Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон

– Ася наябедничала?

– Саша, ты не представляешь, насколько ты – открытая книга. Ася мне ничего не говорила. Мне хватило твоего поведения в кабинете. И ботинка в краске. Смотрю, ты так его и не сменил. Притом, что ты в фартуке и закатал рукава. Значит, дело срочное.

Вера проследовала в смотровую, совмещённую с операционной.

Перепуганная девчонка, белая как полотно, в сознании – едва теплющемся, но и то слава богу, – лежала на операционном столе. Справа у ножного конца стола стоял инструментальный столик с полным набором профессионального абортмахера высочайшей хирургической квалификации.

– Вера! Это, в конце концов, частная собственность! – скорее по инерции, чем желая эффекта, продолжил Александр Николаевич. Запнулся. Вздохнул. Недолго помолчав, доложил деловито, как ординатор профессору: – Я уже выполнил внутреннее исследование. Матка объёмиста, мягка, дрябла, лежит низко, зев смотрит вперёд, очень близко от входа во влагалище. В наружном зеве большие неровности – свежие надрывы. Вследствие сильных болей точно проследить контуры матки мне не удалось. Выяснил: вся матка притянута немного вправо, подвижность ограничена; в левом и заднем сводах твёрдый экссудат, слева простирающийся на три пальца выше пупартовой связки. Наружный зев свободно пропускает палец, канал шейки расширен, поверхность полости канала имеет какие-то неровности, но палец безо всякого усилия проходит на уровень внутреннего маточного зева в полость, наполненную – на ощупь – сгустками крови. В левой половине этой полости палец наткнулся на твёрдое тело, край которого напоминает щепку в изломе, с колющейся неравномерной поверхностью.

Вера внимательно слушала, надев фартук и отправившись обрабатывать руки. Девчонка, насмерть перепуганная, подала слабый голос:

– Я не умру?

– Непременно умрёшь. Но не сегодня.

Александр даже укоризненного взгляда на княгиню не бросил, он привык к её манерам. Она кивнула, и он продолжил:

– Желая определить размеры и направление этого тела, я стал осторожно обводить его пальцем, но почувствовал, что тело ускользнуло и погрузилось глубже. Но первоначальное ощущение твёрдого тела было для меня несомненно, я только недоумевал: что бы это могло быть?

– Веретено! – сказала Вера, посмотрев на пациентку: мол, подтверди, видишь, господин доктор мучается неизвестностью.

Та кивнула. У Саши глаза чуть не вылезли из орбит.

– Веретено? – растерянно прошептал он.

– Такому в академиях не учат? – притворно изумилась Вера. – Вы, Александр Николаевич, раз уж взялись за дело спасения в подобных случаях, изучили бы ремесло подробнее. Не бойся, бога ради! – обратилась она к молоденькой женщине. – Мы тебя в полицию не сдадим. Тебе-то только от четырёх до шести лет – всего лишь исправительных работ. А вот ему, – Вера кивнула на Александра, – благодетелю твоему! Ему – каторжные работы до десяти, ссылка в Сибирь, лишение состояния и практики! – последнее княгиня яростно проорала Саше в лицо.

– Я-то чего?! – опешил он.

– В таком-то статусе если застанут у тебя на дому… Догадайся! Ты ж её из клиники к себе приволок, желая спасти от наказания! Вы разве ничего не слышали и не читали о процессе доктора Пиотровича, малолетний вы долбо…б?! – Вера употребила слово, испокон веку на Руси определяющее хронических придурков, из раза в раз повторяющих тупейшие ошибки, берясь за глупое дело снова и снова. – Ах, простите, вы тогда были ещё совсем короткоштанным разгильдяем и учились в гимназии!.. Продолжай доклад, – резко сменив тон, распорядилась профессор Данзайр, приступив к выполнению наружного исследования.

Сглотнув обиду, ординатор Белозерский продолжил:

– Я стал выводить палец, но на уровне внутреннего зева нащупал отверстие, через которое попал в другую полость – без сомнения, на сей раз в полость матки. На стенке полости матки, как и на стенке шейки, имелись неровности в виде разрывов, идущих в глубь маточной ткани. Получалось тактильное ощущение проткнутых чем-то… теперь я знаю, чем… ямок, слизистая оболочка и мускульный слой продырявлены в разных местах до серозного покрова. Никакого содержимого в полости матки я не обнаружил. Выводя палец, я мог уже точно определить, что первоначальное отверстие, ведшее в упомянутую полость, помещалось в верхней части канала шейки слева, тотчас под внутренним зевом. Края этого отверстия рваные.

– Всё не так ужасно. Повезло дуре малолетней. Дай ей морфия, я вычищу как следует. И… как третье лицо, участвующее в деянии, получу всего лишь каких-то три года в исправительном доме. Возможно, в том же, куда отправится наша пациентка! Потому что доверия к таким у меня нет. Горничная?

Несчастная кивнула. Губы её скривились.

– Не вздумай расплакаться! – прикрикнула на неё Вера. – Вы, оба! Запомните: аборт по неосторожности наказанию не подлежит. Вводи уже ей морфий, что таращишься!

Вера была несправедлива. В ней всё ещё бушевал санитарный поезд. Саша всё приготовил и только ждал команды.

– Теперь ноги ей держи!

Вера подвинула винтовой табурет к ножному концу операционного стола, ловко подвинтила его и взяла в руки маточный зонд.

– И кто бы тебе ассистировал?! Василия Андреевича кликнул бы? Старика, тебя вырастившего, под монастырь бы подвёл!

Саша покорно удерживал ноги пациентки. Он молчал, понимая справедливость слов Веры. Но весь он был воплощение обиды.

Тщательно проведя ревизию, Вера Игнатьевна расслабилась.

– Синяков бы ей наставить надобно. Хоть один чтобы натуральный.

– Зачем?!

– Ты правда не понимаешь трактовку словосочетания «аборт по неосторожности»? За то, что мы поколотили горничную, отделаемся штрафом. Как чистенькие господа. А то и вовсе пожурят. Она же и проболтаться может. Подруге. А подруги так часто ссорятся. Или ещё кому.

– Что ж она, враг себе?!

Вера Игнатьевна тяжело вздохнула и бросила красноречивый взгляд на пациентку на операционном столе. Несчастную. Бледную. Прерывисто дышащую. Вера воздела руки, окровавленные по середину локтя.

– Ну что ты, Саша, какой же она себе враг?! Просто дура.

Через полчаса Вера Игнатьевна и Александр Николаевич пили чай в приёмной домашней клиники. Молодая женщина лежала на диванчике, постепенно приходя в себя.

– Завари ей крепкого сладкого чаю! – распорядилась Вера. Саша бросился исполнять. – Фамилия и как звать? – спросила Вера у пациентки. Сейчас она казалась ей совсем не дурой. Так что это был своего рода тест.

– Бельцева Марина, – после секундного колебания ответила та.

– Ты зачем в клинику явилась, Бельцева Марина?

– Думала, скажу: кровь сама пошла…

– А доктор, разумеется, законченный идиот и не сообразит про «щепку в изломе, с колющейся неравномерной поверхностью»! – едко процитировала она из внутреннего осмотра Белозерского. – Оно ж всем известно, откуда из бабы веретено произрастает! Сама догадалась или надоумил кто?

Марина Бельцева молчала.

– Врачу приходится не только распутываться в трудных ситуациях, но ещё играть в следователя, подозревать обман. И счастлив тот, кому удаётся сыграть эту роль лучше злосчастного доктора Пиотровича, на которого такая же неблагодарная дурёха, которой он спас жизнь, всё свалила! С больной головы на здоровую! Благо у нас и общественное мнение, и даже суд легче становятся на сторону бедной-несчастной страдалицы, имея вечно готовое предубеждение против врачебного звания. К тому же любой самый недобросовестный человек имеет в руках прекрасное оружие: доктор должен сохранять тайну больного. На чём Пиотрович и погорел!

Александр Николаевич поднёс Марине чай.

– Пообещайте мне, господин Белозерский, что вы поднимите подшивку журнала «Акушерство и женские болезни», орган акушерско-гинекологического общества, который вы, смею надеяться, выписываете. Поднимите подшивку за годы вашего голубого гимназического отрочества и прочитайте о незаслуженно осуждённом докторе Пиотровиче, который со всем профессионализмом и со всей лекарской честью вытащил из лап смерти бабу, подобную нашей Марине. А ему потом вменили «преступное участие» в выкидыше. Сдать «умелицу» страдалица не захотела, а прокурорскому надзору дай только напасть на врачей вообще и на некоторых в особенности, хоть бы они были героями, их объявят преступниками, лишат всего и…

Вера Игнатьевна внезапно замолкла. Слишком гневно. Слишком пафосно. На кого направлено это извержение? На горемычную Марину? На Сашку чистого и доброго, действительно искренне стремящегося помочь бедной женщине в труднейшем положении? Чего она так раскипятилась не по адресу?

– Марина, вы понимаете, что аборт в Российской империи приравнен к умышленному детоубийству?

Александр вовремя принял чашку из рук Бельцевой, у той хлынули слёзы из глаз, и она закрыла лицо ладонями.

– Я… я не могла оставить… ребёнка. У меня мужа нет! Я…

– Но кто-то же его тебе сделал! Я не про аборт! Я про ребёнка! Не от святого же духа, ей-богу! Надо было…

Вера не закончила, словно обессилев. Что «надо было»? Бессмысленная пошлая риторика. Княгиня сокрушённо покачала головой:

– Пустое. Прости, Бельцева Марина. Отлежишься здесь часок-другой. И… адрес этот забудь! Помни только, что этот человек тебя спас, – Вера кивнула на Александра, – и от погибели, и от наказания. Рискуя собственной глупой молодой шкурой. И если ты хоть когда-нибудь, не приведи господь, в пустом ли разговоре с любовником, с подругой, с кем угодно – хоть что-то хоть кому-то!..