Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон

– Чёртова баба! Что ж такое-то?! – и пошёл за подругой жизни, ласково воркуя: – Алё-о-онушка-а! Хоть расскажи, что тебе такое причудилось. Мне вот никогда ничего не чудится. Когда чудится – ты перекрестись, Алёна Степановна, и всё как рукой!

В коридоре Матвея Макаровича обшипела кошка Мурка, его любимица. Он к ней руку протянул, чтобы погладить, успокоить, так она вся выгнулась дугой, шерсть дыбом, глазища по пятаку. Первый раз в жизни Матвей Макарович от Мурки руку отдёрнул. А ей уж лет восемь, что ли? Ни разу неласковой не была.

– Мурка, ты-то чего?! Побесились вы, что ли, все сегодня?!

Он поторопился за женой, скрывшейся в супружеской спальне.

Алёна Степановна склонилась к постели, и Матвей Макарович с порога услышал её ласковый голос:

– Матвей Макарыч, я завтракать накрыла. Вставай уж! У тебя поутру торжественное открытие объекта! Костюм готов. Вставай, родной. Что-то ты нонча заспался.

Матвей Макарович не на шутку перепугался. Никак, с ума сошла его Алёна Степановна?! С чего бы?

– Деньги есть. Обихаживаю, как молодую. Во Францию всё сильно хочет, так в этом году собирался повезть наконец. Ялта ей, вишь, не Ницца! Ох, раньше надо было в ту Ниццу. Теперь-то как?! – прошептал Матвей Макарович, перекрестившись на красный угол. – Должно как-то ласково… Я ж не знаю, что положено делать, когда так-то оно? Алёна Степановна, а, Алёна, – со всей отмеренной ему нежностью позвал Матвей Макарович, остерегаясь отчего-то подойти поближе.

Алёна Степановна присела на край кровати и обратилась к скомканному одеялу:

– Матюша, будет! Просыпайся!

Его супруга, эта совершенно здоровая ещё вчера женщина, стала тормошить скомканное одеяло, тревожно заголосив:

– Матвей! Матвей! Господи, что с тобой?

Матвей Макарович бесстрашно ринулся к жене, чтобы как-то встряхнуть её, привести в чувство. Пообещать ей скорее скорого ту Ниццу, ведь он отменно заработал на реконструкции клиники. Но резко затормозил, утратив дар речи. На кровати лежал… он сам. Собственной персоной. Откинув смятое одеяло, жена тормошила его изо всех сил. А он сам… тот он сам… лежал без движения и таращился в никуда раскрытыми бессмысленными глазами.

– Матвей! Матвей! – заполошно голосила супруга.

– Да здесь же я! – во всю глотку проревел Матвей Макарович. Но Алёна Степановна не слышала его. Он схватил её за плечо – она не почувствовала. И продолжала сотрясать тело того Матвея, которого Матвей Макарович тоже видел… Похоже, с ума сошла не Алёна Степановна.

– Я здесь, – пролопотал он обессиленно. Ещё раз поглядев на кровать, добавил с глубочайшим недоумением: – И там я… Нет, ну я-то – здесь!

Алёна Степановна вскочила, пронеслась мимо Матвея Макаровича, не почувствовав его. Через несколько мгновений вернулась с зеркальцем. Поднесла к носогубному треугольнику Матвея, лежащего на кровати. Зеркальце запотело.

– Живой! – выдохнула она.

– Конечно живой! Какой ещё?! Вот он я! Что с тобой, Алёна? Или со мной? Царица небесная, что творится-то?!

Матвей Макарович осенил себя крестным знамением.

– Я сейчас, милый! Я мигом! Я быстро!

Алёна Степановна выбежала из спальни. Матвей Макарович некоторое время глядел на того себя. Затем ему на глаза попался снимок черепа, стоящий на подоконнике. Размышлять было некогда. Действие эффективней размышлений, когда размышлять не о чем. Сперва надо выяснить параметры задачки. А потом уж размышлять над решением. Матвей Макарович бросился следом за женой.

Жил Матвей Макарович на первой от Санкт-Петербурга станции по Варшавской железной дороге. Место было незатейливое, но Громовых всё устраивало. Была у них и квартирка в Питере, там жила старшая дочь, а Алёна Степановна в городе жить не желала. Но и далеко забираться не хотела. Так что поселились среди зимогоров, рабочих и мелких служащих. Матвей и сам рабочий человек. А что высочайшей квалификации – этим он, безусловно, гордился. Но никогда важничал, нос не задирал.

Деньги имелись, имелись и знания, и связи. Ничто из этого не превратило славного Матвея Макаровича Громова в кого-то другого. «Если не считать того, что меня теперь раздвоило!» – неуместно хмыкнулось Матвею Макаровичу, широко шагавшему рядом с запыхавшейся супругой. Поначалу он ещё пытался до неё докричаться, но вскоре оставил бесполезные попытки. Выглядела Алёна Степановна сейчас не очень. Никогда бы прежде она вот так, заполошной, из дому не выбежала. Даже на станцию железнодорожную сбегать.

– Алёна Степановна, что ж ты простоволосая! Сама потом сердиться будешь.

Супруга отмахнулась от него. Он обрадовался: услыхала! Но нет, всего лишь заправила за ухо выбившуюся прядь.

– Всю жизнь ты у меня, Алёна, выдумщица! И меня заразила на старости лет. Я попросту сплю. Мне снится чепуха. Во сне это всё, во сне! Это оттого, что мы вчера переусердствовали… с забавами! – Матвей Макарович самодовольно усмехнулся. Пожал плечами: точно сон. Никогда бы он в жизни такое не сказал на людном перроне. Была пора мелкого чиновника. Рабочий люд раньше отъезжает.

– Да погоди же! Куда ты несёшься, как шальная! – Матвей Макарович ухватил жену под локоток.

Но Алёна Степановна снова будто бы отмахнулась от Матвея и нечаянно задела дачника, выбив у него из рук корзинку со всякой домашней снедью. Не извинилась, не обернулась, не бросилась помогать. Совсем на неё не похоже. Матвей Макарович присел на корточки, желая помочь бедолаге.

– Простите! Чего-то баба моя не в себе с утра.

Но тот только недовольно бурчал. Оно и понятно. Какие извинения, если пироги наземь просыпались. Никуда не годится!

– Ну и бог с тобой. Я извинения принёс, а ты уж куда хочешь их прилаживай или нет, коли без нужды.

Матвей Макарович поспешил за женой. Алёна Степановна ворвалась в кабинет начальника станции. Тот спокойно сидел за столом, разглядывая возвышающуюся груду бумаг, разбирать которые он был не большой охотник. Вот уже и покурил, и походил, и только было собрался… Его, к стыду, обрадовало явление Громовой: раскрасневшаяся, запыхавшаяся, без платка, без шляпки. Бумаги подождут!

Из кармана передника Алёна Степановна вынула смятую бумажку.

– Пётр Николаевич, Матвею Макаровичу плохо! Надо звонить срочно вот сюда! – она протянула клочок с цифрами.

Матвей Макарович поздоровался со старым знакомым. Уже не удивился, что Пётр Николаевич не ответил. Матвей Макарович всё больше склонялся к тому, что спит. Хотя настолько реалистичный сон он видел впервые за всю свою долгую жизнь.

Начальник станции тут же стал вертеть ручку аппарата. Спросил коротко:

– Что с ним?

Алёна Степановна не стала тратить лишние слова и изобразила пантомиму: закинула голову навзничь, раскинула руки, вытаращила глаза, замерла на мгновение. Это было до того потешно, что Матвей Макарович засмеялся во весь голос. Но никто его весёлый смех не подхватил. Жена горестно пояснила:

– Бужу его, а он ни жив ни мёртв. Не шевелится, но дышит.

– Барышня! Соедините! – начальник станции сердито назвал в трубку цифры.

– Что вы, черти, людей зря тревожите? Зачем госпиталь? Я сейчас сам туда отправлюсь, сегодня же открытие торжественное, с ленточками. Я и на банкет приглашён, честь по чести! Сейчас, только проснусь!

Матвей Макарович крепко зажмурился и приказал себе проснуться. Но ничего не вышло. Он сжал кулаки от бессилия. Подошёл к столу и треснул по кособокой пирамиде бумаг. Те разлетелись. Алёна Степановна ахнула, обернулась. Кинулась собирать листы. Матвей Макарович обрадовался: никак заметила наконец, баба-дура!

– Это состав грузовой приближается. Вибрация. Я как раз собирался заняться, на честном слове держались. Оставьте!

– Это я, Алёнушка! – в бессильном отчаянии закричал Матвей Макарович. – Я бумаги сбросил, не вибрация! Я, не вибрация! Я – не вибрация!

Грохот нарастал. Состав приближался. Алёна Степановна выдохнула, перекрестившись.

– Я привычный… Община Святого Георгия? Тут супруга Матвея Макаровича Громова. Позовите мне кого посерьёзней!.. Что?.. Так извольте побежать и пригласить! – рявкнул в трубку Пётр Николаевич. Это ему было не привыкать.

– Торжество, вишь, у них, – объяснил он Алёне. – Человеку плохо, а у них торжество!

– Он же там и должен быть, на торжестве!

Алёне Степановне захотелось расплакаться, по-бабьи подвывая. Но Пётр Николаевич воздел указательный палец, призвав не распускаться, и начал что-то говорить, говорить. Он знал, как призывать к порядку. Знал, что такое женская истерика и как её гасить. Он знал, что такое взывать к разуму, а Алёна Степановна Громова была разумной женщиной. Заболтал, иными словами, не дав расклеиться. Матвей Макарович хоть и был на грани отчаяния, однако станционным начальником восхитился.