татьяна Георгиевна, кортикостероиды из шкафа.

– У тебя в чемодане есть, не жмотничай!

– Ё-о-о… – снова подало голос создание.

– Женщина! Женщина! Как вас зовут, милая моя?! – заорал Аркадий Петрович и пошлёпал бабёнку по щекам.

– О-о-о-…

– Оля?

– К… на хуй О-о-о…

– Неужели Коля?! – сделал большие глаза анестезиолог.

Татьяна Георгиевна мимо воли хихикнула.

– Перчатку!.. Аркадий Петрович, подвинься, дай я её посмотрю. – Мальцева надела поданную акушеркой перчатку и присела на кушетку. – Саша, раздвиньте ей ноги и держите, чтобы она меня тут не уе… не ударила, блин.

Тем временем анестезистка уже вводила в вену «живительный» коктейль, акушерка приёмного пыталась создать «кожную складку» на истощённом плечике, чтобы ввести преднизолон. Роженица тем временем оглашала пространство приёмного покоя жутким матом-перематом.

– Аркаша, даже у меня уши вянут, – сказала Татьяна Георгиевна и извлекла правую руку из исследуемых недр.

– «Даже у тебя» – не показатель, дорогая моя младшая подруга. А вот то, что они вянут даже у меня – это да! Прямо хочется схватиться за блокнот и немедля записать весь этот неповторимый городской фольклор! Чтобы потом поражать воображение сантехников и вызывать восхищение таксистов.

– Не слишком она рожает, кстати. Шейка едва-едва пропускает палец. Мой. Головка низко, схватки не такие уж и интенсивные. В общем, не знаю, почему ей так больно.

– К тому же она под кайфом. То есть в данном случае прямо скажем – под анестезией. Странно… Тётка с парадоксальными реакциями? – задумчиво протянул Святогорский.

– На разрыв матки не тянет, тьфу-тьфу-тьфу! А вот на первичную слабость родовой деятельности…

– Типун вам на язык в обоих случаях, Татьяна Георгиевна!

– Да какой там типун… Хотя в первом случае – да! А вот насчёт слабости – боюсь, я не ошибаюсь. Не будь я заведующей отделением!.. Акушерка! Я так и буду тут в грязной перчатке сидеть или, может быть, вы соизволите подать мне стекло?!

Несчастная юная дева метнулась, загремела биксами[12 - Бикс – металлическая коробка для стерилизации инструментов и белья.] и подала под пальцы Мальцевой предметное стекло для вагинального мазка.

– Благодарю. Оформляйте. Переводите в родильный зал. В изолятор.

– Меня Оксана зовут! – вдруг с трудом, но уже вполне осознанно, прохрипела бабёнка. Возвращающий к жизни надпочечники преднизолон вкупе с живительными для организма сахарно-витаминными коктейлями исправно делал своё дело. – Чё ты, блядь, вены колоть не умеешь?! – тут же вдогонку вызверилась она на анестезистку.

– Вы бы помолчали, гражданочка! – обиженно огрызнулась та.

– Я чё в «обезьяннике», какая я тебе «гражданочка»?

– Фамилия у вас есть, Оксана?

– Есть, что я вам, собака, что у меня фамилии нет? Егорова моя фамилия. Как я тут ваще оказалась-то? Вы кто, люди?