– Дети ходят в школу?
– Да, здесь, в поселке, хорошая школа, грех жаловаться.
– Лучше, чем в Дзержинске?
– Тут языкам много времени уделяют, литературе и математике тоже. Фома очень хорошо успевает по математике, а Любочка спортом увлекается.
– Вы ездили в Орел? Вам разрешили свидание с вашим сыном?
– Да было одно, зимой. Мы ездили, – Надежда Шадрина смотрела в пол – модный темный широкий паркет, стилизованный под деревенские доски.
– Вы работаете?
– Нет, я не работаю. Дома детьми занимаюсь.
– А вы? – Катя обернулась к Роману Шадрину.
– Работаю, как же без работы.
– Где?
– На конфетной фабрике, это не очень далеко на машине.
– Кем?
– Ведущий менеджер отдела кадров.
Катя внезапно ощутила приступ тошноты… Отдел кадров, и ты там тоже… Лейтенант Терентьева проработала в своем отделе пять лет, и твой ненормальный сын, этот зверюга…
– Когда ездили в Орел в больницу, как вы нашли сына – лучше, хуже?
– Лучше, гораздо лучше, – сказала Надежда. – Его там лечат усиленно, уколы колят разные, процедуры.
– Значит, когда он жил с вами в одной квартире, он был гораздо хуже?
– Да, намного.
– В чем это выражалось?
– Он же больной у нас, врожденный аутизм.
– Это я знаю, я читала ваш допрос, Роман Ильич, – Катя снова обратилась к главе семейства. Она не собиралась с ними церемониться, о нет! – Я спрашиваю, в чем конкретно это выражалось?
– Ну, он чувствовал себя… нет, он вел себя плохо… ужасно вел себя, – сказала Надежда, ее муж молчал.
– Ужасно вел себя? Дома? С вами?
– Нет, с нами он был тихий. Он вел себя ужасно… ну, вы понимаете, о чем я.
– На нем четыре убийства, четыре жертвы – это вы называете «вел себя плохо»?
– Ужасно, ужасно, – Надежда закивала своей прекрасной головой фотомодели, тонкие пальцы ее теребили косу. – Я его не оправдываю, поймите, я его не оправдываю.
– Не оправдываете сейчас, когда его задержали и отправили в психбольницу? А раньше, когда он все это совершал? Тогда, в мае? Вы оправдывали его действия?
– Мы ни о чем не знали… мы даже подумать не могли, что Родиошечка… он, наш Родиошечка, способен на такое.
Родиошечка… вот значит, как маньяка-потрошителя звали дома его мама и папа. Катя смотрела на Надежду Шадрину.
– Не стоит вам повторять мне всю эту вашу ложь, которой вы кормили следователя на допросах.
– Но я говорю правду.
– Нет, вы лжете. И всегда лгали, – сказала Катя. – Может, тогда, в мае, после первого убийства, совершенного вашим сыном, вы и не заметили ничего такого за ним… Но он совершил второе, убил в третий раз и в четвертый. Я ездила в Дзержинск… От места, где он зверски убил лейтенанта полиции Терентьеву, до вашего дома дворами двадцать минут. Он пришел домой – на нем ее кровь еще дымилась, руки по локоть в крови. Вы открывали ему дверь…
– Да нет же, нет, у него имелся свой ключ. Он приходил поздно, а мы всегда уже спали.
– А его одежда? Вы же стирали его одежду, не могли не заметить, в каком она виде.
– У нас стиральная машина стояла в туалете, он бросал белье прямо туда и включал машину ночью… режим экономии… Он умел это делать – стирать, обслуживать себя, он же не полный был дебил у нас!
– А его обувь – ботинки, кроссовки, там ведь тоже следы крови.
– Он ухаживал сам за своей одеждой, он всегда отличался чистоплотностью, прежде у него имелся даже такой особый ритуал, аутисты… они подвержены ритуалам… он всегда отличался аккуратностью и любовью к чистоте.
– Вы на допросе у следователя, – Катя обернулась к Роману Шадрину, – показывали, что он дома порой все ломал и рвал.
– Это я преувеличил, – Роман Шадрин взглянул на жену, – Надя, скажи, что мы… мы никогда ничего такого не замечали ни на его одежде, ни на обуви. Никаких пятен крови.
– Да, да, но это не значит, что мы его оправдываем, он совершил все эти ужасные вещи, – Надежда Шадрина слегка повысила голос, – Родиошечка приходил домой поздно. Он мало общался с нами, это все его болезнь. Мы делали все что могли, с самого его детства, но ведь в душу-то не заглянешь. Да мы и не пытались заглядывать ему в душу… у нас еще двое детей, маленьких, им забота нужна, ласка, внимание. А Родиошечка… он же вырос, он здоровый мужик… я не могла не видеть, как он возмужал. Ему женщина нужна была, баба нужна постоянно такому здоровому парню. А кто с ним пойдет, кто даст больному? Вы хотите знать, почему он все это совершал? Да потому что это инстинкт у него такой, мужской половой инстинкт. Он вошел в возраст, а возможностей никаких. У него не было девушки, он девственник. А ему очень хотелось. Он не мог себя сдержать, он же больной, у него с головой плохо. Как мы могли его контролировать? Связывать, что ли, по рукам и ногам? Или кастрировать его??
– Надя, что ты такое городишь! – тихо воскликнул ее муж. – Наденька, я прошу тебя, замолчи!
– Но она же из полиции, она хочет знать причины, почему он все это делал, почему вел себя так ужасно!
– Как раз причин, по которым совершал серийные убийства ваш сын, я знать не хочу. Собственно, я их знаю. И самую главную причину – его психическое расстройство, – сказала Катя. – Меня интересует другое.
– Что вас интересует?
– Ваша жизнь с ним. Вы все знали о нем, что он делал. И покрывали его во всем.
– Но мы не знали, мы ни о чем даже не подозревали!
– Если потребуется, я поговорю с вашими детьми, – жестко пообещала Катя.
– Только не трогайте детей, пожалуйста!
– Ради бога, я вас тоже прошу, – Роман Шадрин заколыхался на диване всем своим тучным телом. – Наши младшие тут совсем ни при чем.