Больное сердце (сборник)

– Прости, Свет, задумался.

– Я, между прочим, который год под елкой в компании телевизора шампанское пью. Эти внуков подкидывают и уходят. Для тебя работа дороже всего на свете.

– Ну сколько можно одно и то же. Надоело! – Петр Александрович решительно отодвинул от себя тарелку. – Найди себе какое-то занятие по душе, подруг заведи, собаку, в конце концов. Глядишь, и легче станет. И от меня отцепишься, и от сыновей.

– Да как ты смеешь! Я детей растила, ночей не спала, пока ты в своих больницах пропадал. Они же слабенькие были.

– Света, они слабенькие сколько были? Они же от твоей любви материнской уже в двенадцать лет на Ленинградский вокзал сбежали – товарняком в Финляндию ехать. Новый год встречать и новую жизнь начинать. – Петр улыбнулся, вспомнив замерзших испуганных мальчишек, снятых милицией на следующей же станции. Как они радовались, как бросились навстречу, увидав папу и маму, от которых парой часов прежде решили сбежать. – Им уже по тридцать лет. Оставь их в покое. Они и внуков тебе скоро давать на выходные перестанут. Свет, в чем смысл твоей жизни?

– В тебе. И в детях, – поджав губы, тихо ответила жена. Уровень соленой воды превысил высоту плотины, и слезы яростно хлынули из глаз. Этого он не мог перенести. Это оставалось тем немногим, если не единственным, за что он когда-то боготворил эту женщину. Она плакала совершенно по-детски. Никакой бабьей истерики, никаких надрывных всхлипов. Просто крупные капли – как грибной дождь. И сияющие глаза. Никакой укоризны. Искренняя обида ребенка, не понимающего и не принимающего внезапно открывшиеся ему несправедливости мира. Это делало их такими похожими – Светлану Григорьевну, прожившую полвека, и Анечку возраста позднего «teens». Этого никогда не было в расчетливой и холодной Елене Николаевне. Не было и быть не могло. Она родилась не через естественные родовые пути живой теплой женщины, вызвав боль и радость, разрыв кровеносных сосудов и выделение гипофизом гормонов, наполняющих женскую грудь молоком. Лена родилась, как Афина Паллада. Через чью-то мужскую голову. Видимо, в наказание за это она всю жизнь и шла по головам. Преимущественно – мужским.

– Света, прости старого дурака. Ну, прости меня. – Он обнял жену и погладил ее по седой голове. Я тебе подарок под елочку приготовил. Хотел завтра утром положить, ну да побуду ранним Дедом Морозом. – Он прошел в свой кабинет и вынес оттуда объемный фирменный пакет. – Ты давно хотела новую шубу, держи!

Жена недоверчиво, с затаенным восторгом – как умеют только дети, животные и старики – достала из чехла невесомое меховое чудо – великолепно выделанную песцовую шубку.

– Извини, если что. На свой вкус выбирал. – Он, конечно же, врал. Шубу он выбирал с Анечкой. И в тот магазин пошел только из-за вырезанной из глянцевого журнала фото кожаной курточки в нелепых заклепках и стразах. После того как русоволосая Анечка получила искомое, она расцеловала его, да так и скакала жизнерадостной козой, царственно приказав продавцу упаковать ее старенькую школьную курточку в фирменный пакет. «Квартире она так не радовалась», – машинально отметил про себя Петр Александрович.

– А папе-то нравится? – не заржавело за обслуживающим персоналом.

– Да, «папа» вне себя от восторга! – скрипнул Петр Александрович, хлопнув вертлявого мелированного парня по плечу. – Ань, как думаешь, может, «маме» что подберем, а?

– «Маме» надо что-нибудь солидное, дорогой «папочка», – строго сказала Анька и подошла к выбору со всей серьезностью. Надо сказать, девушка не испытывала к жене Петра Александровича никаких женских чувств – ни злости, ни зависти, ни ревности. Светлана Григорьевна была для нее такой же частью жизни этого мужчины, как неизменный коньяк в кабинете, как умение мастерски выходить из любых, самых сложных акушерских ситуаций, как Елена Николаевна, в конце концов. Он был для Анечки богом. Зевсом как минимум. У нее не то чтобы хватало ума не ревновать и не посягать, отнюдь, хотя и глупой для своих восемнадцати она не была. Просто все это – его гениальные руки, начмед, жена, его взрослые сыновья и малолетние внуки – были оттуда, с Олимпа. Она принимала этот «интерьер» как есть, не посягая на «перепланировку». Все это не просто поставлялось в комплекте – в ее детском сознании все, с ним связанное, и все, с ним связанные, – и были Им. Ее старым и добрым Богом. Отношения Анечки и Петра Александровича были настолько же целомудренны, насколько извращенны. Это был почти кармический инцест. Только она об этом не задумывалась. А он – не позволял себе задумываться. Отдавая отчет в том, что, встреть он Анечку в ее четырнадцать или шесть, он испытывал бы те же смешанные чувства, Петр Александрович ощущал мощнейший резонанс отеческих чувств, вердиктом психоанализа которых стала планетарная классика: «Раз уже оно так получилось, то пусть идет как идет».

Шубу «маме» выбрали роскошную. Слезы у Светланы Григорьевны моментально высохли, и она уже доставала наиболее подходящую к мехам обувь, чтобы насладиться своим отражением в зеркале.

– Светка, у тебя потрясающая фигура. Тебе безумно идет! – совершенно искренне сказал Петр Александрович.

– Петька, спасибо! Ты так давно не делал мне таких роскошных подарков! И тем более комплиментов, – зардевшись, тихо добавила она. – Мне сразу захотелось в парикмахерскую! Да сегодня вряд ли. Там же запись за месяц вперед была. Новый год, все-таки. Да и ладно! Вот сейчас тебя провожу…

– Подожди. Вот здесь тебе еще кое-что. – Он про себя подивился Анечкиной предусмотрительности. И протянул жене еще один пакет. Поменьше и поувесистее. В нем была косметика, батарея кремов для увядшей кожи и даже два флакона краски для волос так любимого им оттенка, на языке фирм-производителей называемого «скандинавский блондин». – Приятного тебе дня и с Новым годом, любимая!

– И тебя, мой Дед Мороз, – несколько мгновений спустя, оценив содержимое пакета, ответила жена. – Только ты мне позвони, ладно?

– Непременно, Свет.

– Спокойного тебе дежурства. Ой… – и осеклась, вспомнив, что не принято, не принято! НЕ ПРИНЯТО!!! Не принято желать докторам спокойного дежурства. Особенно на праздники. – Прости.

– Ничего… Ничего. Ну, пока. – Он улыбнулся.

«За столько лет могла бы уже запомнить».

Петр Александрович надел пальто, поцеловал жену и вышел на лестничную клетку. Пока он ждал лифт, Светка слала ему воздушные поцелуи и даже перекрестила. Давно он не видел ее такой сияющей.

«Я старый козел! Не стою этих женщин», – радостно и светло подумалось ему, пока он топал по непримятому снегу к машине. Легкие спастически втягивали в организм морозный декабрьский воздух.

2. Первый дежурный акушер-гинеколог

– Только не назюзюкайся до полусмерти! Могут же люди выпить немного для настроения и остановиться. И только тебе надо нажраться до потери человеческого облика и трахаться со всеми подряд!

– Я на дежурство иду! – Светлана Анатольевна и бровью не повела, в тысячный раз приводя аргумент, который соответствовал действительности как минимум раз девятьсот пятьдесят. Что, согласитесь, для десяти лет тоскливого супружества не так уж и плохо.

– А тебе по хрен, где напиться и с кем в койку упасть!

«Вот достал!»

– Слушай, Игорь, не так что-то – уходи. Начнешь с чистого листа, в Новый год и без скандалов, а?..

Увы, без скандалов не обходилось – ни первые, ни они же последние десять лет.

Поженились канонически – после второго курса мединститута. Быстренько запотешили двоих детей – девочку и еще одну девочку, оба закончили вуз с красными дипломами, вместе получили распределение в не самую плохую больницу, благодаря Светкиным родителям. Они же подарили молодой крепкой семье трехкомнатную квартиру буквально в двадцати минутах ходьбы от работы. Молодые акушер-гинеколог и уролог в перспективе имели большое обеспеченное будущее. Они могли, не торопясь, овладевать профессией, поддерживаемые по всем фронтам – от карьерного до материального. Но. Всегда есть ужасное «но», не правда ли? В данном случае это сакральное двухбуквенное было поистине катастрофическим. Светкины родители разбились насмерть на одной захолустной трассе. Все могущественные друзья, приятели и знакомые, выразив сочувствие на похоронах, растворились в дали собственных жизней. У Светы случился малоприятный гормональный сдвиг – она обросла волосами в неположенных местах и облысела в исконно волосатых. А также растолстела, оплыла и стала неконтактна. Лечили ее примерно год. Вернее – лечила. Все обязательства и расходы взяла на себя та самая блеклоглазая Елена Николаевна. Почему? Кто бы объяснил. Она же пристроила Светкиных чад в пристойный детский сад на пятидневку и нашла более-менее высокооплачиваемую работу Игорю Ивановичу – Светкиному мужу. Его родительница проживала в каком-то селении километрах в трехстах от города и работала в сельсовете бессменным секретарем регулярно меняющихся председателей, а папы у него отродясь не было. Помощи ждать было неоткуда, и ему пришлось вспоминать, как оно – выживать самому. И все бы ничего, если бы найденная Еленой Николаевной денежная работа не была ну никак не связана с медициной. Его пристроили экспедитором в крупную фирму, торговавшую зерном, мукой и прочим подобным товаром. «Хлеб – всему голова!» – напутствовала его дама, не приходящаяся ему никем, в ответ на его капризные взбрыкивания, мол, он гениальный уролог и рожден оперировать и пальцами из простат приличные деньги выковыривать.

– А жену и детей ты не рожден кормить и содержать? А сейчас еще и лечить. Не будь меня… – Она помогала, но и не забывала напоминать об этом. И, в общем-то, правильно. Потому что, если ты мужчина, ты в ответе за тех, кого приручил, окольцевал и зачал. Вне зависимости от смены жизненных обстоятельств. – Муж познается в беде, понял?! А не нравится – вот Бог, вот порог Светкиной квартиры, которая ей в наследство досталась, так что – фиг отсудишь! – и чеши в какую-нибудь Уваровку хирургом в ЦРБ. Или топай, куда я сказала. Мозги есть – сообразишь быстро, что к чему.

Игорь сообразил достаточно быстро. Даже научился махинировать помаленьку. Впрочем, и официальной зарплаты вполне хватало на еду, одежду, оплату счетов, да еще и на рестораны с поездками оставалось.

Светка выздоровела и быстро пошла в гору, опекаемая лично Еленой Николаевной. В рекордно короткие сроки – года за три – она овладела самыми востребованными оперативными техниками и родовспомогательными манипуляциями. Соображением обделена не была, много читала, и Елена Николаевна уже прочила ей место заведующей обсервационным отделением после того, как на пенсию, наконец, сплавится засаленный Борис Евгеньевич.

И тут Игорь Иванович взбрыкнул. Он уже забыл, кому и чем он обязан из покойных и ныне живущих, и стал казаться себе пупом земли, самостоятельно взросшим на оной, невзирая на неблагоприятную почву. Каждой очередной потаскушке он рассказывал, что «сам себя сделал», пожертвовав ради никчемной жены и безобразной матери его обожаемых крошек – в этот момент из портмоне всегда доставалось фото дочерей – великолепной хирургической карьерой. А ведь он мог быть практически Лопаткиным, а то и переплюнуть великое урологическое солнце и открыть новую вселенную в этой, затертой бездарями и протекционистами, специальности. Очередная шалава, как правило, внимала, умилялась изображениям «крошек» и пыталась развести не в меру хмельного Игорька на более-менее пристойную сумму денег. Чем больше его жалели – тем больше он давал. Он разбил служебную машину, влез в долги по самое анальное отверстие, потому как возомнил себя великим бизнесменом, но не потянул. Подросшие «крошки» уже откровенно пугались папиных депрессий и старались не отсвечивать в его присутствии. Светка же тяжело трудилась и уже достаточно неплохо получала за свои труды. Во всяком случае, на еду, одежду, оплату счетов ей хватало. А также оставалось на репетиторов и поездки для дочерей. И на рестораны – для себя. Но, увы, она стала лихо прикладываться к бутылке и к мужским гениталиям. Первый раз она изменила «в отместку», и выяснилось, что это самое дело ей ой как по душе. С кем угодно. Кроме законного супруга.

Развестись и выгнать его из дому ей не давало… чувство благодарности и вины. Как же! Ведь именно из-за нее он бросил медицину и целый год терпел ее больную, раз в два дня принося в стационар бульон, паровые котлетки и приводя с собой за ручку детей. Не так страшны мужская ярость и ненависть, как женское чувство благодарности и вины.

Так они и жили. Соблюдая семейные ритуалы и «делая лица» в присутствии дочерей.

Светке было уже абсолютно все равно, где и с кем Игорь. Ему же напротив – становились все мучительнее измены жены. Он выискивал ее реальных и гипотетических любовников и просто случайных партнеров, устраивал жуткие сцены и однажды даже пытался набить прекрасное лицо заведующему реанимацией новорожденных. Но получил сам. Вадим Георгиевич сообщил Игорю Ивановичу, что хочет на Светке жениться, несмотря на двоих детей, склонность к промискуитету и запойный алкоголизм. Потому как причиной последних двух болячек является именно он – Игорь. Но Светка почему-то отказывается. Видимо, считает себя в ответе за «такое говно, как ты».

– А детям?

– Что, детям?

– Детям не я причина? – ехидно прошипел Игорь.

– Ты – повод, а дети – от Бога, поверь неонатологу.

Вадим протянул Игорю сигарету, и с минуту они молча курили.

– А ты не хочешь самоликвидироваться, а? – усмехнулся Вадим, глядя, как ревнивый муж прикладывает к переносице услужливо вынесенный санитаркой пузырь со льдом. – Суицид не предлагаю, кишка у тебя тонка. А вот уйти по-мужски еще не поздно. Я ведь Светку рано или поздно додолблю. Чтобы ты, мерзавец, ни ей, ни девкам окончательно жизнь не испортил, козел вонючий.

– А я с ней сплю! – пискляво выкрикнул почти двухметровый Игорь в качестве убойного аргумента.

– А мне по…й, – спокойно парировал Вадим. – Потому что я ее люблю. Чувствуешь разницу? Впрочем, не парься, братан, я с ней тоже сплю. В общем, даю тебе полгода. Потому что мне ровно столько понадобится, чтобы со своей разойтись красиво. Бывай, «гений». – Вадим хлопнул его по плечу и скрылся в приемном.

Это произошло около месяца назад и прелестей семейной жизни не добавило. Игорь был в курсе, что сегодня дежурит Вадим Георгиевич. Эпизод мордобития он со Светкой не обсуждал. Сама же Светлана Анатольевна была в курсе лишь того, что услужливо расписали свидетели, и не знала, как себя вести с мужем. Она предпочитала никак себя не вести. Девочки были отправлены к родственникам на каникулы. Елка была наряжена перед их отъездом и сейчас смотрелась нелепо в этом царстве взаимной ненависти с неясным прогнозом на исход.

– Иди, иди, блядствуй! Или ты полагаешь, что Вадим с женой не спит?

– А мне все равно, – спокойно парировала Света. – Потому что я его люблю. Чувствуешь разницу? Впрочем, не парься, муженек, я с ним тоже сплю. В общем, пока, дорогой. С наступающим тебя Новым годом! Подарок под елочкой. Думаю, не ошибусь, если предположу, что мне Дед Мороз через тебя ничего не попросил передать. Дверью она хлопнула от души. Кажется, роддом – единственное место, где… дом. «Если мы с Вадимом поженимся в конце концов, то сделаем в этой квартире капитальный ремонт. Полную перепланировку. Чтобы ничто и никогда… Добрый Дедушка Мороз, сделай так, чтобы… Сделай уже хоть что-нибудь!» Она смахнула слезы, закурила и пошла на работу. Двадцать молчаливых минут по свежевыпавшему утреннему белому-белому снегу.

3. Второй дежурный акушер-гинеколог